Елена Вернер - Грустничное варенье

Зазвучал джаз, причудливый и сладостный. Вслушиваясь во взлеты мелодии, Лара думала над словами сестры. Где она, эта половина пути… Лиля умерла, не дожив чуть больше полугода до их тридцатилетия.

— О чем ты думаешь? Вот прямо сейчас? — поинтересовался Егор. — У тебя такое лицо… Только что ты подпевала и была почти счастлива, а теперь… уже нет.

— Нет, — согласилась Лара. — Я… я подумала о половине пути. Не об этой, а… о том, что половина пути была пройдена пятнадцать лет назад.

Егор понял без пояснений.

— Расскажи мне. Как вам было по пятнадцать.

Лара невесело усмехнулась:

— О, незабываемо. Наверное, тогда все и решилось, я имею в виду, наша жизнь. Более или менее. В пятнадцать лет Лиля решила заняться медициной. Серьезная стала до жути, вдруг засела за учебники. Говорила, что пора стать взрослой. Ну а я впервые втрескалась по уши.

— Разный взгляд на взросление, — развеселился Егор. — И в кого же?

Лара уже открыла рот, готовая озвучить дежурную отговорку, но внезапно передумала. Почему бы и нет?

Парень, в которого она тогда влюбилась, учился в выпускном классе, и в своем выборе Лара была не оригинальна и не одинока: он был школьным идолом. Антон. Брюнет, баскетболист, при этом еще и идущий на серебряную медаль. Лара следила за ним на переменах, гордилась, когда его команда выигрывала баскетбольный матч у соседней гимназии, а сам Антон купался в пурпурном облаке своего тщеславия и оранжевой радости. Близко подходить к нему она не осмеливалась, зная, что претенденток и так слишком много, и не собиралась стоять в очереди. Но однажды не утерпела и со свойственной ей отчаянностью прокралась в кабинет завуча, преподававшей алгебру, и выкрала оттуда его тетрадь для контрольных работ, сданную на проверку. Дома она вставляла в магнитофон кассету Иглесиаса и под сладкие песни целыми вечерами листала тонкую зеленую тетрадку, исписанную почти без исправлений, с красными оценками: 4,5,5,5,4,5. Этим успехам она радовалась больше, чем своим собственным. По почерку, наклону букв пыталась разгадать, какой он, этот ее Антон, и даже взяла в районной библиотеке книжку по графологии. И на дискотеку по случаю окончания второй четверти Лара готовилась тщательнее обычного. То есть готовилась — потому что обычно она шла на школьную дискотеку просто так, совершенно не задумываясь о своем внешнем виде.

Ни один такой вечер не обходился без медленных танцев, которые страшили и завораживали всех старшеклассников. В тот день в актовом зале под ногами шуршали обрывки мишуры и серпантина, оставшиеся от утренника для начальных классов. Лара не танцевала, она сидела на ступеньках сцены и напряженно следила за скачущей в ритме оглушительной музыки толпой. То и дело мелькание стробоскопа выбеливало зал, она замечала веселящихся подруг — Лиля осталась дома. Те махали ей рукой, стараясь затащить в свой круг. Но Лара отрицательно качала головой, и девчонки на какое-то время отставали.

И вот наступил момент икс. Объявили белый танец. Танцпол тут же опустел, все присутствующие словно прилипли к стенам, с любопытством и опаской поглядывая по сторонам. Только не Лара. Она легко соскользнула со ступеньки и направилась к Антону. Их разделяла пропасть: два года разницы, наполненное музыкой и взглядами пространство актового зала, Ларина неуверенность и ее осознание того, что через полгода он закончит школу и исчезнет и сейчас последний шанс что-то изменить. Она перешла эту пропасть, мягко постукивая каблучками по конфетти. И увела его танцевать.

Внутри все замирало от сомнений и восторга. Она никогда еще не испытывала этого. Она чувствовала его разгоряченное тело, и дыхание, пахнущее распитым с пацанами в кабинете труда коньяком, и ревнивые взгляды девочек, которые — не осмелились. А она осмелилась, и это кружило ей голову.

А потом он начал мямлить. Это был первый в их жизни разговор, официально они даже не были знакомы, и первое, что он сообщил ей, что у него есть девушка, и она будет недовольна, и ей не стоило его приглашать, ведь все смотрят… Лара не сразу поняла, о чем он толкует. Ведь это просто танец, ничего больше. Она не успела сказать ему ни слова, а он все бормотал что-то, оправдываясь, и вблизи его дымка оказалась смесью палевого отчаяния и тревоги цвета индиго. Ларе вдруг стало смешно и грустно. И когда танец кончился, она была рада уйти, ускользнуть с вечера и никогда не думать больше об Антоне. К ночи о ее поступке доложили Лиле, и недоверчивое восхищение в глазах старшей сестры быстро залатало эту первую любовную царапину.

