Чарльз Буковски - Макулатура
Глыбясь как Большой Каньон, Томми глядел на меня снизу.
— А теперь, Томми, — сказал я, — ты будешь слоном, а Маккелви будет погонщиком!
— А? — сказал Томми.
Я посмотрел на Маккелви.
— Давай-давай! Залезай!
— Билейн, ты спятил?
— Как знать? Безумие относительно. Кто определяет норму?
— Я не знаю, — сказал Маккелви.
— Залезай давай!
— Ладно, ладно. Но у меня никогда не было таких неприятностей с должниками.
— Залезай, жопа!
Маккелви вскарабкался на Томми. Но свесить ноги ему было трудно. Он чуть вдоль не разорвался.
— Хорошо, — сказал я. — Теперь, Томми, ты слон, и ты повезешь Маккелви по коридору к лифту. Приступай!
Томми пополз из кабинета.
— Билейн, — сказал Маккелви, — я тебе отплачу. Клянусь лобком моей матери!
— Залупись еще раз, Маккелви, и я заткну твой член в мусоропровод!
Я открыл дверь, и Томми со своим погонщиком уполз из кабинета.
Он пополз по коридору, а я, засовывая люгер в карман пиджака, нащупал там что-то — скомканный листок. Я вынул его. Мои письменные ответы на экзамене, когда я пересдавал на водительские права. Все исчеркано красным. Я провалился.
Я бросил бумажку за спину и последовал за моими друзьями.
Мы подошли к лифту, и я нажал кнопку.
Я стоял, напевая мотивчик из «Кармен».
И вдруг вспомнил, как давным-давно прочел в газете о смерти Джимми Фоккса в номере какой-то загаженной гостиницы. Такой бейсболист — и умер среди клопов.
Подошел лифт. Дверь открылась, и я дал Томми пинка. Он вполз в кабину со своим наездником. Там стояли трое, читали газеты.
Продолжали читать. Кабина пошла вниз.
Я спустился по лестнице. Во мне было пятнадцать килограммов лишнего веса. Надо было сгонять.
Я насчитал 176 ступенек и очутился на первом этаже. Остановился у табачного киоска, купил сигару и «Программу бегов». Лифт приближался.
На улице я решительно окунулся в смог. Глаза у меня были голубые, а туфли старые, и никто меня не любил. Но меня ждала работа.
Меня, Ники Билейна, частного сыщика.
5
К сожалению, в этот день меня занесло на бега, а вечером я напился. Но время зря не терял, я мыслил, анализировал факты.
Все были у меня в руках. В любую минуту головоломка могла решиться. Это точно.
6
На другой день я рискнул вернуться в кабинет. В конце концов, какой же ты сыщик без кабинета?
Я открыл дверь — и кого же я вижу за своим столом? Не Селина.
Не Красного Воробья. Маккелви. Он улыбнулся мне приторной фальшивой улыбкой.
— Доброе утро, Билейн, как они качаются?
— Почему ты спрашиваешь? Хочешь взглянуть?
— Нет, спасибо.
Потом он почесал свои и зевнул.
— Ну Ники, мой мальчик, твоя аренда оплачена на год вперед каким-то таинственным благодетелем.
Леди Смерть с тобой играет, раздался голос у меня в голове.
— Кто-нибудь из знакомых? — спросил я.
— Я честью моей матери поклялся никому не говорить.
— Честью твоей матери? Она гусиных шеек перетрогала больше, чем любая птичница!
Маккелви встал из-за стола.
— Спокойно, — сказал я ему. — Если не хочешь очутиться в помойном ведре.
— Мне не нравится, что ты проезжаешься по моей матери.
— А что такого? Полгорода на ней проехалось.
Маккелви вышел из-за стола мне навстречу.
— Еще шаг, — сказал я, — и твоя голова будет дышать тебе в очко.
Он остановился. Когда меня заведут, я страшен.
— Ладно, — сказал я, — давай подробнее. Этот благодетель… он женщина, так или нет?
— Да. Да. В жизни не видел такой красотки!
Глаза у него замаслились, впрочем, они всегда были масленые.
— Ну же, Мак, подробней, говори дальше…
— Не могу. Я обещал. Честью матери.
— Тьфу ты, — сказал я. — Ладно. Убирайся, помещение оплачено.
Маккелви зашаркал к двери. Потом оглянулся на меня через левое плечо.
— Хорошо, — сказал он, — только ты тут не пачкай. Никаких вечеринок, никаких карт, никакой фигни. У тебя еще год. — Он подошел к двери, открыл ее, закрыл ее и был таков.
7
Итак, я опять у себя в кабинете. Пора за работу. Я взял телефон и набрал моего букмекера.
— Тони, «Пицца на дом», — ответил он, — к вашим услугам.
Я назвал ему свое кодовое имя.
— Это мистер Кончина.
— Билейн, — сказал он, — за тобой 475 долларов, ставку у тебя не приму. Сперва расплатись с долгом.
