Дмитрий Липскеров - Осени не будет никогда
— В Ираке! — опять влез Зыков.
— Нас там нет! И попрошу более не перебивать! Особенно старших по званию!
— Я из армии увольнялся капитаном, — неожиданно признался Мозгин.
— А в военном билете говорится, что вы демобилизованы рядовым, после срочной службы? — В первый раз на лице Василия Кузьмича проявилась растерянность. — Как понимать?
— Билет потерял. А в Ростове такая неразбериха. Просто пришел и сказал, что потерял военный билет. Назвал часть товарища, сказал, что рядовой. С моих слов и записали. Я ж не в генералы полез.
— Ясно… — Капитан помолчал с минуту, а потом продолжил: — В каждой точке у каждой большой страны свои интересы. И эти негласные интересы мы защищаем.
«Точно диверсантом пошлют, — уверился Андрюшка. — Шахидом».
— Наше дело маленькое. Вы все находитесь здесь, как выдающиеся специалисты по дрессуре животных.
— И этот пацан тоже? — поинтересовался кто-то про Слизкина.
— И он… Еще раз прошу не перебивать!.. Мы будем работать с различными видами взрывчатки. Первая половина дня — теория, вторая — практика. Все ясно?
— А после курсов куда? — спросил мужик, похожий на жбан с пивом.
— Чего, дурак! — покрутил у виска Зыков. — В точку, в которой у нас интересы!
— Я не подписывался на войну!
— А два косаря зелеными тебе за что положили? За мирный труд в Сочинском зверохозяйстве?
— А я думал, две рублями, — залыбился Жбан. — За две зеленых я хоть в эпицентр ядерного взрыва.
Опять все заржали.
Василий Кузьмич выждал укрепление положительных эмоций в команде и произнес высокопарно:
— Вы должны стать элитой!.. Сейчас всем все понятно?
Мужики закивали головами.
— Тогда можете идти к клеткам и выбирать себе питомцев!
Первым делом Андрюшка бросился к гиене, трусливо поджимающей зад, но ощеривающей пасть, пугая набором великолепных резцов, которым даже кавказец похвастаться не может. Ну, где еще такую животину вблизи увидишь!
— Ну-ну, милая! — вполз Слизкин в самую клетку. — Чего ты боишься!..
Его взгляд встретился с взглядом гиены, она сразу же успокоилась и улеглась на пол, усыпанный опилками, высунув несоразмерно длинный фиолетовый язык.
Андрюшкины флюиды проникали в мозг зверя, делая того ручным. Слизкин подползал все ближе к пятнистой шкуре, пока не услышал дыхание хищника. Положил руку сначала на длинную шею с гривой, будто у пони, поворошил пальцами, а затем медленно опустил руку к животу, нащупав твердые сосочки и ощутив биение сердца — почти бешенное. Но тепло его руки заставило сердце гиены стучать медленнее. Парень приговаривал: «Все хорошо, милая», — и звериный ритм замедлился, словно человечий.
Слизкин совершенно не чувствовал, как пристально наблюдает за ним Василий Кузьмич, как глаза капитана щурятся от наслаждения открывшейся картиной. Андрюшка занимался любимым делом, а потому был погружен в него без обмана.
Неожиданно взвыл Зыков. Его боднула коза, с которой он пытался найти что-нибудь общее.
— Э-э-э! — прокричал Василий Кузьмич. — У коз нюх хуже, чем у человека. Мы ее для молока держим!
— Табличку бы повесили! — обиженно откликнулся Зыков. — Я-то, под козла косил, чтобы она меня за своего приняла!
В клетках вновь заржали, а вслед за людьми залаяли собаки, затявкала лисица, даже черепахи удивленно созерцали этот мир.
— А с рысью так можешь? — услышал Андрюшка вопрос Василия Кузьмича.
— Чего ж, и с рысью могу!
Слизкин встал в клетке, а к его ногам жалась гиена, сердце которой опять стучало о грудину, как клюв дятла по древесному стволу.
— Пробовал?
— Не-а.
— Откуда тогда уверенность?
— Не знаю.
— Тогда иди.
— Пойду.
Андрюшка почапал к клетке с рысью, думая — до чего хороша гиена, какое чудесное создание природы. Красавица!
Рысь с глазами рассерженной цыганки по-прежнему металась в клетке, выделывая немыслимые пируэты. Она то и дело рыкала, так что обычному человеку даже на пять метров к клетке было страшно подходить.
А этот парень, с его больными костями, доковылял до дверки, буднично щелкнул шпингалетом и полез в клетку, неуклюже отклячив зад, с трудом пролезший в дверь.
Он еще не успел обернуться, а кошка, прижав уши с кисточками к черепу, уже летела к человеческой спине, выпустив серповидные когти, чтобы разорвать плоть до души.
