Отто Штайгер - Избранное
Еще десять лет назад такой вывод не обескуражил бы меня, а, напротив, подстегнул к новой борьбе. Но я стал старше, утомился, а главное, набрался опыта и знал, что моему возвышению поставлен очень скромный предел. «Зачем же, — огорченно спрашивал я себя, — зачем я маюсь с утра допоздна, если за все эти годы не мог скопить достаточно денег, чтобы осуществить свою мальчишескую мечту и построить собственный дом?»
Я услышал, как Бетти сказала:
— У вас здесь за городом чудесно, — и в ее голосе мне послышался упрек.
Я приоткрыл глаза и посмотрел на Мелани, которая ответила:
— Да, здесь чудесно! И очень тихо!
— Не все могут так устроиться, — вставил я.
Мелани испуганно взглянула на меня, словно сказала какую-то глупость, наклонилась вперед, покраснела и быстро ответила:
— Конечно, конечно! В городе тоже хорошо! А у нас здесь далеко не все приятно.
Бетти же не обратила на мои слова никакого внимания. Она даже не повернула головы и не взглянула на меня. Как только Мелани умолкла, Бетти продолжала, и я заметил, что она хочет придать разговору определенный оборот.
— Ваш отец, в сущности, очень милый человек!
Мелани усердно закивала, словно что-то важное зависело от того, насколько энергично она подтвердит слова Бетти.
— Конечно, он такой добрый. Только иногда… бывают минуты… да… не знаю, как мне это сказать. Не то чтобы он сердится… ничего подобного! Только иногда, ну… мы, может быть, не вполне понимаем друг друга.
Теперь пылала даже ее шея. Она утерла платком слезы, мерцавшие на глазах. Но сразу же попыталась рассмеяться и добавила:
— А вообще… я его очень люблю… по-настоящему люблю! Ах, вот он уже идет назад!
Засунув руки в карманы, Гассер неторопливо шагал к нам по скошенной траве. Он остановился передо мной и сказал:
— Не хотите ли осмотреть фабрику? Женщины пока могли бы…
— Отец, я покажу Бетти дом, можно? — вставила Мелани.
— Хорошо. Если это вам интересно, красавица моя!
Бетти рассмеялась.
— Конечно! — воскликнула она. — Неужели вы думаете, что я хочу ползать с вами под машинами? Покорно благодарю! — Она взяла Мелани под руку и потянула к дому. — Пойдем, оставим мужчин одних.
Мелани бросила на нее восхищенный взор.
Гассер водил меня по всей фабрике. Она оказалась куда грандиознее, чем я себе представлял. За зданием тянулся широкий пустырь, на котором между камней пышно разрослись сорные травы. Гассер остановился и окинул взглядом это пространство.
— Здесь следовало бы поставить второй корпус. Давно пора, — сказал он наконец.
— Почему же вы этого не делаете? — спросил я.
Он посмотрел на меня тем особенным взглядом, который я уже раз подметил в Санкт-Морице: усталым взглядом старого, разочарованного человека.
— Зачем? — ответил он вопросом на вопрос. — Случалось вам поразмыслить, зачем человек работает? Чтобы жить? Бывает и так. Но это не самое важное. Посмотрите на меня: я могу жить и не работая. Вот видите! — Он испытующе посмотрел мне в глаза и продолжал: — Нет, вы еще слишком молоды, таких вопросов в вашем возрасте себе не задают! Но я, я стою одной ногой в могиле. Зачем я работаю?
Мне стало немного не по себе. Я не знал, что ему ответить. Наконец сказал:
— Вероятно, для дочери!
Гассер, по-видимому, и ожидал такого ответа. Но его рот перекосился презрительной усмешкой.
— Для Мелани? Вы же ее знаете. Можете вы представить себе Мелани, это воплощение нерешительности, во главе предприятия? Через два года она обанкротилась бы: ее обобрал бы первый встречный негодяй.
В глубине души я должен был с ним согласиться. Но я не мог дать ему это заметить. Поэтому возразил:
— Может быть, Мелани выйдет замуж, и тогда…
Гассер прервал меня. Он устало покачал головой.
— Кто на ней женится? Мелани почти ваших лет и притом безобразна… Да, да, оставьте! Я знаю, что вы будете протестовать. Оставим это! Мы ведь оба не слепые. А потом — все ее повадки! Было время, когда я думал: «Может быть, кто-нибудь возьмет ее ради денег». Для нее я бывал в обществе и сам давал приемы. Путешествовал с ней по свету. Все напрасно! Это время прошло, и теперь я знаю: моя дочь не найдет мужа!
— Ну, это, кажется мне, все-таки…
— Оставьте! — отмахнулся он. — Конечно, ее можно выдать замуж. Завтра же явится полдюжины претендентов, завтра же, если я захочу. Бездельники и охотники за приданым! Болваны, способные танцевать и кутить, но не работать!
