Юстейн Гордер - Апельсиновая девушка
Я сам слышу, что сюсюкаю, как старые тетушки, и это глупо, ведь я обращаюсь к взрослому Георгу, которого я так и не увидел и с которым так и не смог поговорить по душам.
Я смотрю на часы. Прошел всего час, как я вернулся домой, проводив тебя в детский сад.
Когда мы проезжаем через ручей, ты всегда выходишь из своего автомобиля, чтобы бросить в воду палочку или камень. Однажды ты нашел там пустую бутылку из-под газировки и тоже бросил в воду. Я не стал тебя останавливать. Теперь тебе разрешается делать почти все, что ты хочешь. Бывает, в детском саду ты убегаешь в свою группу, забыв попрощаться со мной. Как будто не меня, а тебя поджимает время. Странная мысль. Похоже, что у старых людей впереди больше времени, чем у детей, перед которыми лежит вся жизнь.
Я, конечно, не так стар, чтобы этим хвастать, себе-то я кажусь молодым человеком, по крайней мере, молодым папой. И все-таки мое заветное желание — остановить время. Я бы не имел ничего против, чтобы эти дни длились вечно. Пусть вечера и ночи приходят в свой черед, потому что сутки есть сутки и у них свой ритм, но следующий день должен начинаться с того же, что и предыдущий. У меня уже нет потребности увидеть или испытать больше того, что я успел увидеть и испытать. Мне только страстно хочется удержать то, что у меня еще есть. Но воры уже явились, Георг. Эти непрошенные гости уже крадут мои жизненные силы. Позор им!
В эти дни мне особенно приятно и особенно тяжело провожать тебя в детский сад. Потому что хотя мне еще легко двигаться и даже возить тебя в твоем гоночном автомобиле, я знаю, что тело мое неизлечимо больно.
Есть добрые болезни, которые сразу делают больного лежачим. Злой болезни, как правило, требуется много времени, чтобы сделать кульбит и навсегда сбить человека с ног. Может, ты не помнишь, что я был врачом, хотя уверен, что мама рассказывала тебе обо мне. Сейчас я освобожден от работы в клинике, но я знаю, о чем говорю. Я не отношусь к числу легковерных больных.
Итак, в нашей арифметической задачке, или в этой нашей последней встрече, есть два времени. Мы как будто стоим каждый на своей горной вершине и пытаемся разглядеть друг друга. Нас разделяет уже преданная забвению долина, которую ты оставил за собой на своем жизненном пути, ты проделал этот путь уже без меня. Тем не менее я постараюсь придерживаться и настоящего времени, того, когда я пишу это, а ты находишься в детском саду, и будущего, уже только твоего времени, когда ты будешь читать эти строки.
Пойми, у меня все горит внутри, когда я пишу это письмо, пишу сыну, которого оставляю навсегда, и тебе тоже будет больно читать его. Но ты уже почти мужчина. И если я способен написать эти строки, у тебя должно хватить мужества их прочитать.
Видишь, я отдаю себе отчет, что скоро лишусь всего — солнца, луны и вообще всего, хотя самое тяжелое, конечно, то, что я лишусь мамы и тебя. Такова правда, и она обжигает.
Я должен задать тебе очень серьезный вопрос, поэтому я и пишу все это. Но чтобы задать его, я должен сперва рассказать тебе душещипательную историю об Апельсиновой Девушке. Сегодня, то есть когда я пишу эти строки, ты еще слишком мал, чтобы понять эту историю. Пусть лучше она будет моим скромным наследством тебе. Пусть она полежит и подождет другого дня в твоей жизни.
Теперь этот день настал.
Когда я дочитал до этого места, я оторвался от рукописи. Много раз я пытался вспомнить отца и теперь попытался вспомнить его еще раз. Он попросил меня об этом. Но все, что, мне казалось, я помню, я видел на видео и на фотографиях.
Я помню, что в детстве у меня была большая железная дорога, но это не помогло мне вспомнить отца. Зеленый трехколесный велосипед по-прежнему стоит в гараже, его я тоже помню с детства, в этом нет никакого сомнения. И красный гоночный автомобиль стоял и стоит в сарае для инструментов. Но я не могу вспомнить прогулок вокруг озера Согнсванн. Не могу вспомнить и того, что мы с отцом поднимались на смотровую площадку Трюваннсторнет. Я много раз поднимался туда, но не с отцом, а с мамой и Моргеном. Однажды я был там только с Йоргеном. Мама тогда как раз родила Мириам и лежала в родильном доме.
