Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2008)
— А Марс — цветущий?
— Нет, — сказал он и покрутил головой. — Он бурый. Красный и бурый… Наверное, там все время засухи. Я так думаю, Янка. Ты куда это гребешь?
— К тому вот островку, — сказала она, поднимая одно весло. — Вон к той отмели. Мы вытащим лодку и поедим. Днем нельзя плавать, солнце сожжет… Ты городской, вон кожа какая белая.
— Мне жалко, что я не могу тебе помочь, товарищ Янка, — сказал он серьезно, — хотя…
Он спрыгнул в воду, даже не закатав штанов, и здоровой рукой потянул за борт лодки, днище заскользило по песку.
— Осторожней, черт здоровенный, — крикнула она сердито, но он видел, что ей приятно, что он такой сильный. Она бросила весло в лодку, схватила корзинку и тоже выпрыгнула на берег. Из-под ног прыскали в разные стороны песчаные блохи.
— Я думаю, — сказал он, растянувшись на песке под ракитовым кустом, — пролетарский разум когда-нибудь построит космический корабль. Совсем скоро. Чтобы полететь на Марс. Или на Венеру. Там, правда, должно быть горячо, потому что она ближе к Солнцу.
Его здоровая рука потянулась к ней и как бы нечаянно, очень робко, дотронулась до ее пальцев, и она вся задрожала от этого горячего прикосновения и сделала вид, что ничего не происходит.
— Как можно летать на звезды? — спросила она, чтобы показать, что ничего не заметила. — Они же горячие…
— Звезды горячие, а планеты — холодные. — Он уже смелее сжал ее пальцы. — Они как Луна. Ты же видишь, Луна холодная…
— Отчего ж она тогда светится?
— Лучи Солнца, — сказал он, окончательно запутавшись. — Лучи Солнца… Ты знаешь, Яна… Товарищ Коллонтай утверждает… что когда молодой мужчина и молодая женщина… совершенно естественно… стакан воды… — и зашарил горячей рукой уже под рубахой ее, по ее груди, по телу, которое вдруг, несмотря на яркий солнечный свет, покрылось пупырышками. Она вскочила и уперла руки в бока.
— Послушай, ты, попович! Не знаю, как там у вас в городе, а у нас все как у людей. Хочешь — садись в лодку, гребем обратно, падаем бате в ноги, идем к отцу Йожке…
— Но, Янка, — сказал он, тяжело дыша, — это ж предрассудки. Поповские предрассудки.
— А вот дам тебе веслом по голове, будут тебе поповские предрассудки! Ладно. Давай сталкивай лодку… Поплыли.
Она наклонилась, чтобы забрать жбан с квасом, зарытый в холодный песок у кромки воды, потом подобрала юбки, из вредности высоко заголив крепкие белые ноги, и прыгнула в лодку.
Зудел один комар, и писк его далеко разносился над водой. Потом к нему присоединились другие, и вот уже маленький черный столбик кружится над темной водой, сворачиваясь, разворачиваясь. Никодим хлопнул себя по лбу, оставив кровавый след.
— Почему тебя не кусают?
— Есть такая трава… я тебе ее покажу. Потом.
Солнце село, вода вспыхнула сначала золотом, потом серебром. Туман накатил на нее, потом собрался в комки и поднялся к небу, превратившись в легкие белые облака.
— Куда мы плывем? — спросил он растерянно. — Домой?
— Ты ж хотел к зеленым людям. — Она подняла весло, стряхивая с лопасти серебряные круглые капли.
— Янка, это уже не смешно.
— Я и не смеюсь. Дывысь… вон, в небе.
— Облако?
— Это не облако. Это чья-то душа… Ищет дом. Их много сейчас таких… все летают, все ищут.
— Фантазерка ты, Янка, — сказал он, уже начиная раздражаться. — Поворачивай.
— Дурень ты, — сказала она добродушно.
Плеснули весла. В темной воде пролегла серебряная дорожка, и кто-то ворочался в этом серебре.
— Рыба? — спросил он.
Она молча покачала головой.
— Выдра? Водяная крыса?
— Русалка, — сказала она равнодушно. — Ишь, разыгралась.
Темное, оставляя за собой треугольный серебряный след, подплыло к лодке, и он увидел бледное лицо с темными ямами глаз. Волосы липли к щекам, ко лбу. Он отпрянул.
— Лодку-то не качай, — сказала она.
