Илья Бояшов - Безумец и его сыновья

Никуда с тех пор царевича не отпускали.

Следил царевич Алексей из дворцовых окон, как носятся его одногодки пажи. Купались они летом в прудах царского парка, зимою же скатывались с горок. Но не мог царевич, разбежавшись, нырнуть в пруд, не мог беспечно скатиться кубарем с горки. Не мог забавляться детскими забавами будущий венценосец — и горько плакал.

ГЛАВА II

А благочестивый батюшка плута не выдержал — отнял у сына и разломил дудочку-свирельку:

— Пора, бездельник, отдать тебя в учение, чтоб обучился хоть какому-нибудь мастерству и не позорил родителей.

Заплакала матушка:

— Будут бить его в учении, гонять за водкой. Будет он получать не ласки, а зуботычины. Сынок мой любимый, Алешенька! Ох, уйдешь от меня — кто же испечет тебе блинки, сготовит вареники? Кто попотчует тебя кваском да щами с убоинкой? Кто тебя поднимет не поленьем, а ласкою? Слезоньки прольешь по прежней вольготной жизни в отчем доме.

Так не хотелось ей расставаться с дитятей. Отец же был непреклонен.

Убивалась матушка, собирая Алешку:

— Вот тебе, ненаглядное мое дитятко, картошечка в узелке, нет ничего слаще родительской картошечки. Вот тебе сальца и хлебушка. Ан, не захватишь еще и соленых огурчиков? И квасца твоего любимого запасла я бутыль, и сапожки новые справила — к нам в них прибегать тебе по праздничкам. Ой, надолго ли уходишь?!

Суров сделался батюшка, сказал сыну:

— Не слушай ее причитаний. Баба плачет, что ливень шумит, — было и нет. К юбке ее не спеши возвращаться. Учись ремеслу, иначе быть тебе бродягой. Понесет тогда тебя до веселой жизни, отвернет от Господа Бога — и верная то будет пропажа!

Алешка же к матушке бросился, обнимал, целовал ее. И кричал:

— Как ты будешь теперь без меня, милая матушка! Кто обрадует тебя приветливым голоском? Кто будет стучать за столом ложкой, когда готовишь ты овсяную кашу, наливая в нее конопляное масло? Кому ты теперь сготовишь квасца холодного из самого ледника, да щей кислых с бараниной? Кому пожаришь шкварочки?

На это выступление хитрого своего сына батюшка молвил:

— Ступай к саням. Уже запряжена Каурая. Полно плакать, попричитывать — то-то отведаешь моих вожжей!

И отдал его в учение к кузнецу.

С первого дня заставил кузнец Алешку себе прислуживать. Слипались глаза малого, а кузнец спать не давал, будил затемно. Носил ему подмастерье воду, растапливал печь, а затем работал в кузнице. Кормил хозяин его впроголодь — давал хлеба кусок да пустые щи на обед, на ужин — хлеб с водою да картофелину.

Начал он приучать помощника к мастерству — тяжелая его рука оказалась щедра лишь на подзатыльники. Ученик дурачком прикинулся — понесет заготовки, их вывалит, побежит за углем — рассыпет. Все у него из рук валилось, кузнец же кричал:

— Ах ты, отродье бестолковое. Чудище безрукое!

И раздавал затрещины.

Как-то раз хозяин пошел встречать заказчика, непутевому приказал:

— Поддувай меха-то. Скиснет огонь!

У кузнеца висел в кузнице овчинный тулуп. Алешка взялся дуть на овчину и усердно так дул, пока кузнец не вернулся.

— Что ж ты делаешь, сукин сын?

— Меха поддуваю!

Огонь вовсе погас.

Кузнец его в шею выгнал:

— Чтоб духу твоего больше здесь не было!

Отдали плута к скорняку.

Шил пропойца-скорняк шапки да тулупы и сердился на ленивого парня — тоже охаживал тумаками.

Зимой приехал к мастеру барин:

— Слышал я, ты больно в шубах искусен! Поезжай-ка назавтра в мое имение — есть у меня медвежья шкура. Хочу из нее шубу себе выкроить. Сделаешь хорошо — одарю богато.

Алешка, про то услышав, раздобыл две пивные бутыли да четвертинку водки. В лес бросился и поймал там в силки зайца. Отнес беляка к реке, к проруби, бросил в мережку, а мережку ту опустил в воду. Затем на лесной дороге привязал пивные бутыли к дереву. И с четвертинкой вернулся к хозяину.

Мастер с утра уже набрался и, запрягая лошаденку, выделывал ногами кренделя. Достал Алешка четвертинку:

— Это, хозяин, сам Никола Угодник прислал вам, чтоб чтили его и вспоминали почаще!

Скорняк четвертинке обрадовался:

— Ай, да спасибо Николе Угоднику!

Поехали они к барину. Как в лес въехали, скорняку захотелось еще выпить, взялся он вздыхать и жаловаться. Алешка сказал:

— Знаю — растет возле дороги бутылочное дерево — там расцветают бутыли с распрекрасным пивом.

