Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной
Ну да, женщина-эльф. Только наполовину. Каринка жмется к людям. Пытается вытащить на люди эльфа Илюшу. Вот они с Татьяной везут Илюшу в ГАИШ – астрономический институт имени Штейнберга. Там знаменитый профессор Владимир Михалыч Хлумов ведет поэтическую студию. Илюша поет под арфу староирландскую балладу. Очень хорошо поет. Но сразу становится заметно, что друг Михалыча по рыбалке поэт Андрей Журин тоже похож на эльфа. Те же тонкие руки, те же неподражаемые жесты. Оказывается, грань между людьми и эльфами довольно условна, и Каринка это видит. В уме ей не откажешь. Всё-таки люди теплые существа. Очень многие, и в том числе Каринкин разведенный муж Вадим. Решено: Каринка возвращается к мужу. Снова маятник качнулся в сторону Вадима. Никакого штампа о браке с Ильей Иванычем Соболевым в Каринкином паспорте не осталось. Ровно корова языком слизала.
А эльфу ничего не нужно сообщать. Эльф и так всё знает. Татьяна в августе подошла к переделкинской калитке, та была открыта. Старая женщина в сарафане брала малину на развалинах. Поглядела на Татьяну и ушла, не заперев за собою. Татьяна выждала немного, потом приоткрыла дверцу. Дворик. Другая женщина, еще старше, ползает по дорожке с ходунками. Облупившийся дом, огород. Бедность. Татьяна захлопнула дверь, перешагнула через канавы и пошла не глядя по дымящейся помойке.
Татьянины опусы
В огороде бузина, у Киеве дядька
Дайте выговориться. Начну издалека и не со своего.
Директор народных училищ
Имел пятерых дочерей.
Из них было двое страшилищ,
Страшнее подводных зверей.
Уродством и злобой блистая,
Супругов они не нашли.
Колючим репьям подражая,
До осени злобно цвели.
Сердечный их мир не тревожа,
К ним шли вечера коротать
Кузен их ученый Сережа
И Гриша, чувствительный зять.
Они говорили о жизни
И ждали тех светлых годин,
Вернемся когда к дешевизне
И будет побольше мужчин.
В теченье беседы свободной
Высокий внося идеал,
Директор училищ народных
О школьных делах толковал.
И слушал Сережа учтиво,
Порой находя что сказать.
Под лампою, в позе красивой
Дремал непочтительный зять.
Директора дочки сидели
И ждали, когда все уйдут.
Потом забирались в постели
В одиннадцать двадцать минут.
И с грустною думою в сердце
Мечтали во мраке ночном
Одна – о красивом венгерце,
Другая – бог знает о чем.
Дело происходит на орловщине, ровно сто лет назад, в войну. Девятьсот пятнадцатый год. Венгерец пленный, его забросило сюда успешное наступленье наших войск в Галиции. Не вечно нам невезенье. Теперь выясняется, что фактически Россия войну выигрывала и должна была получить Босфор и Дарданеллы. Вместо того отдали туркам двуглавый Арарат, приведя армян в бешенство. А ведь это Юденич шуганул турок в пятнадцатом году, да, да. тот самый который.
Террор великой французской революции затмила, заслонила слава Наполеона. И до сих пор – марсельеза, четырнадцатое июля. Но десятилетиями длившийся террор русской революции кой-чему научил мир. Что с богатых, успешных надо драть высоченный налог. Что безработным нужно выдавать неплохое пособие. Не то будет как в России. Нет уж, увольте. Россия всем показала, чего нельзя допускать ни в коем разе.
А венгерец Иштван и вправду отличался красотой. У двух упомянутых сестер Татьяниной матери жизнь сложилась паршиво. Не были они страшнее подводных зверей – это тетушка Вера как всегда шутит. Были собой хороши. Анечка до осени не доцвела, ушла молодой в тяжелое время. Вера в те годы пародировала Игоря Северянина:
Пшенокаша с картошкой, пшенокаша без масла.
Удивительно пучит и бурчит в животе.
Зажигаю коптилку, но коптилка погасла.
Натыкаюсь на двери и сижу в темноте.
Она еще долго насмехалась над чем придется. До ежовщины, до ареста и расстрела директора народных училищ, весьма любимого просвещаемым им народом, Вере случилось лечиться в крымском санатории и описать в иной раз свойственной ей манере следующее происшествие.