Он схватил меня за воротник, притянул к себе и продолжал тихим, настойчивым голосом:
— В это предприятие вложен труд моей жизни, оно близко моему сердцу, как родное дитя! Черт знает, может быть, даже ближе! И вы думаете, что я позволю первому встречному уличному мальчишке разваливать его после моей смерти? Чего бы я не дал, если бы явился настоящий человек, разбирающийся в делах! Я хочу знать, что предприятие будет работать и тогда, когда меня не станет, что, созданное и выпестованное мной, оно устоит и в дальнейшие времена! Чего бы я за это не дал! А так? Что произойдет, как только меня зароют? Продадут кому попало или еще хуже: испортят и изгадят! — Он щелкнул пальцами. — И вот столько не останется от моего творения! — Он собрался идти: — Оставим это! Нет смысла говорить о таких вещах. Пойдем, женщины ждут нас.
Когда мы с Бетти ехали домой, я смотрел на высившуюся вдали фабрику, пока она не скрылась из виду. Странные мысли пробуждались во мне: кто женится на этой Мелани, будет обеспечен до конца своих дней. Если с неба попадет в руки такое богатство, кому придет в голову отказаться от бесплатного приложения в виде старой девы? Она так безобидна, так ничтожна!
Впервые мою грудь стало грызть раскаяние: «Чего ты мог бы достичь, если бы не Бетти!» В том, что Гассер охотно взял бы меня в зятья, я не сомневался.
В эту минуту Бетти о чем-то меня спросила. Но я не ответил ей. Мои мысли были в особняке среди сада, около гудящих машин и около старика, который только и ждал, чтобы подарить все, что у него было, тому, кто возьмет его дочь.
Дома нас ждала прежняя жизнь с прежними заботами. Целыми днями я работал: посещал клиентов и диктовал письма. Но во всей этой деловой суете я не видел движения вперед, не видел смысла. Посреди работы мной часто овладевала мысль: «Все это ничего не стоит! Это холостой ход, топтание на месте!»
Бетти просила Мелани когда-нибудь проведать нас, и та приехала уже через неделю. Они были очень расположены одна к другой. Я поймал себя на том, что обходился с Мелани гораздо внимательнее, чем раньше. Я помог ей снять пальто, проводил ее в комнату и сказал:
— Пожалуйста, присаживайтесь! Ваше посещение нас искренне радует.
Время от времени я вставлял шутку, тогда Мелани смеялась, благодарно и удивленно смотрела на меня и краснела.
Мало-помалу мы все больше сближались с Гассерами. Старик иногда сопровождал дочь, и уже к зиме мы привыкли к тому, чтобы раз в неделю навещать друг друга. На тему, однажды затронутую Гассером, мы больше никогда не говорили, даже оставаясь с ним вдвоем.
Мы с Бетти жили рядом, каждый своей жизнью, как и раньше. Нам часто случалось за целый день не сказать ничего, кроме самого необходимого, но мы, пожалуй, никогда и не ссорились. Мы не стали за последнее время более чужими друг другу, нет, просто мы знали друг друга слишком хорошо, и говорить было не о чем. Все, что меня интересовало и обогащало мою жизнь: дела и политика, военные вопросы и спорт в воскресные дни, — оставляло Бетти совершенно холодной. Зато я оставался чужд и равнодушен ко всему, что составляло ее мир. Она начала читать книги и могла принимать горячее участие в судьбе героя романа. Мне было неприятно, что она тратит время на такие бесполезные вещи, но я не лишал ее этой радости. Однако, если она начинала рассказывать мне содержание книги, я прерывал ее:
— Пожалуйста, оставь! Меня это не интересует. Мне есть о чем думать и без того.
Нет, мы не стали более чужими, только — более равнодушными. Как-то вечером Бетти поразила меня вопросом:
— Не пойдешь ли ты завтра со мной в театр?
Я с удивлением посмотрел на нее:
— Нет. Зачем это? Что мне там делать? Ты же знаешь, что такая чепуха меня не интересует.
— Хотела бы я знать, что вообще может доставить тебе радость! — раздраженно ответила Бетти.
— Во всяком случае, не такие глупости. Мне приходится думать о более важных вещах, чем романы и пьесы.
— Тогда я, знаешь, пойду одна.
— Хорошо, — сказал я. — Мне все равно. Раньше, когда я, случалось, тебя приглашал, ты никогда не шла со мной. А теперь вдруг я должен сопровождать тебя, будто я только этого и добивался!
— Теперь совсем другое дело. Раньше Тедди был еще маленький. А теперь ему скоро будет пять, и уже можно иной раз оставить его дома одного.