Конечно, я многое помнил о нашем пребывании в домике во Фьеллъстёлене. Но отец не присутствует в этих воспоминаниях. В них присутствуют только мама, Йорген и крошка Мириам. Там у нас был старый дачный дневник, и я много раз читал все, что отец писал в нем до того, как умер. Трудно сказать, помнил ли я то, о чем он писал, или узнал это из того дневника. То же самое происходит и с видеозаписями, и со старыми фотографиями. «На Пасху мы с Георгом построили большой снежный дом с фонариками из снега…» Конечно, я читал все эти записи и многие из них помнил наизусть. Но совершенно не помню, что сам принимал участие в тех событиях, о которых в них говорилось. Ведь когда мы с отцом построили тот большой снежный дом с фонариками из снега, мне было всего два с половиной года. У нас сохранилась и фотография этого дома, но она такая темная, что на ней видны только фонарики.
В своем длинном письме, которое я как раз начал читать, отец спросил меня и еще об одной вещи:
И еще, Георг, как обстоят дела с телескопом Хаббл? Тебе про него что-нибудь известно? Может, астрономы обнаружили что-нибудь новенькое в строении нашей Вселенной?
У меня мороз побежал по спине, когда я прочитал эти строки: ведь совсем недавно я написал домашнее сочинение об этом большом космическом телескопе, или о Hubble Space Telescope, как он называется по-английски. Другие ученики писали об английском футболе, о « Spice Girls » или о Роальде Дале[1]. Я же порылся в библиотеке, нашел там все, что было, о телескопе Хаббл и посвятил ему свое сочинение. Совсем недавно я отдал его нашему учителю, и он написал в моей тетради, что его очень порадовал «такой взрослый, разумный и основательный подход к столь трудной теме». По-моему, я в жизни ничем никогда так не гордился, как этой фразой. В самом начале заключения учителя было красиво выведено: «Букет для астронома-любителя!» Он даже нарисовал для меня этот букет.
Может, отец был ясновидящим? Или он по чистой случайности спросил меня, как: обстоят дела с телескопом Хаббл, вскоре после того, как я написал свое сочинение?
Или письмо отца было ненастоящим? Может он жив, а не умер? У меня по спине побежал мороз.
Я долго сидел задумавшись. Телескоп Хаббл был выведен на околоземную орбиту космическим кораблем «Дискавери-25» в апреле 1990 года. Как раз в том году отец заболел — вскоре после пасхальных каникул. Это я всегда знал. Я только не думал о том, что он заболел как раз тогда, когда Хаббл был выведен на орбиту. Может даже, отец узнал о своей болезни в тот самый день, когда «Дискавери» с Хабблом на борту был запущен с мыса Канаверал, может даже, в тот самый час, в ту самую минуту.
Тогда я понимаю, почему ему было так интересно узнать, как обстоят дела с этим телескопом. Довольно быстро обнаружилось, что шлифовка на главном зеркале телескопа имеет серьезные повреждения. Отец не мог знать, что этот дефект был устранен в декабре 1993 года астронавтами с космического корабля «Индевер». И уж конечно он ничего не знал о замечательном дополнительном устройстве, которое было вмонтировано в телескоп в 1997 году.
Отец умер, не успев узнать, что с помощью телескопа Хаббл были сделаны самые четкие и подробные фотографии Вселенной. Многие из них я нашел в интернете и вместе с объяснениями включил в свое сочинение. Самые любимые фотографии я повесил у себя в комнате, например необыкновенно четкую фотографию гигантской звезды Эта Киля, находящуюся на расстоянии 8000 световых лет от нашей Солнечной системы. Это одна из самых больших звезд Млечного Пути, скоро она вспыхнет как сверхновая, а потом сожмется в нейтронную звезду или станет черной дырой. Нравится мне и фотография огромных газопыльных облаков в туманности Орла (ее еще называют M 16). Там рождаются новые звезды!
Сегодня мы знаем о Вселенной гораздо больше, чем в 1990 году, в том числе и благодаря телескопу Хаббл. Сделаны тысячи фотографий галактик и звездных туманностей, отстоящих от нашей галактики на много миллионов световых лет. Кроме того, сделаны совершенно уникальные фотографии прошлого Вселенной. Это звучит неправдоподобно, но смотреть в космос — это все равно что смотреть в прошлое. Свет движется со скоростью 300 000 километров в секунду, и тем не менее свету далеких галактик требуются миллиарды световых лет, чтобы дойти до нас, потому что Вселенная необъятна. Телескоп Хаббл сделал фотографии галактик, находящихся от нас на расстоянии более двенадцати миллиардов световых лет, а это и означает, что он заглянул более чем на двенадцать миллиардов лет назад в историю Вселенной. Это невозможно себе представить, но тогда Вселенной было меньше миллиарда лет. Телескоп Хаббл сумел заглянуть в прошлое почти до самого Большого Взрыва, когда возникли время и пространство. Я немного разбираюсь в этих вещах, потому и пишу об этом. Надо только знать меру и не слишком увлекаться. В сочинении, которое я сдал учителю, было сорок семь страниц!
