Роберт Стоун - Дамасские ворота
— Почему вьетнамцы так хорошо сражались? — поинтересовался Лукас. — Почему так упорно? Думаешь, потому, что были такие идейные?
— Нет, — сказал Циммер. — Просто они были не в состоянии смеяться. Им недоставало присущего американцам чувства юмора. Ежели серьезно, то это не была профессиональная армия, их просто призвали по мобилизации. Но они всегда мыслили себя в единстве с армией. К тому же они никогда не жили в довольстве, так что им нечего было терять, в отличие от американцев. Образцовые солдаты.
— Был там после?
— Дважды. Если вернуть мертвого коммуниста в Сайгон или даже в Ханой, он умрет второй раз. Сегодняшний режим там более продажен, чем прежний.
— Откуда тебе знать? Ты что, видел тогдашний Сайгон?
— Бывал иногда. Помню, недолгое время у нас были поляки в Международной контрольной комиссии. Они могли сделать мне нужные документы. Так что я видел все злачные места. А еще тоннели под Ку-Чи[146]. Это что-то потрясающее. Ты, наверно, уже не застал?
— Да, чуть-чуть не застал.
— Забавно, — сказал Януш Циммер, — мы видели мир с противоположных сторон. Мне никогда не удавалось попасть на Запад без больших сложностей, тогда как везде, где господствовал так называемый социализм, я был желанным гостем.
— Скучаешь по нему?
— Я объехал всю Африку корреспондентом Польского агентства новостей, — сказал Циммер. — Не было ни одного варианта африканского социализма, которому бы я не был свидетелем.
— Это не ответ.
— Знаешь что, кончай! — раздраженно сказал Циммер. — Это была такая жуть — не описать. Вожди, монархи-каннибалы, головорезы в темных очках, воображавшие себя кагэбэшниками. Естественно, я писал об этом с энтузиазмом и одобрением. На твоей стороне, о ком писал ты, тоже были отнюдь не ангелы. Взять хоть Мобуту[147].
— Вот интересно, что думала на сей счет Сония Барнс? — сказал Лукас.
— В самых худших местах ее бы сразу убили. Нет, не сразу. Сперва бы изнасиловали и пытали. Но ей хватило ума поехать на Кубу. А Куба — это другое дело.
— Разве?
— Конечно. Самый заматерелый антикоммунист питает слабость к Кубе. Даже я.
— Но, Януш, ты не был антикоммунистом. Или был?
— Не сразу. Я был членом партии.
— А потом?
Циммер ничего не ответил.
— Я всегда был католиком, — сказал Лукас. — Веровал. Во все веровал.
— Это же хорошо, нет?
— Не знаю, — ответил Лукас. — Ты думаешь, это хорошо? Веровать?
— Зависит от того, во что веруешь, не считаешь?
— Какой ты зануда, Циммер. Я пытаюсь говорить философски. А ты все со своим здравым смыслом.
— Знаешь, — сказал Циммер, — я родился в Польше, где верования насаждались танками и виселицами, газом и дубинками. Так что я разборчив в вопросе веры.
— Разумно.
— Ладно, давай так, — сказал Циммер, вставая. — Ты держи меня в курсе насчет синдрома, а я буду держать тебя в курсе насчет сектора.
15
Совсем молодая, невозмутимая и прелестная Сильвия Чин была сотрудницей американского консульства в Западном Иерусалиме. Американских консульств в городе было два, и, насколько было известно журналистам, их ближневосточная политика резко различалась. То, что находилось на улице Саладина в здании, когда-то принадлежавшем Иорданскому Королевству, ежедневно имело дело с палестинцами и считалось произраильским. Второе, в центре города, в Еврейском квартале, якобы благоволило палестинцам.
Сильвия была калифорнийская китаянка, которую Слифорд[148] избавил от замашек «девушки из Долины»[149], вице-консул, в чьи дополнительные обязанности входило вытаскивать редких заблудших американских соотечественников из неприятностей, в которые их заводили разнообразные безумные духовные подвиги. Она была осведомлена о религиозных фанатиках в городе и вообще о культах. Но при этом ей была свойственна скрытность и присущее юристам нежелание высказывать свое мнение. В то же время она испытывала нежные чувства к Лукасу, в котором видела верного поклонника.
— По большей части мы имеем дело с одиночками, — сказала она Лукасу. — Иногда нам звонят семьи. Иногда они откалывают какой-нибудь номер, тогда нам звонят из полиции. Несколько человек пропали.
— А как насчет групп?
— Ну, у меня официальный запрет говорить на эту тему. А так, всяко бывает.
— Я ищу что-нибудь впечатляющее. Или интересное. Или оригинальное.
— Ладно, — согласилась Сильвия. — Слышал о Галилейском Доме?
— Я знаком с тамошним проповедником. Но бывать у них не бывал.
