Тьерри Коэн - Я выбрал бы жизнь
— Сделай усилие. Как ты очнулся в больнице после попытки… И как выздоравливал у меня дома?
— Нет. Я помню только самоубийство, а потом — нас с тобой сегодня утром. В промежутке — ничего.
— Невероятно! Ты хочешь сказать, что ты и со мной впервые… Что ты только сейчас узнал, что мы с тобой…
— Да.
— С ума сойти! — воскликнула она, потом глубоко вздохнула и решительно поднялась. — Ладно, не беспокойся. Эта амнезия временная.
— Временная и избирательная?
— Что мы знаем об амнезии? — сказала она и направилась к телефону. — Я позвоню Пьеру, чтобы он отвез нас в больницу. И твой лучший друг будет с тобой, тебе это пойдет на пользу.
Они стояли у его кровати. Жереми помнил Пьера. Он был из лицейской компании Виктории. Жереми знал тогда всех ее приятелей и классифицировал их по степени опасности. Самых красивых, самых обаятельных он ненавидел. Другие, не обладавшие таким козырем, как привлекательная внешность, самим своим существованием представляли угрозу. Виктория была достаточно восприимчива, чтобы не устоять перед сильным и своеобразным характером. Остальные были допущены «ко двору» за юмор, за добрый нрав. Пьер располагался между второй и третьей категорией. Он смахивал на Вуди Аллена. Славный парень, остряк, с умным взглядом, редкими волосами и заурядными чертами лица. Жереми помнился его хрупкий, чуть сутулый силуэт, частенько видневшийся подле Виктории на вечеринках. Она даже порой держала Пьера за руку, и Жереми завидовал ему, но и был благодарен за то, что тот заботился о ней, как он надеялся, бескорыстно.
Жереми не знал, когда и как Пьер стал его лучшим другом. Его присутствие было удивительно. От его предупредительности и явной тревоги становилось не по себе.
Пьер склонился к Жереми:
— Слушай, дружище, я знаю, ты не любишь об этом говорить, но сейчас есть повод.
Виктория с беспокойством смотрела на него, кусая губы.
— Ты помнишь эту больницу? Год назад Виктория привезла тебя сюда. Ты был в прескверном состоянии. Бутылка виски и куча таблеток… Ты впал в кому.
— Повторяю тебе, я не помню, — с раздражением ответил Жереми.
— Черт, — процедил сквозь зубы Пьер. — Ну а какое твое последнее воспоминание?
— Бутылка, косяк, таблетки, моя гостиная…
— А до того? Ты помнишь свою жизнь до попытки?..
— Да, все помню.
— А после — ничего?
— Ничего. Десятый раз тебе говорю.
— Извини. Я, наверно, тебя утомил, — вздохнул Пьер.
Он сел на край кровати.
— Давай о хорошем: обследование ничего тревожного не показало! Конечно, врач осторожничает. Он говорит о «вероятных психосоматических источниках». Вроде бы твоя суицидальная попытка — корень всего. Я не думал, что она тебя угнетает. Ты никогда об этом не говорил.
— Это правда, — сказала Виктория, — но именно потому, что она его угнетала.
— Что удивительно — избирательность твоей амнезии.
Пьер помедлил.
— Ведь ты же… не знаешь меня! — продолжал он.
— Только в лицо, с лицейских времен.
— В лицо! — повторил Пьер. — Меня, лучшего друга! Я ухаживал за тобой, пока ты выздоравливал, я доставлял тебя домой живым и невредимым после каждой пьянки… и ты меня знаешь… только в лицо!
— Извини, мне очень жаль…
Присутствие Пьера мешало Жереми. Его вопросы, его теплое отношение раздражали. Ему хотелось остаться наедине с Викторией, поговорить с ней, обнять.
— Пьер, ты мог бы нас оставить? — спросил Жереми немного суховато.
Пьер удивленно вскинул голову.
— Конечно, — ответил он, стараясь скрыть обиду. Потом, обернувшись к Виктории, добавил: — Звони мне сразу, если будут новости. Не пропадай.
Последняя фраза тронула Жереми. Он протянул Пьеру руку. Тот пожал ее, нагнулся и поцеловал его в щеку.
— Когда придешь в норму, обнимемся.
Жереми стало неловко, но он только крепче сжал руку.
Когда Пьер вышел, Виктория села рядом с Жереми и погладила его по лицу. Снова нахлынуло счастье.
— Вот как, значит, месье меня не помнит?
— Для этого мне надо было бы забыть двадцать лет моей жизни. Но о том, что мы пережили вместе, у меня нет никаких воспоминаний. Поэтому видеть тебя здесь, рядом со мной, это… почти сверхъестественно. Может быть, если бы ты рассказала мне, что произошло за этот год, мне бы это помогло?
— Это какое-то безумие — рассказывать тебе историю, которую МЫ пережили так недавно. Ну ладно, попробую.