«Некий петиметр италийский, порядком фашистов побивши, в чужие земли укрыться поспел, где молодой, честного поведения девке усердные куры строить начал. То сия девка, в одну зело холодную ночь озябши и про то вслух выразивши, италиец ей свое одеяло с услужающею послал. Поутру же, пропажу неотложной части кустюма усмотревши и в разуме своем усумнившись, не с одеялом ли оную отдал, про то с превеликим ужасом и натугою услужающей растолковать потщился. Однако русского диалекта нетвердо знал, и услужающая, не вострого ума бывши, в парадное зало вошед и к девке честного поведения приблизившись, ей внятно ото всех присутствующих персон произнесла: Чаятельно, сударыня, италиец утвердительно знать желает, не в вашей ли постели утерявшиеся подштанники оного обретаются. Каковым вопросом присутствующим изрядный смех причинила, а молодой, честного поведения девке немалую конфузию достала».
Судите сами, в каком это году. Муссолини в юности был коммунистом и порядочным трусом. Жил где-то в Швейцарии. Опекала его русская еврейка-интернационалистка, много старше и смелее. Когда успел стать дуче и антисемитом? Про свою наставницу никогда не упоминал, и мы помалкивали. Замалчивали всё, что нам не на руку. Петиметр – маленький хозяйчик, может быть, владелец магазинчика, наверное, даже и не еврей. Слово фашизм от фацесты, пучка прутьев, символа италийского. Немецкие же камрады именовали себя наци. Мало нас учили этим пучком прутьев. Сейчас нацизм на Украине, и поляки, всячески насаждавшие майданную власть, сокрушаются: ах, ах, они объявили героем Бендеру, который вырезал польское население.
Косово отделялось от Сербии – надо было бомбить Сербию, воспротивившуюся сепаратизму. Испытывать на сербах беспилотное оружие, попадая по больницам и роддомам. А для сербов Косово всё равно что для нас Куликово поле. Только мы на Куликовом поле победили, а сербы на Косовом все полегли. Анна Андревна Ахматова переводила из сербского эпоса:
Брось вязанье! ни один из милых
Твоего вязанья не износит.
Там, на Косовом кровавом поле
Полегло всех Юговичей девять.
Для сербов Юговичи – как для нас Рюриковичи. Гриша, чувствительный зять, успел с женой и детьми эмигрировать от красного террора в Сербию. Их там приняли с любовью. Татьянины двоюродные после погибли в сербском сопротивлении. Когда долбали Сербию, мне, Татьяне, было стыдно, что мы не в силах ее защитить. И только умница Эмир Кустурица с мусульманским именем и славянской фамилией снял справедливый фильм «Жизнь как чудо». Спасибо ему.
Теперь всё наоборот. Новороссия, наспех проведя референдум, отделяется от фашиствующей Украины. Значит, надо бомбить Новороссию, поставлять «летальное оружие». И только год спустя после аварии неохотно расследуется, кто же сбил пассажирский боинг над Донецком. Английского журналиста, самостоятельно еще под обстрелом изучившего эту проблему, по приезде в Англию задержали, держали и запретили дальнейшие выезды к месту событий.
В России десятилетиями выкашивали всё лучшее. И что же? Александр Первый повелел казакам вести себя великодушно при взятии Парижа. Повиновались. Кроме того, что прикрикнули: «Бистро!» в кабачке, где им наливали, в иных бесчинствах замечены не были. Советские же солдаты после взятия Берлина дали себе волю, ничего не скажешь. И лишь один офицер осмелился подать рапорт о чинимых массовых насилиях. «Это право победителей», как сказала мать отвернувшейся девочке в фильме «Германия – бледная мать». Дайте России восстановиться. Дайте взойти культурным растениям, не стойте над душой. Вступаем в эру Водолея, а сие есть знак России. Но это, конечно, досужие измышления.
Аннексия Крыма. Поди объясни Джейн Псаки, кто такой Потемкин Таврический. «Это что, царь?» - спросил кузнец Вакула, глядя на осанистого человека, стоящего подле царицы. «Куды тебе царь, - шикнули на него запорожцы, - это сам Потемкин. В лучшем случае Джейн Псаки слыхала про броненосец «Потемкин». Поди объясни, как во время севастопольской обороны Лев Толстой, воюючи, писал «Севастопольские рассказы». Про Льва Толстого слыхали? А про Алексея Константиныча Толстого наверняка нет. Он там тоже воевал, лежал в холерном бараке, выжил, к нашему счастью. Про Тютчева тоже не слыхали? он написал два стихотворенья во хвалу дипломату Горчакову, успешными переговорами сохранившему нам Крым. Горчаков. Горчаков… славная фамилия, знакомая всем, кто любит Пушкина. А в Ялте дом Чехова. Про Чехова, должно быть, слыхали. Уж что-нибудь, искаженное, шло на Бродвее, я думаю. Перекоп, между прочим, вместе с красными брал Нестор Махно – недолгий их союзник. Потом – налево застава, махновцы направо, и десять осталось гранат.
