Юкио МИСИМА - ПАДЕНИЕ АНГЕЛА
С высоты третьего этажа, отделенные широким двором, их фигуры казались небольшими спокойными тенями, они напоминали рисунок на греческих вазах. С открытых участков неба на море лилось величественное сияние, оставшиеся тучи, которые после полудня несколько раз приносили грибной дождь, создавали на поверхности залива благородный рассеянный свет. Благодаря этому свету деревья, росшие на острове в заливе, казались с величайшей тщательностью прорисованными тонкими, твердыми линиями, а потом раскрашенными в разные цвета, все это было видно так отчетливо, что вызывало страх. — Как он ее любит, — повторила Таэко. И как апофеоз буквально разрывавшего грудь Хонды сознания собственного величия над заливом, на который они смотрели, мостом встала яркая радуга.
24
Записки Тору Хонды
хх месяц, хх день
Я не могу позволить себе неверно истолковывать поведение Момоко. Я должен быть проницательным, ведь малейшее заблуждение рождает иллюзии, а иллюзии рождают красоту. Я не настолько верю в красоту, чтобы считать, будто красота порождает иллюзии, а иллюзии — ошибочное представление. Пока я не стал хорошим связистом, я, бывало, ошибался с. кораблями. Ночью, например, трудно определить расстояние между топовыми огнями, и я как-то спутал рыбацкое судно с большим кораблем, ходившим на международных линиях, и послал ему световой сигнал: «Сообщите название корабля». Рыбаки, к которым так официально никогда не обращались, направили мне в шутку ответ, назвавшись именем кинозвезды. Но тот корабль внешне был так себе.
Конечно, красота Момоко должна быть безупречной во всех отношениях. С другой стороны, мне Необходима ее любовь, это я должен дать ей нож, которым она сама себя ранит. Игрушкой, бумажным ножом она никак не сможет пронзить себе грудь. Я хорошо знаю, что большинство строгих требований из рода «должен» возникают скорее из-за полового влечения, нежели основываются на воле и рассудке. Бесконечное брюзжание по поводу сексуального влечения часто путают с требованиями морали. Чтобы мои планы в отношении Момоко не привели к такому смешению, наверное, нужно иногда иметь женщину для удовольствий. Причинить Момоко не физическую, а душевную боль — именно это самое тягостное из того, на чем настаивает зло. Я хорошо знаю природу собственного зла. Это неотвязная потребность в том, чтобы сознание переросло в страстное желание. Другими словами, зло со всей очевидностью представляет царящий в глубине человеческой души хаос.
Иногда я думаю, что мне следовало бы умереть. Вот тогда мои планы полностью осуществятся. Ведь я ухвачу действительно верную перспективу… Сделать это при жизни — труднее не придумаешь. Особенно если тебе восемнадцать!
Мне трудно оценить позицию родителей Момоко. Они возлагают надежду на нашу длительную, в пять, а то и в семь лет связь; когда я приобрету какой-то вес в обществе, нас с Момоко официально поженят — они надеются на это благодаря тому, что раньше других заполучили меня и имеют на меня исключительное право. А каковы гарантии? Может быть, они так уверены в обаянии своей дочери? Или рассчитывают получить крупную компенсацию за моральный ущерб, если вдруг мы расторгнем помолвку.
Скорее всего, у этих людей нет серьезных расчетов. О том, что связывает мужчину и женщину, они судят примитивно, подходят к этому с позиций здравого смысла. Как они восхищались, услышав о моем IQ, глядя на них можно было подумать, что вся их страсть сосредоточилась на евгенике,[38] причем евгенике прибыльной.
В Симоде мы с ними расстались и поехали с отцом на Хоккайдо, а когда вернулись домой, на следующее же утро раздался звонок от Момоко из Каруидзавы. Она сказала, что хочет повидаться и чтобы я обязательно приехал в Каруидзаву[39] — мне кажется, позвонить ее заставили родители. Ее голос, правда, это было едва заметно, звучал слегка неестественно, поэтому я со спокойной душой мог позволить себе быть жестоким. Я сказал, что начал готовиться к вступительным экзаменам в университет и не могу воспользоваться приглашением. Однако, когда я положил трубку, мне неожиданно взгрустнулось. Отказывая, я попутно кое в чем уступал. Уступки, естественно, приносят легкое огорчение. Но не пугают.
Лето кончается. Я это всегда остро чувствую. Остроту ощущений можно выразить словами. Небо затягивается кучевыми облаками, а в воздухе витает едва уловимый запах мяты.
Любить — значит что-то делать для этого, но моим чувствам не стоит искать применения.