— Присмотрись к ним. Те еще шутники.
— Что-нибудь еще? Ссылки на источник не будет. Назовем тебя так: «один западный дипломат».
Сильвия помотала головой.
— Ну «информированный источник».
Она немного подумала.
— Если ненароком обнаружишь что-то любопытное, — предложила она, — можешь поделиться с нами, о’кей?
Подача опытного питчера, оценил Лукас. Он почувствовал ностальгию по временам холодной войны. А кто ее не чувствует?
— В любое время, подруга.
Он всегда с готовностью откликался на намек о совместном ланче.
— Это христианские ультрасионисты, — сказала вице-консул Чин. — Близкие к израильским правым. Что забавно, потому что кое-кто из их руководства одно время был настоящим антисемитом. Теперь они здесь, и, похоже, им здесь нравится.
— Из тех, что вопят: «Покайтесь, близок конец!» Да?
— Точно. Вопят о конце света. А у себя дома крупные дельцы.
— И как они, не шарлатаны?
— «Шарлатаны» — понятие растяжимое, — весело заявила она с притворно-наивным видом. — И вообще, как насчет свободы совести? — Она снова стала серьезной. — На меня не будешь ссылаться?
— Ну что ты, можешь быть спокойна, — ответил Лукас.
— Вопрос о религиозных организациях здесь ставится так: имеют ли они политическое влияние? Не важно где: здесь, в Штатах или в какой третьей стране. Христиане, евреи, мусульмане или кто другой.
— А Галилейский Дом?
— Некоторым здешним кругам Галилейский Дом нравится. И некоторым кругам на родине, которым нравятся определенные здешние круги. И которые связаны с евангелистами.
— В этом деле, — сказал Лукас, — считается более благим давать, нежели получать.
— Правильно. И они являются жертвователями. Они не просят деньги у жирных котов — они сами их дают. На политические кампании и на что угодно. Инвестируют. А доходы имеют от рекламы на кабельном телевидении и прямой почтовой рекламы.
— Интересно, — сказал Лукас и спросил, не доводилось ли ей слышать о молодом человеке по имени Ральф, или Разиэль, или Разз Мелькер.
Сильвия тут же ответила:
— Ральф Мелькер — это большая головная боль. Его досье — просто печальная повесть.
— Вот как?
— Сперва конгрессменша получает гневное письмо о том, что группа Разиэля следит за старой синагогой в Сафеде. Жалуется, что они «Евреи за Иисуса» или что-то в этом роде. Знаешь, это вечная история — люди видят здесь что-то и пишут своему конгрессмену в Штаты.
— А что тут такого? Они же налогоплательщики, — возразил Лукас.
— Конгрессменша переправляет их жалобы в посольство, а те отсылают дальше — нам. Просто спихивают: разбирайтесь, мол, сами.
— Естественно.
— Оказывается, Ральф действительно принадлежал к «Евреям за Иисуса». К тому же он на заметке в DEA[150], то есть он музыкант и заядлый наркоман. Затем оказывается, что папаша Ральфа тоже конгрессмен, да еще посол в прошлом. Активно занимается политикой в Мичигане, демократ. Семья отправляет Ральфа сюда на исправление и воображает, что он тут читает Тору и трудится на винограднике, поет с другими народные песни у костра. Так что это неактуально для нас. Общие сведения для внутреннего пользования на случай, если кто наверху заинтересуется.
— А что насчет такого пожилого, Адама Де Куффа?
На сей раз Сильвии потребовалось совершить небольшое путешествие в недра консульства, откуда она вернулась, пожимая плечами:
— Bubkes[151] о Де Куффе. — Еще в Лос-Анджелесе она нахваталась словечек на идише и забавлялась, пользуясь ими на их родине. — Но тут есть люди, которые занимаются тем, что они называют «опасность культа». Они могут знать о нем. А еще можно обратиться к суперинтенденту Смиту в Главное полицейское управление. Всякие «пророки» и «мессии» — это по его части.
Несмотря на всю свою уступчивость, Сильвия не позволила Лукасу воспользоваться телефоном в консульстве, даже для звонка по городу.
— Нельзя, — сказала она ему. — И помни: все звонки по городскому записываются.
В июне Лукас съехал с квартиры Цилиллы. Они редко виделись с момента ее возвращения из Лондона. На какое-то время она уехала на коневодческую ферму под Тиверией, якобы покататься на лошадях и поработать над киносценарием. Они всё собирались встретиться и поговорить. Когда канадского журналиста, знакомого Лукасу, перевели в другое место, Лукас договорился присматривать за квартирой в его отсутствие. Квартира была в центре города, рядом с Сионской площадью, на восьмом этаже роскошного, мрачноватого с виду дома, облюбованного ювелирами и, как предполагалось, исключительно надежного в смысле безопасности.
