Фарид Нагим - Земные одежды
— Как ты? — пересиливая дрожь, спросил он.
— Нормально… Не люблю брюнетов, — зевнула она.
Димка удивился и посмотрел по сторонам: теплоход медленно скользил мимо острова, который он всегда про себя называл ее именем — Ивгешкин остров.
— Помолчим, Вовик, — кашлянул Коля. — Я люблю тишину.
— Это обычный пьяный разговор.
— Я не пьяный.
— Все. Я молчу…
Коля вдруг закашлялся и осмотрелся с отчаянием в глазах. Видит ли Димка, услышал или нет.
— А-а, тут накурено просто.
Димка вдруг новыми глазами посмотрел на Колю и с отрадным чувством в душе отметил, что он поправился, заматерел и был так безмятежно счастлив, будто у него завелась семья.
Урожай-2010
Прополочная машина, сконструированная Димкой, не помогла. Оставались большие огрехи. Пришлось искать и нанимать за деньги таджиков и казахов из “Спутника”. Никто из деревенских людей, не имеющих за душой ни гроша, не соглашался полоть, считая это унижением. Лишь Валера выказал желание, но, когда за ним приехали в шесть утра, он лежал пьяный и невменяемый.
Божественная пружина, заложенная в плоских сухих семенах, раскрывалась неспешно, неумолимо. И люди уже не могли помешать природным законам, они могли выступить только связующим звеном между землей и вселенной. Поля зацвели и покрылись желтым маревом. Завивались плети. Вскоре под цветками вздулись шишки. Димка трогал их пальцами и дрожал от счастья. Вид этих гладких детенышей наполнял радостью его душу, воспитывал ее и вселял уверенность в законности человеческого бытия.
Пололи еще раз. Только в конце июля закончился этот адский труд. Но земля, отдыхавшая с десяток лет, щедро воздавала за все мучения. Это был апофеоз арбузного урожая. И новая напасть — птицы и зайцы. Интересно, что они каким-то мистическим образом умели выбирать самые спелые арбузы, но к самой мякоти были равнодушны — зайцы обгрызали корку, а птицы вынимали семена. Клюнутый арбуз был загублен навсегда. Вороны и сороки садились сверху, громкой, агрессивно-базарной стаей, их сразу можно было шугануть выстрелом из “Сайги”. Но вскоре они сделали выводы, тихо садились за лесополосой и короткими боковыми перебежками, как партизаны, выскакивали из нее на бахчи, и заметить их уже не было никакой возможности.
Случайно, в один из оглушительно солнечных дней, Димка нашел спасение. Две серебряные птицы сидели на ветке, потом вспорхнули, взблеснули и вытянулись лентой от видеокассеты. Димка собрал по деревне кучу вышедших из употребления кассет и натянул магнитофонные ленты по периметру полей, насколько хватило. “Коммандос” и “Чужой”, “Крестный отец” и “Эммануэль” шуршали на ветру, надувались, взблескивали и пугали птиц.
Потребовали арбузы и людских жертвоприношений. В обед одного из атомно-жарких дней на бахчах у Базырово обнаружили два трупа — Валеры, вызвавшегося за еду и деньги сторожить бахчи, и его друга, молодого казаха по кличке Текумзе. Они лежали, скорчившись, обхватив руками животы. Ногти сорваны с окровавленных пальцев, землю скребли от боли. Пузырилась от жары красномясая плоть раздавленных арбузов.
— Умер Максим, и хер бы с ним! — горевал Коля. — А ведь они даже не алкоголики. Я алкоголик! А они жертвы бессмысленности бытия.
В шалаше лежала полторашка с разведенным техническим спиртом, который продавала Аниска Губа. Вся деревня знала, что она бодяжит эту отраву. Димка добился, чтобы тела забрали на экспертизу. Полторашки со “спрайтом” участковый приобщил к делу. На этом все и закончилось, дело спустили на тормозах за отсутствием прямых улик. Магомедов на звонки Димки напряженно сопел в трубку и отшучивался.
На похоронах Валеры была мать старушка и приехавшая из Соль-Илецка красивая женщина, которая любила его, но жить с ним не могла. Сырой холм, мощный деревянный крест, портрет молодого человека, молчаливые слезы любящих женщин — это были суровые и трезвые земные вещи, все то, чего не было в расхлябанной и бесцельной жизни Валеры.
Спустя несколько дней после похорон, на ночном арбузном поле рядом с Димкой встали призраки Валеры и Текумзе, точно пришли попрощаться. Он представлял себе всю их жизнь, какой она могла бы сложиться при другом раскладе.
— Жаль, Валера, что жизнь показала такую правду, — запоздало ответил он.
Холодком обдало руки, будто Валерка и Текумзе, прощаясь, хлопнули его по плечам.
