Себастьян Жапризо - Обреченное начало
Дени резко обернулся. Двое других парней стояли рядом и в упор смотрели на него. Они были празднично одеты, в петлицах слишком коротких пиджаков торчали большие красные цветки.
— Все в порядке? — спросил один.
— Более-менее, — ответил Дени. — Хочешь сфотографировать меня на память?
Оба отвели взгляд. Дени отошел и облокотился о разукрашенный деревянный столб. Он чувствовал, как в нем нарастает злоба — и против них, и против нее. Танец длился бесконечно, и он подошел к площадке. Дени увидел, как сын булочника обнимает Клод за талию. Он что-то говорил, танцуя, а она улыбалась. Когда музыка стихла, остальные пары остались на своих местах, ожидая следующего танца, но Клод и ее кавалер пошли по направлению к нему. По дороге она пригладила волосы.
«У нее изумительная походка, — сказал себе Дени, — такой талии ни у кого нет, очаровательное лицо, она высокая и красивая, и в своих легких сандалиях движется, как фея. У нее самые замечательные на свете волосы. Видит Бог, она очень хороша».
Дени почти ненавидел ее.
Кавалер шел впереди, вытирая лицо полосатым платком. У него был усталый вид и выглядел он старше, чем раньше. А ведь ему, должно быть, не больше двадцати. Он был крепок, но неуклюж, и Дени не сомневался, что взял бы верх, приведись им драться.
— Что, долго? — спросила Клод, подойдя к Дени, блузка у нее на груди была приоткрыта.
— Застегнись, — сухо сказал Дени.
Она не хотела замечать его плохого настроения. Застегнула верхние пуговки, взяла его за руку, повернулась к сыну булочника. Тот смотрел на них, стоящих друг против друга, и вся его ирония куда-то улетучилась.
— Извините за то, что было, — сказал он, — я глупо себя вел, понимаете… Я не хотел… Но я…
— Не имеет значения, — сказала Клод. — Это неважно. Мы танцуем одинаково плохо.
Парень раскачивался на носках, держа в руке носовой платок, волосы закрывали его уши. Он так вспотел, что стал почти фиолетовым.
— Спасибо, — сказал он после мучительной паузы.
Он посмотрел на Дени, отошел и исчез в толпе.
Клод увлекла Дени за собой.
— Злишься? — спросила она, стараясь придать лицу взволнованное выражение.
Он сказал, что нет, не злится. Она взяла его за руку и сильно сжала.
— Давай продолжим, — сказала она, — давай продолжим вдвоем. Только ты и я.
Клод была веселой весь остаток дня. Словно ничего не произошло.
Они возвращались домой на велосипедах, медленно ехали рядом в наступающей темноте. Остановились в лесу на полпути. Клод устала, ей было жарко. Они зашли в лес, в тень елей. Легли среди папоротников. Дени смотрел, как Клод закрывает глаза, потягивается. На ее блузке и юбке остались влажные пятна пота.
— Ты вся мокрая, — сказал он. — Ты нормально себя чувствуешь?
— Да, а ты?
— Ведь я с тобой.
Он поднял ее юбку, стал гладить нежную кожу на бедрах. Она смеялась, потом перестала. Теперь он расстегивал одну за другой пуговки на ее блузке. Она сказала странным голосом: «Замолчи», хотя он ничего не говорил. Папоротники возвышались над ними, закрывали их от всего мира. Над этой бездонной нежностью простирался только огромный лоскут уже потемневшего неба.
На следующий день они узнали, что сын булочника из Виларгье видел, как они вошли в лес и ласкали друг друга.
XXIII
Настоятельница приехала в субботу в середине сентября. Перед этим она дважды писала, но ее письма оставались без ответа. Отвечать было нечего. Они ждали весь день, она приехала вечером — прямая, как палка, вся в белом, она шла по тропинке, а ее чемодан нес мальчик примерно одного с Дени возраста. Настоятельница остановилась возле дома и отослала мальчика. Дала ему купюру. Он ушел, посвистывая, но сначала долго разглядывал влюбленных, неподвижно стоявших на пороге. Настоятельница подняла свой чемодан и подошла к двери. Сестра Клотильда крепко сжимала руку Дени.
— Добрый вечер, — сказала настоятельница.
— Добрый вечер, матушка, — сказала девушка.
Она выпустила руку Дени, но он молчал.
— Добрый вечер, мой мальчик, — не сдавалась настоятельница.
Дени ничего не ответил.
Сестра Клотильда взяла чемодан и пропустила настоятельницу в дом. Платье ее запылилось. Она выглядела усталой. Сестра Клотильда была в своей летней юбке, но настоятельница не сделала ей никакого замечания. Дени увидел, что и у той, и у другой одинаковые серебряные кольца на левой руке. Клод и настоятельница вошли в его любимую комнату, в их комнату, а сам Дени отправился в сторону леса.