— Я поставлю 25, и они привезут мне полкуска. А проиграю — все отдам, клянусь честью мамы.
— Билейн, за твоей мамой 230 долларов.
— Да? А у твоей бородавки на жопе!
— Что? Послушай, Билейн, ты был?..
— Нет, нет. Это был другой. Он сказал мне.
— Тогда ладно.
— Ладно, запиши: 25 на Белую Бабочку в шестом заезде.
— Принято. Желаю удачи. А то она, кажется, тебя забыла.
Я повесил трубку. Гадство. Человек рождается, чтобы сражаться за каждый дюйм земли. Рождается, чтобы сражаться, рождается, чтобы умереть.
Я подумал над этим. И подумал над этим.
Потом откинулся в кресле, хорошенько затянулся и выдул почти идеальное кольцо.
8
После ленча я решил вернуться в кабинет. Я открыл дверь, за моим столом сидел человек. Не Маккелвн. Я не знал его. Люди любили садиться за мой стол. И кроме сидящего человека был еще один, стоящий. Вид у обоих недобрый, спокойный, но недобрый.
— Меня зовут Данте, — сказал тот, что сидел.
— А меня зовут Фанте, — сказал тот, что стоял.
Я ничего не сказал. Я блуждал в потемках. По спине у меня пробежал холодок и вылетел в потолок.
— Нас послал Тони, — сказал сидячий.
— Не знаю Тони. Вы, джентльмены, не ошиблись адресом?
— Ну прямо, — сказал стоячий.
А Данте сказал:
— Белая Бабочка сошла.
— Сбросила жокея на старте, — сказал Фанте.
— Вы шутите.
— Не шучу. Спроси у пыли.
— Не сгоношился твой гандикап, — сказал Данте.
— И Тони говорит, ты должен нам полкуска, — сказал Фанте.
— А-а, это, — сказал я, — они у меня тут…
Я направился к столу.
— Не дергайся, лох, — засмеялся Данте. — Мы конфисковали твою пукалку.
Я отступил.
— Теперь ты понял, — сказал Фанте, — что мы не позволим тебе приятно дышать воздухом, пока ты должен Тони полкуска?
— Дайте мне три дня…
— У тебя три минуты, — сказал Данте.
— Ну почему? — спросил я. — Почему вы, ребята, говорите по очереди? То Данте, то Фанте, то один, то другой — и никогда не собьетесь?
— Мы тут кое-что другое собьем, — отозвались они хором. — Тебя.
— Это было неплохо, — сказал я. — Мне нравится. Дуэт.
— Заткнись, — сказал Данте. Он вынул сигарету и взял в рот. -
Хм, кажется, я забыл зажигалку. Поди-ка, мудила, дай огоньку.
— «Мудила»? Ты с собой говорил?
— Нет, с тобой, мудила, поди сюда. Дай огня! Живо!
Я отыскал зажигалку, подошел, остановился перед одной из самых отвратных морд, какие видел в жизни, щелкнул зажигалкой, поднес огонь к его сигарете.
— Умница, — сказал Данте, — теперь возьми эту сигарету из моего рта и сунь в свой горячим концом вперед и держи, пока не скажу вынуть.
— Ну прямо, — сказал я.
— А нет, — сказал Фанте, — мы проделаем в тебе такую дырку, что эльфы из Диснейленда там смогут танцевать.
— Подождите минуту….
— У тебя 15 секунд, — сказал Данте и вынул секундомер. Пустил его и сказал: — Поехали. 14, 13, 12, 11…
— Вы серьезно?
— 10,9,8,7,6,5,4,3…
Я услышал щелчок предохранителя. Я выдернул сигарету у Данте изо рта и сунул себе, горящим концом. Я пытался выделить побольше слюны и убрать язык подальше, но напрасно — меня достало, достало как следует, БОЛЬНО!!! Это было подло и больно! Я закашлялся и невольно выплюнул эту штуку.
— Шалун! — сказал Данте. — Я велел тебе держать, пока не скажу. Теперь придется начать сначала.
— Сволочь, — сказал я. — Убей меня!
— Ладно, — сказал Данте.
Но в эту секунду отворилась дверь и вошла Леди Смерть. И как упакованная! Я чуть не забыл про свой язык.
— Ого, — сказал Данте, — вот это краля! Ты знаешь ее, Билейн?
— Встречались.
Она подошла к креслу, села, закинула ногу на ногу, и юбка задралась еще выше. Мы прямо ослепли от этих ног. Даже я — а я их уже видел.
— Что за шуты гороховые? — спросила она меня.
— Эмиссары человека по имени Тони.
— Выгони их, твой клиент — я.
— Ну все, ребята, — сказал я. — Пора уходить.
— Да ну? — сказал Данте.
— Да ну? — сказал Фанте.
И стали смеяться. Потом вдруг перестали.
— Ну ты комик, — сказал Фанте.
— Да, — сказал Данте.
— Я их выпровожу, — сказала Леди Смерть.