Из воды высунулась белая рука, уцепилась за борт лодки длинными белыми пальцами. Лодку качнуло. Янка, размахнувшись, стукнула по пальцам веслом, и рука, сорвавшись, упала в воду с рыбьим плеском. Белое тело, развернувшись и качнув напоследок лодку еще раз, ушло в глубину, плеснув темным хвостом и обдав их фонтаном холодных брызг.
— Это же русалка, — сказал Никодим.
— Ну, — согласилась Янка.
— Русалка. Настоящая русалка.
— Бабьи сказки? — насмешливо спросила Янка, уводя со лба мокрую прядь.
— Их не бывает, — сказал Никодим. — Точно. Не бывает. Ты надо мной подшутила, признавайся? Какая-нибудь твоя подружка…
— Ты что? — удивилась она. — Совсем дурень?
На темных отмелях шумели темные ивы, клонили головы к воде, лодка плавно шла по стремнине. Янка вздохнула.
— Говорят, — сказала она, — если плыть вот так, по лунной дорожке… вот так… плыть и плыть, можно…
— Что? — спросил он почему-то шепотом.
— Попасть в другое место.
— Какое?
— Никто не знает.
Плеск весел. В дальних камышах кто-то заворочался и ухнул. Никодим сказал:
— Это все-таки была рыба.
— Может быть, — равнодушно ответила Янка.
— Или выдра.
— Ага. Или выдра.
Вода была черной, но там, где лодка рассекала ее, на изломе, отсвечивала маленькими бледными полулунами. Иногда нос лодки разрезал плавучие островки мусора — стебли камыша, перепутанные с травой, ивовые листья, похожие на маленьких темных рыбок.
Далеко за окоемом зарница багряной лентой обняла темный лес, острые зубцы елей взметнулись вверх на фоне дрожащего, свивающегося в кольцо света.
— Ось, вон он. — Она показала подбородком. — Огненный змей. Они всегда на Успение прилетают. Они к вдовам ходят. Оборачиваются людьми и ходят. А вдов сейчас много, ох много.
— Зарница, — сказал он. — Просто небесное электричество. Электричество, Янка, это ого-го что такое.
— Батя привез однажды лампу, — сказала она. — Говорил, електрическая. Нажали на пимпочку, а она не горит.
— Конечно не горит, — сказал он серьезно. — Для этого нужны особые провода. И еще электростанция, чтобы вырабатывать электричество. Я тебе потом объясню.
Она пожала плечами, одновременно налегая на весла:
— С керосинкой проще.
Никодим помолчал, потом спросил:
— А русалки нас больше не тронут?
— Не-а, они сейчас сонные.
— А этот ваш… дурачок?
— Так то ж на Иванов день.
С весла сорвалась капля, ударила по воде, и где-то внизу, из-под воды, ей ответила тихая, но частая барабанная дробь.
Он вздрогнул. Она усмехнулась, зубы блеснули в темноте.
— Это ж рыба. Вьюн. Такая рыба, болтливая дуже.
— Куда твой отец увез этих… недобитков?
— Людей, — сказала она терпеливо.
— Людей.
— Я ж говорю, на тот берег.
— А что там?
— Не знаю. Батя говорит, если долго плыть… а потом ехать, будет большой город. Он говорит, там, в этом городе, женщины летом ходят с парасольками.
— Парасольки?
— Да, такие шляпки на палочках.
— А, зонтики. От солнца. Это буржуазное украшение. От дождя — другое дело.
— Это чтобы солнце не пекло, дурачок. Когда солнце голову напечет, с человеком знаешь что может быть?
Она помолчала и оглянулась через плечо:
— Вон, дывысь.
— Что там?
— Заячий остров.
Еще несколько сильных гребков, и лодка бесшумно заскользила по зарослям высокой травы, растущей прямо из воды. Трава расступалась перед носом лодки и смыкалась у нее за кормой. Луна висела над дальним берегом как круглое красное зеркало, отражающее невидимый отсюда пожар.
Потянуло холодом. Туман вновь начал свиваться меж травой, и оттуда, из тумана, выросли торчащие из воды колья. Много-много кольев.
Янка подняла весла и так и застыла, с весел срывались и прыгали в воду капли, а лодка сама по себе скользила по воде, и Никодим увидел темную фигуру, выступившую из тьмы. Кто-то шел рядом с лодкой, бесшумно, не произнося ни слова. Наверное, тут было совсем мелко.
