Герман Садулаев - Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях
– Что говорит ваша жена?
– Что я умный человек. Что я должен понимать, почему ей со мной неинтересно. Почему она приходит домой за полночь. И вообще.
– О… мне очень жаль.
– Бывает. Вы тоже состаритесь.
– Жена вас моложе.
– Не намного. Просто она лучше сохранилась.
– Понятно. Поэтому вы поехали в Европу один?
– Да, Игорь Станиславович. Вы тоже всё понимаете.
– А как насчёт рассказа о поездке?
– Вам правда это интересно? Ну, куда я ездил, что делал и так далее?
– Чрезвычайно интересно.
– Я не против. Более того, я рад быть полезным. Я тоже государственник и патриот. Если подробный отчёт о моей поездке за рубеж может как-то помочь нашим экспертам и аналитикам, я предоставлю отчёт.
– Ну, не то чтобы отчёт…
– Почему бы и нет? Знаете, я там, в поездке, вёл дневник.
– Любопытно.
– Я, если позволите, его немного доработаю и принесу. Через пару дней. Хорошо?
Капитан Латунин с удовольствием согласился. Ауслендер вернулся к себе в контору. Два дня он действительно приводил в порядок свои путевые заметки и в назначенное время был на Литейном. Он протянул Латунину аккуратно сшитые распечатанные на принтере листки. Капитан стал читать тут же, при Ауслендере. По мере чтения выражение лица капитана менялось, показывая то заинтересованность, то досаду, потом удивление, опять заинтересованность и наконец увлечённость. Закончив чтение, Латунин поднял глаза на Ивана Борисовича, словно только что вспомнил о том, что Ауслендер здесь, в кабинете.
– Это не совсем то, что мы имели в виду.
– Я понимаю.
– Не то, о чём я просил.
– Да. Ну уж чем богаты.
– Тем не менее это интересно.
– Спасибо!
– А вы не хотели бы это… издать? Например, в каком-нибудь журнале. Говорят, есть какие-то такие… журналы. Их потом люди читают. В библиотеках.
– Я сделаю лучше. Я отдам это вам.
– Зачем?
– Опубликовать текст в литературном журнале или даже отдельной книжкой – значит гарантированно обречь его на забвение. Столько выходит книг. Если бы я хотел спрятать государственные секреты – я бы издал их все одной книжкой в небольшом издательстве. Гарантированно: никто не купит и не прочитает.
– А…
– Лучше я отдам это вам. Как отчёт информатора. Вы сдадите это в архив. И архив сохранит нас навечно, меня и вас.
– Понимаю.
– Скоро я ложусь на операцию. Уверен, всё будет хорошо. Обычная операция. Но тем не менее. Если что, если вдруг… У меня опубликованы несколько научных монографий. Ничего особенного, никаких открытий. О них забудут. Что ещё? Я читал несколько докладов, в том числе политических. Где-то остались записи. Их тоже забудут. Но вот я депонирую у вас свои путевые записи о своём последнем перед операцией путешествии. Это самый верный депозит, так я считаю. Через сколько-то лет их рассекретят. И кто-то обязательно прочтёт. Мы все тщеславны. Мы все хотим приобщиться к вечности. Но время классической литературы прошло. Сейчас приобщиться к вечности можно только через архивы спецслужб. Помните того художника, который в Москве поджёг дверь вашей организации?
– О да.
– Я, заметьте, сделал лучше. Никакого хулиганства и вандализма.
– Мы это ценим.
– Спасибо. С вами было очень приятно работать.
– Спасибо. С вами тоже. Заходите ещё. Приносите новые… отчёты. А вот… приложения… Приложения я, пожалуй, верну.
Игорь Станиславович подвинул к Ивану Борисовичу файл с документами и чем-то ещё. Иван Борисович кивнул и вернул файл в свой портфель. На том и расстались. Капитан Латунин покачал головой, усмехнулся и действительно сдал в архив несколько аккуратно сшитых листков, озаглавленных:
Отчёт о зарубежной поездке: путешествие из Петербурга в Петербург через Стамбул, Париж, Женеву и Эвиан-ле-Бен
Настоящим сообщаю, что в период с 8 по 16 января 20.. года я находился в самовольной зарубежной поездке, посетив города Стамбул (Турция), Париж (Франция), Женева (Швейцария) и Эвиан-ле-Бен, который сложно считать городом – скорее это деревня на берегу Женевского озера, в предгорьях Французских Альп. Подробное описание моих приключений и злоключений, а также размышления по поводу увиденного и пережитого следуют ниже, в хронологическом порядке, в форме отчёта, составленного на основе оригинальных путевых записей.