Он шел между деревьев и окунал пальцы в проступившую на коре смолу. Потом лег на траву, на сосновые иголки. Дени чувствовал, как смола застывает на его ногтях — засунул в рот указательный палец и начал сосать его. Медленно наступал вечер. По его рубашке карабкался майский жук. Дени сбросил его на землю и смотрел, как тот исчезает в траве. Потом поднял глаза и увидел, что небо над деревней потемнело. Над горами сияло еще желтое солнце. Дени снова положил палец в рот и закрыл глаза.
Настоятельница сидела на низком диване и внимательно разглядывала девушку, молча стоявшую у окна.
— Где мальчик? — спросила она.
— Ушел в лес, — сказала сестра Клотильда усталым голосом. — Ему не хочется сейчас находиться здесь.
— Тогда мы сможем спокойно поболтать, — сказала настоятельница.
Она скрестила руки и поднялась. Подошла к девушке, стоявшей спиной к ней, против света.
— Иди, сядь рядом со мной, — сказала она ей. — Тебя будет лучше видно.
Сестра Клотильда повернулась, посмотрела прямо в лицо настоятельнице. Та впервые заметила, как она красива, какие глубокие у нее глаза.
— А может быть, мы сначала пообедаем? — сказала девушка с вьющимися волосами. — Можем поговорить завтра. Вы, должно быть, страшно устали после такого путешествия.
— Я устала, — сказала настоятельница, — да, устала и чувствую себя отвратительно, но хочу, чтобы сегодня же вечером все определилось. Завтра я увезу тебя и увезу его. Есть поезд около двенадцати дня. В любом случае, я не могу отсутствовать долго. Вот так. Ты должна понять меня и послушаться.
— Не могу.
— Нет, можешь! — сказала настоятельница, обняв ее за плечи. — Ты слышишь, другого выхода нет. Только этот поезд, и на нем мы уедем втроем, он — к родителям, ты — к нам.
Затем она захотела подняться наверх. Спросила, где комната Дени.
— У нас общая комната, — сказала девушка.
Настоятельница открыла дверь их комнаты. До сих пор она сдерживалась, но, увидев кровать, на глазах изменилась — словно бы ссохлась, сгорбилась, постарела. Она повернулась к сестре Клотильде и в отчаянии подняла руку, чтобы дать ей пощечину, но девушка удержала ее, схватив за запястье.
— Умоляю вас, — сказала сестра Клотильда. — Я вас умоляю.
Настоятельница втолкнула ее в комнату. Сестра Клотильда села на кровать и заплакала. После долгого молчания настоятельница подошла к ней и сказала:
— Перестань, это не поможет. Посмотри на меня.
Сестра Клотильда подняла голову и посмотрела на нее.
— Это началось уже в пансионе?
— Да.
— Когда?
— Не помню. Я боялась, я знала, что это случится, но ничего не могла поделать. Я пыталась…
— Когда? — повторила настоятельница.
— У Мадлен.
— Как это мерзко!
Она тряхнула девушку за плечи, еще раз и еще, потом внезапно схватилась за сердце и опустилась на кровать. Через несколько секунд настоятельница с трудом, прерывисто произнесла:
— Это я во всем виновата. Я не обращала на тебя внимания. Ты была у меня под присмотром, а я тебя не защитила. Ты нуждалась во мне, а я ничего не поняла, ничего! Это я виновата.
— Никто не виноват.
— Ты вернешься со мной, — сказала настоятельница.
— Не могу.
— Чего ты не можешь? Ты могла лгать! Ты могла улыбаться во время этого… этого…
Ей не удалось подобрать подходящее обидное слово.
— А это? Это ты могла? — Настоятельница схватила морщинистой рукой покрывало, словно хотела сорвать его с кровати. — А это? — Она потянула блузку сестры Клотильды. — Чего ты не можешь? А что еще ты сможешь? Смотреть в глаза своим родителям? Его родителям? Ему, ему в глаза? Ты его растлила, ты его убиваешь и можешь смотреть на него?
Сестра Клотильда снова заплакала.
— Прошу вас, не говорите так.
— Чего я не должна говорить? Что ты воспользовалась его незрелостью и его неведением? Я была у его родителей. Ему четырнадцать лет.
А потом случилось что-то странное — девушка навсегда это запомнила. Она плакала. Слеза упала ей на юбку, но материя была накрахмалена, и слеза, как жемчужина, скатилась вниз и застыла на колене. Тогда настоятельница дотронулась до слезы указательным пальцем и размазала ее по коже.