Виктория легла рядом, взяла его за руку и уставилась в потолок.
— Останови меня, если что-то вспомнишь, — проговорила она. — Все началось с твоей ссоры с Юго, моим… женихом, после того как ты сказал, что любишь меня. Ты лежал на земле, а он был вне себя от ярости. Он кричал, ругался, издевался над тобой, и я за тебя вступилась. Меня возмутила его злоба. Атмосфера накалялась, и он понес невесть что. Даже обвинял меня, мол, это я тебя распалила. Знаешь, он был очень импульсивный. Я побаивалась его перепадов настроения. Я сказала ему, что твое признание меня все-таки глубоко тронуло.
Она рассмеялась.
— Он вспылил и наговорил кучу гадостей. Тогда-то я и поняла, что не смогу построить жизнь с таким… примитивным человеком. Я не была по-настоящему влюблена в него. Он красавец. На таких все девушки западают. Глупо, но мне льстило, что он выбрал меня. Такой вот я тогда была…
Она понизила голос, словно пряча замешательство.
— В общем, я оставила Юго и пошла домой. И по дороге я думала обо всем этом. О тебе. О том, как у тебя дрожали губы, когда ты говорил. О твоих словах. О твоей беззаветной любви. О наших детских играх. Да, правда, ты не совсем мой тип мужчины. Ты был давним поклонником, приятелем. Я знала, что ты без ума от меня, и мне это нравилось. Вообще-то я любила парней мускулистых, спортсменов, хотя от них не приходилось ожидать ни одного нежного слова. И тут твое признание… такое прекрасное… твоя любовь, твои чувства… Во мне что-то щелкнуло! Я должна была тебя увидеть, сама не зная толком, почему. Сегодня мне кажется, что это было, возможно, предчувствие. Твой адрес я знала. Я часто видела, как ты подкарауливал меня с балкона. Дверь была не заперта. Я позвала тебя. Ты не отвечал, и я прошла в гостиную. И увидела тебя на диване, а рядом бутылку из-под виски и таблетки… Я сразу все поняла. И вызвала «скорую помощь».
Она помедлила, взволнованная, заново переживая те события.
Счастье переполняло Жереми. Виктория рассказывала ему их историю, конкретные факты, подтверждавшие, что он жив и жизнь его немыслимо прекрасна.
— Когда «скорая» приехала, ты был в состоянии клинической смерти. Лежал весь белый и очень красивый. Твое лицо выражало решимость. Я совсем растерялась. Я плакала. Звала тебя. Кричала: «Я тебя люблю!» — надеясь, что, где бы ты ни был, ты услышишь мои слова. Я молила Бога вернуть тебя к жизни — это я-то, неверующая! И наверно, Он услышал меня, потому что врачу удалось запустить твое сердце. Но ты оставался в коме до вечера. Я была рядом, когда ты очнулся. Вместе с Пьером. Он удивился, увидев, как я переживаю за тебя. Я не могла ничего ему объяснить. Говорила о своей вине, но сама знала, что дело в другом. Когда ты очнулся, то не сразу понял, что произошло. И не хотел говорить о своем поступке. Ты вообще ни слова не говорил целую неделю. Я приходила к тебе каждый день. И Пьер тоже. И однажды здесь, в больнице, я тебя поцеловала. Ты помнишь наш первый поцелуй?
Она задала этот вопрос легким тоном.
— Нет… я…
«Как я мог забыть этот поцелуй? Я так его жаждал».
— Так трудно представить, что ты этого не помнишь, — грустно сказала Виктория.
Жереми пожалел, что причинил ей боль, и попытался отвлечь ее:
— Расскажи мне об этом поцелуе. Я так мечтал о нем!
На ее лицо вернулась улыбка.
— Ну вот, мы с тобой много говорили, пока ты выздоравливал. Вернее, говорила я. Ты все больше молчал. Мне казалось, что ты совсем не знаешь меня или за что-то злишься.
— О чем ты?
Она погладила его по щеке.
— Забавно, потом мы с тобой никогда не говорили об этом периоде, а теперь, из-за твоего состояния, я должна все тебе сказать. Ну вот… Ты был холоден со мной, почти равнодушен! Как будто твоя любовь умерла и с ней испарилась какая-то часть тебя. Я восприняла это как вызов и стала тебя завлекать. Хотела, чтобы ты снова в меня влюбился. И ты не устоял перед моими роковыми чарами!
Они оба засмеялись.
— Однажды я потребовала у тебя нового признания. Ты сказал мне прекрасные слова. Ну, не настолько прекрасные, как в тот раз, в парке, но все-таки… Мы целовались с тобой здесь, в больнице. И даже занимались любовью в твоей палате, номер, кажется, шестьдесят шесть. Хорошенькое место для первого раза!
Странное дело, Жереми почувствовал ревность к тому, другому себе, которого Виктория целовала и с которым пережила те волшебные минуты.