Сегодня 8 января 20.. года. Я заказал такси в аэропорт на 14:30. Таксист (впервые!) сам нашёл мою первую парадную во дворе, рядом с мусоркой, и за 10 минут до срока уже стоял под окнами. Я вышел вовремя. Положил чемодан в багажник, сел на заднее сиденье. Таксист был мужчиной в возрасте около 50 лет. Кажется, он был усатым. Возможно, он не был усатым, просто я сейчас читал о Ницше и представил себе портрет Ницше, а он был усатым, Ницше, и я отождествил Ницше с таксистом, потому что, как выглядел таксист, я забыл немедленно после того, как мы расстались. Водитель-Ницше предупредил меня, что я у него первый пассажир и сдачи с крупных купюр нет. «Всегда ли хорошо быть первым клиентом?» – подумал я. Вот, сдачи нет. Или, например, если ты первый у девушки. У неё наверняка тоже не найдётся для тебя эмоциональной сдачи. Я успокоил водителя, пообещав дать под расчёт. Водитель предложил выбрать радиостанцию. Я сказал, что можно оставить ту, что была включена. Играл поп-рок. Я запомнил песню What took you so long – она звучала, когда мы ехали по виадуку, выводящему с кольцевой автодороги на Пулковское шоссе. Водитель сказал, что в салоне есть Wi-Fi, и я включил компьютер. Открыл почту и написал сообщение герцогине Ю. о том, что я вылетаю в Стамбул и, если всё будет нормально, завтра в 10:25 прилетаю в Париж. Из аэропорта я поеду в отель и, устроившись, буду готов принять участие в мероприятиях.
Около 15:00 мы приехали в Пулково. Я дал водителю 800 рублей и сказал: цена поездки была 740 рублей, сдачу можете оставить себе. Таксист поблагодарил. Я достал из багажника чемодан, поставил его на колёсики и покатил в аэропорт. Регистрация на рейс уже началась у стоек 213–215. Очереди не было. Я сдал багаж до Парижа и получил свои посадочные талоны на оба рейса: Петербург – Стамбул и Стамбул – Париж. Моя ручная кладь, заплечная сумка на ремне, показалась мне лёгкой. Я подумал о том, что мне будет хорошо гулять пешком. Очередей на контроле тоже не было. Я быстро прошёл положенный досмотр и направился к светящемуся зелёным фонариком пункту миграционного контроля. Офицер миграционной службы долго спрашивал меня обо всём: каков конечный пункт назначения, почему в Париж я лечу через Стамбул, что буду делать в Стамбуле в промежутке между рейсами, что буду делать в Париже, чем я занимаюсь, где я живу. Что-то проверял по своим системам. В итоге он поставил свои штампы.
Найдя свой выход на посадку, номер А-01, я стал обследовать местность на предмет покупки съестного и воды. Осмотрел магазин duty-free, приценился к напиткам и блюдам в кафе «Шоколадница», в Starbucks, посмотрел русский ресторан «Камчатка» и заведение с суши. И выбрал вендинговую машину около выхода на посадку. Машина успешно продала мне фруктовое пюре за 70 рублей. Я присел на кресло и съел пюре, выдавив тюбик. Купил ещё тюбик за 50 рублей и тоже съел. И всё же отправился в Starbucks. В кофейне взял греческий салат в большой коробке, бутылку воды Aqua Panna, заказал запеканку под названием «Киш вегетарианский», кофе американо. Всё вместе стоило 940 рублей, причём вода стоила 200 рублей. Успокоил себя тем, что это сейчас всего около 10 евро, в Европе мне придётся свыкнуться с тем, что поесть стоит от 10 евро, даже если и не в аэропорту. Поел, было вкусно. Или я был голоден: ведь время было около 16:00, а я с утра почти не ел – только ложку чаванпраша, стакан ромашкового чая и ещё один стакан мятного чая с мёдом. Поев, пошёл к выходу номер А-01 и стал ждать посадки.
У выхода А-02 была заявлена посадка на рейс в Лондон. Рейс в Лондон должен был вылететь в 16:35, а рейс в Стамбул был назначен на 16:25, но на Лондон стали сажать раньше. Около 16:30 позвали и нас. Людей было мало. Вообще во всём аэропорту было мало людей, меньше, чем обычно. Когда посадка в наш самолёт закончилась, оказалось, что самолёт заполнен менее чем наполовину. Я смог пересесть в кресло рядом с аварийным выходом, чтобы вытянуть ноги. Ноги я вытянул, но весь полёт от аварийной двери дуло понизу.
Вылетели мы не сразу. Пилот объявил по-турецки и по-английски, что на улице очень холодно и его самолётик что-то себе отморозил, а теперь ему это что-то отогревают. Когда отогреют – мы полетим. Сидели и ждали вылета, наверное, около часа. Я вспоминал, как мама давала мне детское одеяльце, чтобы я не отморозил себе всё, не отморозил себе там, когда сижу на холодном камне. Самолёт можно отогреть. А человека – не всегда.