Василий Кузьмич уже дергал застежку кобуры, но Слизкин в самый последний момент успел повернуться грудью и поглядеть в наполненные ненавистью очи рыси…
Она приземлилась к нему на грудь, как домашняя кошка, спланировав мягко и нежно.
Слизкин краем глаза увидел в руках капитана пистолет и успел выкрикнуть:
— Не стреляйте!
Затем обнял кошку за шею, словно та девушкой была, и сам мурлыкал от удовольствия, когда непокорная вдруг стала лизать его в самые губы, щекоча длинными усами.
— Ишь, баловница! — шептал счастливый Андрюшка. — Славная девочка…
Василий Кузьмич утер пот со лба и вложил пистолет в кобуру.
— Давай, парень, вылезай! — приказал капитан.
— Еще немножечко, — попросил Слизкин, словно ребенок.
— Он сейчас ее трахнет! — прокомментировал Зыков.
— Он хоть кошку, — ответил Мозгин, нашедший какой-то спокойный молчаливый контакт с немецкой овчаркой. — А ты козу!
Хороший парень Зыков ни на что не обижался. Но у него из всех присутствующих был самый неважный результат. После козы он попробовал приласкать коккера, но собачка только истерически взвизгивала и жалась в угол, путаясь в длинных ушах… Зато у Жбана все получилось. Таксы целым выводком смотрели ему в лицо, словно вверяя свои судьбы странному русскому мужику с добрыми глазами.
Потом был обед, а после другая группа животных, в другом вольере, поделенном на клетки. Кабаны, волк, две белки, барсук, скунс и карликовая пони, хрустящая яблочками-китайками.
Слизкин в этот раз занимался маленькой лошадкой, а Зыкову вновь не повезло. Скунс пустил ему вонючую струю прямо в лицо, за что получил сильного пинка. Казалось, Василий Кузьмич ничего не видел такого, смотрел на Мозгина, который вновь нашел молчаливое согласие о партнерстве у волка, с тощими боками, но с таким крепким взглядом. Жбан забавлялся с белками, которые даже в рот к нему залезали, выискивая съестное… Мужик посмеивался, пока одна из самых ловких не сдернула коронку с зуба…
Вечером ужинали, а когда потянуло ко сну, Василий Кузьмич вдруг произнес страшное:
— Зыков отчислен!
— За что? — обалдел тот.
— Можете переночевать, а после завтрака на автобус!
— За что?!! — оборотился ко всем весельчак.
Но все потупили сытые взгляды в ламинированный пол, прекрасно зная, за что.
Зыков сразу сник, не получив поддержки товарищей, сказал всем «до свидания» и пошел в комнату, где спал прошлую ночь с Чеботаренко, который, наверное, уже лежал в своей кровати на гражданке.
А утром Зыкова уже не было на объекте 1932, зато во время завтрака завыл многочисленными децибелами сигнал тревоги, который заставил всех сорваться со своих мест и бежать за Василием Кузьмичем.
То, что они увидели во дворе, где находились клетки с животными, повергло всех в тяжелый шок. Было такое ощущение, что в зверинце побывал десяток живодеров. Все животные были перебиты с особой жестокостью. Овчаркам посносили головы топором, который валялся здесь же, под ногами, окровавленный. Таксам просто свернули шеи, они лежали в лужах крови, словно спали.
— А-а-а! — простонал Жбан, закрыв лицо руками.
А у Слизкина даже стона не получалось, когда он глядел на гиену, череп которой был сплющен сучковатым поленом. Вырванный глаз, зарывшийся в опилки, казалось, смотрел укоризненно, с немым вопросом: «Зачем вы меня сюда из Африки притащили»?
Лисица пропала из клетки вовсе, а красавица рысь лежала на спине, словно женщина, закусив краешек языка, с неживыми стеклянными глазами. Лишь только коза осталась в этом мире и истошно блеяла, расстроенная кровавыми пятнами на своих снежных боках.
Лицо Василия Кузьмича было белее самого белого мрамора, когда он трогал кончиками пальцев расколотые черепашьи панцири.
Все хотели было бежать в соседний двор, но капитан приказал возвращаться, пошел сам, в сопровождении двух прапоров.
Через полчаса вернулся, с пустыми глазами и поникшими плечами.
— Всех? — спросил Мозгин.
Василий Кузьмич кивнул.
— И пони?!. — не удержался Слизкин.
— Всем отдыхать до завтра! — приказал капитан.
Мужики до вечера просидели в столовой, обсуждая произошедшую бойню.
— Ну, Зыков!.. — выдавил Жбан. — Сука! Передавил моих, как кутят!
— Я бы его, — признался Мозгин. — Я бы его в отхожее место отправил жить. Китайцы так делали. Ноги, руки отрубали, слуха лишали, глаза выкалывали, оставляли только обоняние. Потом выхаживали обрубочек и помещали жить в сортир. Никаких контактов с внешним миром, только путем обоняния. Дыши, сколько хочешь!