На столе у меня стоит подарок, который я получил от Момоко в Симоде. Белые кораллы, запаянные в стеклянный полушар, на обратной стороне подставки написано «Тору от Момоко» и изображены, два сердца, пронзенные стрелой. Я не понимаю, почему Момоко всегда находит интерес в такого рода детских занятиях. На дне стеклянного полушара мелкие кусочки фольги, и если его потрясти, они начинают танцевать, поблескивать, как белый песок на морском дне, при этом половина стекла тёмно-синего цвета. Знакомый мне залив Суруга, запертый в пространстве семь на семь на семь сантиметров, лирическое, но типичное свидетельство того, что женщина пытается посягнуть на место, которое в моей жизни занимает море. Однако пусть и маленькие, кораллы выглядят достойно и благородно, они как мой неприкосновенный разум — средоточие всех чувств.
хх месяц хх день
Откуда проистекают сложности моего бытия? Ведь своего рода зловещее спокойствие можно назвать легкостью бытия.
Я порой думаю: мне легко жить потому, что, наверное, само мое существование в этом мире по логике вещей невозможно.
Я не ставлю перед собой трудных задач. Живу и действую, не затрачивая на это энергии, но основным принципом существования это, как у вечного двигателя, изначально быть не может. Однако это не судьба. Почему судьба должна удовлетвориться тем, что этого быть не может?
Я, родившись, уже знал, что мое существование само по себе нелепость. Это не значит, что я родился с недостатками. Я появился на свет как негатив совершенного, идеального человека. Но этот мир наполняют несовершенные отпечатки людей. Кто-то заставил меня явиться в этот мир, и для него это станет кошмаром. Поэтому у людей я вызываю страх.
Самое смешное, что общество вполне официально учит меня «жить по собственной правде». Это само по себе невозможно, если бы я захотел следовать этому принципу, то сразу бы умер. Ведь это означало бы всего лишь доведение до логического конца парадоксальности моего существования.
Если бы не мое самолюбие, то, наверное, можно было бы найти другой способ. Отбрось я самолюбие, и мне легко было бы убедить и других, и себя, что любой искаженный образ есть подлинник. Но по-человечески ли это — возможность быть всего лишь привидением. Вот если бы правда была неким фантомом, тогда мир разом успокоился бы.
Я очень осторожен, а все-таки инстинкта самосохранения мне здорово не хватает. Он у меня совершенно отсутствует, поэтому порой меня вдруг опьяняет то, что должно было бы насторожить. Когда опасность — обычное состояние, ее не замечаешь. Я не в состоянии жить вне безукоризненного равновесия, и вот я рад, обретя это чувство, но в следующий миг начинаю пылко мечтать о неустойчивости и утратах… Чем больше я себя совершенствую, тем больше растет во мне жестокость, и я устаю постоянно включать самоконтроль. Я не могу верить в собственную доброту. Никто не поверит, что для меня это огромная жертва — сделать человеку добро.
Но по существу моя жизнь состояла из одних обязанностей. Как у матроса-салаги… В мои обязанности не входила только выворачивающая наизнанку морская болезнь. Для меня тошнотой было то, что в мире называют любовью.
хх месяц хх день
Момоко почему-то стесняется приходить ко мне,
поэтому мы часто встречаемся на час в кафе «Ренуар» по пути из школы. Иногда невинно развлекаемся в парке, катаемся на американских горках. В семье у Хаманака строго следят за тем, чтобы дочь возвращалась домой засветло. Конечно, я могу позвать Момоко в кино и проводить ее до дома. Но нужно предварительно получить разрешение и согласовать время возвращения домой. Такие официальные отношения мало привлекательны, поэтому мы и стали встречаться пусть на короткое время, но неофициально.
Сегодня Момоко тоже пришла в «Ренуар». Обсуждение школьных учителей, сплетни о подружках, скандал вокруг кинозвезды, о которой рассказывает с показным безразличием и презрением, — темы разговоров такие же, как у всех девушек ее возраста, хотя внешне Момоко выглядит старомодно. Я слушал, поддакивая в нужных местах, и проявлял мужскую снисходительность…
Я описал, что было, и теперь у меня пропала смелость двигаться дальше. Ведь мое нынешнее положение внешне ничем не отличается от положения бездельничающих десятилетних мальчишек, которые живут неосознанно. И как бы я низко ни поступил, Момоко ничего не почувствует. Поэтому я решил положиться на чувства. Это будет неожиданно прямодушно. Если я так поступлю, то, подобно тому как при отливе дно обнажается во всем своем безобразии, обнаружатся логические противоречия самого моего существования, но больше всего хлопот доставит отлив, если до этого не дойдет. Ведь при определенном уровне воды я пройду через точку, в которой мое раздражение будет точно таким же, как у любого подростка, а заставляющая хмуриться печаль — иметь точно такие же причины, как печаль моих ровесников. И будет ужасно, если Момоко застигнет меня в такой момент.