Пьяный скорняк, вспомнив о подарке Угодника, вскричал:

— Как не свернуть к тому дереву!

Висели и впрямь на дереве бутыли. Алешка их сорвал хозяину. И продолжил:

— Собрали мы урожай с бутылочного дерева, может, тогда и к речке заехать — найдется там и соленая рыбка.

Скорняк этому уже только кивал. Добрались до речки — плут потянул мережку и вытащил зайца. Себя скорняк ущипывал, Алешка же приплясывал:

— Ай, да добыча! Ты, хозяин, не знал, что зайцы у нас зимою в реке подо льдом плавают? Не попалась рыбка — возьмем беляка!

И положил на сани.

Добрались они до имения. Отдал барин скорняку медвежью шкуру. А затем приказал лакеям угостить мастера. Так напился скорняк, что уже ничего не видел, не чувствовал. Положили его в сани вместе со шкурой, он же взывал:

— Никола Угодник! Не прислал бы ты еще с моим мальчишкой бутылочку?

Барин, услыхав такие речи, удивлялся.

А плут на обратной дороге вытащил шкуру да и спрятал в лесу.

Наутро бросился мастер шкуру искать — Алешка твердил:

— Не знаю, не помню.

Взялся скорняк драть его за уши, колотить да возить, однако, плут стоял на своем. Тогда потащил его к заказчику. Барин, узнав о пропаже, пришел в ярость и вызвал самого урядника. Тот учинил скорняку допрос:

— Утверждаешь ли ты, что шкуру стащил твой ученик?

— А кто же еще? Поглядите, господин урядник, лишь на его рожу! Разве может честный человек быть с такой воровской харей?

Алешка твердил:

— Не видел. Не знаю.

Урядник потребовал от скорняка:

— Сказывай, как было дело!

Начал мастер:

— Собрались мы за шкурой, и принес мне распроклятый мальчишка четвертинку от самого Николы.

— От какого-такого Николы?

— От Угодника!

Встрял малолетний плут:

— Да разве не слышите вы, бредит, опившись! Разве можно такому верить, господин урядник?

Набросился мастер на ученика:

— Бесово отродье! А не ты ко мне прибежал с четвертинкой от самого Николы Угодника?

— Бредит, как есть, господин урядник! — вскричал плут.

А барин подтвердил — когда относили к саням упившегося мастера, упрашивал тот Николу принести ему еще бутылочку.

Урядник скорняка спрашивал:

— Что далее было, сказывай!

— А дальше поехали мы с этим бесовым сыном по лесу, он мне и говорит — не хочешь ли теперь, хозяин, пива с бутылочного дерева?

— Горячка у моего хозяина! — вопил слуга. — Помилуйте, господин урядник. Видели вы когда-нибудь бутылочное дерево?

Скорняк взвился:

— К самому дереву меня подвез, окаянный вор! Срывал, шельмец, с ветвей бутыли, чтоб меня еще больше подпоить!

— Господин урядник, — слезно молил Алешка, — где такое видано?

— А напоив меня тем пивом, повез к реке за соленой рыбой! — жаловался скорняк.

Урядник сам не выдержал:

— Да в своем ты уме, пьяная образина! Где на реке соленая рыба?

— В проруби, в мережке. Только обманщик вытянул мне не рыбу, а зайца!

Здесь урядник и записывать бросил. Алешка же охал, поддакивал:

— Где это видано, заяц в мережке?

Барин скорняку грозился:

— Коли не разыщешь шкуру, по миру пущу, в тюрьму засажу, растопчу!

Приказал лакеям, чтоб гнали со двора обоих. Плута два раза не надобно было упрашивать — припустил, только его и видели.

Спрашивал батюшка безутешную Алешкину мать:

— Не видно нашего бездельника? Не тащит ли с собой пустую котомку?

— Ах, нет, — отвечала матушка, заливаясь слезами. — Где он притулился в такой мороз, мое дитятко? Кто отогреет его в лютую стужу, кто даст покушать, на перинку уложит выспаться? Трещат морозы, ветра гуляют по полю — не замерзнет ли, не пригретый, не продует его, голодного, дорожный сквозняк?

И всматривалась в окошко — но лишь ветра похаживали по дороге, потрескивал мороз.

Пригрело весеннее солнце завалинку. А батюшка спрашивал:

— Не возвращается ли непослушный сынок, почесывая спину, ибо за выходки его мало кто из честных людей удержится, чтоб не огреть лентяя ремнем на прощание, а то и пройтись по его спине дубиной

— Нет, нет, — отвечала ему жена. — Не бредет сынок, не волочит свои уставшие ноженьки. Где оно, мое дитятко, проплакала я все глаза — хочу приласкать его и утешить, ибо кто его пожалеет еще на этом свете? Чую — плохо ему у чужих людей, холодно, голодно! Снилась мне — вот порвалась его рубашечка, вот обносились порточки — кто еще сошьет ему рубашечку, справит порты?!