— После окончания школы я видела его всего раз, у метро. Он нес упаковки с пиццей, и у него была кепка с логотипом пиццерии. Смотрелось на нем все это великолепие так себе! — улыбнулась Лара. Об особенностях своего цветного зрения она по ходу рассказа умолчала. — Меня он, кажется, не узнал.

— И теперь ты считаешь его глупцом, недостойным своего внимания, — подытожил Егор насмешливо. Лара вспыхнула, застигнутая врасплох:

— Вовсе нет!

— О да. Это слышно по твоему голосу. Но с другой стороны… Если бы он донес ту же мысль, но другими словами… Не уязвляя твоего женского самолюбия… Сама посуди — лучший парень школы. Лет семнадцать всего — а верность подруге хранить умел уже тогда! Сопротивляться искушению… Это дорогого стоит.

И снова это чувство — будто Егор точно знал, о чем говорит. Не понаслышке, а по собственному опыту. Вместо того чтобы обидеться, Лара взглянула на него с любопытством:

— Ладно, сдаюсь. Кто ты?

— Ты прекрасно знаешь, кто я.

— Нет, я имею в виду… Мне все время кажется, что я тебя не знаю, что мы не знакомы. Все эти годы… Расскажи мне про себя. Сам же говорил, был робким и пугливым ребенком. Боялся тараканов. Что-то же должно было произойти, чтобы ты стал таким? Ты теперь крепкий, уверенный. Правду в глаза режешь. Только не говори, что ходил в секцию бокса, все равно не поверю.

Уголок рта Егора нервно дернулся, то ли усмешка, то ли горечь.

— Я не всегда говорю правду. Только когда она на пользу.

— Сейчас будет на пользу! — самонадеянно заявила Лара.

— Думаешь?

Она выразительно кивнула.

— Я был как все. А потом кое-что случилось, и я пересмотрел взгляды. Стараюсь теперь видеть то, что движет людьми по-настоящему и что заслуживает уважения.

— И что же такого могло произойти?

— Я выиграл свою жизнь в карты, — поделился Егор заговорщицки, и Лара чуть рот не открыла от удивления. Все внутри замерло от предвкушения какого-то большого признания.

Арефьев вернул в магнитолу диск с роком.

— Знаешь… У меня не было братьев и сестер, так что со мной нянчились взрослые, родители и их друзья. Периодически одному из них непременно приходило в голову позабавить меня, подхватить под мышки и раскрутить быстро-быстро, чтобы все вокруг мелькало, как на карусели. Я всегда верещал от восторга. А потом наступил момент, когда кто-то поднял меня под мышки — а мне стало больно. Просто общий вес тела стал такой, что отдельные части, те, что для этого не предназначены, его не выдерживают. А в следующую зиму я не поместился в санках. Этот момент наступает в любой жизни, у любого человека. Просто наступает день, когда подмышкам больно, и это уже навсегда.

— И это изменило тебя? — хмыкнула Лара. — Я ожидала более трагической истории.

— Это я так тебя заманиваю, завлекаю, чтобы любопытство разгорелось хорошенько, — лукаво блеснул глазами Арефьев. — Трагическая будет дальше.

— Я вся одно большое ухо…

— Это уж точно. Давай так: я тебе расскажу, а ты мне потом совершенно честно ответишь на один-единственный вопрос.

— Что за вопрос? — встревожилась Лара. Егор покачал головой:

— Если я сейчас его задам, будет неинтересно. Ну что, договорились?

Лара хорошенько все обдумала. И кивнула.

— Я ведь старше тебя и Лили. Я не про те десять лет, которые разделяют наше появление на свет. Хотя и про них тоже, — прикинул Арефьев. — Эти десять лет в нашей стране была перестройка. Вы тогда были маленькие, а я не очень. Я учился в старших классах. Мы тогда жили не в Москве, в небольшом городе. Впрочем, 500 тысяч человек — это не небольшой, а очень даже приличный размерчик. И мой отец в последние советские годы был председателем горисполкома. Фактически — мэр.

— Ого, я не знала!

— Ого, — согласился Егор. — Я жил как у Христа за пазухой. Мама никогда не работала, числилась только по бумагам в какой-то организации. А потом страна рухнула, и мое счастливое детство накрылось медным тазом.

— Это было так серьезно? — непонимающе сощурилась Лара.

— Для нашей семьи — да. Потому что в один прекрасный день отец взял и выбросился из окна администрации. Аккурат на площадь перед памятником Ленина.

Лара охнула, поспешно прикрыв рот ладонью. Если бы она была за рулем, машина наверняка завихляла бы по дороге, но в руках Егора руль был все так же ровен.