Светила полная луна, под ее холодным светом полновесно сияло темно-зеленое арбузное море. Димку потрясала могучая сила земли и воля всего сущего к жизни. Весь мир затих, восхищенный, испуганный. Туго налитые плоды распирало нежной мякотью, казалось, бахни сейчас из “Сайги”, и все они, от края до края, полопаются от звуковой волны.
Без окон, без дверей — полна горница гостей
Все “правление колхоза”, Васянка, Альбина, таджики, казахи начали “катать” Кримсон. Они собирали арбузы в Тамерлановы кучи, так удобнее загружать засыпанные соломой фуры азербайджанцев и дагестанцев, с которыми уже договорился майор Магомедов. Считали по четыре рубля за килограмм, расплачивались наличными.
Под конец погрузки арбузы выскальзывали из рук, сыро кракали и обливали всех соком. Пальцы слипались, покрывались клейкой земляной коростой. Тучи насекомых пищали, гудели и нещадно жалили.
Скрылась за бугром последняя фура, увозя с собой мелкие городские звуки. Грузчики гладили ноги и руки, точно сбирая невидимые булыжники с мышц, и безучастно смотрели, как бахвалящийся Васянка катит двадцатикилограммовое ядро. Пыхтел и так старался, что потные ладони скользнули по гладкому боку, и он перекувыркнулся через арбуз. Вскочил с такой чумазой и удивленной мордочкой, что все захохотали.
В конце августа майор Магомедов остановил у Базырово товарняк. Десятки нанятых бомжей в потогонной системе загружали “Холодком” бездонные вагоны. Состав пошел в Тюмень.
Азеры и даги гнали фуру за фурой, но арбузов оставалось еще так много, что забирало отчаяние, будто на смену одним вылуплялись другие. На Сашкином поле земля вынула из себя и до поры до времени прятала гиганта — зеленый, шестидесятикилограммовый арбуз. Магомедов повез его в качестве подарка губернатору. Слух о небывалых Волкомуровских арбузах пошел по всей области.
Осенью арбузы подешевели, но азербайджанцы уже скупали поля на корню, сами катали и сами грузили.
По деньгам составлялась такая сумма, что Коля притих. Смотрел на Димку, поджимал губы и качал головой. Казалось, что у него уши стали больше от удивления. Теперь они оба смогли бы купить по комнате в Москве, как и майор Магомедов, получивший свои законные “откаты”.
Вовик-джан приобрел костюм, лакированные туфли и подержанную “Ладу Приору”. Вместе с Колей они начали строительство дома, спешили до снега залить фундамент. Димку тревожили эти явные проявления богатства, он словно бы ждал наказания за свой успех и счастье. Вся деревня завистливо и недобро притихла. Посчитать было несложно, арифметика простая — снимали по сорок тонн арбузов с гектара, а в хорошие дни и того больше отгружали.
В октябре, шутливо перерезав красную ленту, друзья посадили Димку за ноутбук и открыли сайт колхоза “Россия”. Все Ченгирлау вдруг развернулось перед ним на экране, все его потаенные углы, и даже остров. Он заново открывал для себя красоту родных мест и поражался.
— Этот остров называется Ивгешкин остров, — наставительно сказал Димка.
— Ясно. Так и запишем.
Они показали ему письмо, в котором призывали всех, кто устал от городской жизни, возвращаться к земле. Димка читал и ежился от смущения за их детскую наивность.
Страсти земные
Невыносимо выпячивался живот на худеньком теле Ивгешки. Ночами она ворочалась, не могла удобно уложить его. В ней все становилось сырым, крупным, разверстым. Дневные, рабочие разговоры слушала с отстраненной счастливой улыбкой, когда улыбаются не губы, а все лицо, все существо человека.
Двадцатого декабря испуганная Ивгешка сказала, что ей “мокро”. По ногам текли струйки.
— Ивгешка! — вскрикнул Димка. — Это же ВОДЫ!
— Не смотри!
— Что ты все стесняешься меня? Ведь я твоя поддержка!
Димка посмотрел на жалкое, бесформенное, плохо соображающее существо и едва не закричал от бессилия. Ивгешка была уже не совсем здесь, ей оставалось пройти тяжкие километры в то небытие, откуда берутся живые дети.
— Собирайся! Едем!
— Я боюсь, Федь. Давай подождем, а…
— Подождем, — согласился он, словно ему передавалась ее растерянность. — Подождем хотя бы “скорую”.
— Зачем “скорую”?!
— Затем, что это не зуб вырвать, а ребенка рожать!
“Скорая” приехала быстро, через два часа тридцать пять минут. Медсестра жестоко отчитала Димку за то, что молодая, “первородящая” мамаша ни разу не показалась в больнице.
— Как же так можно?
