Сергей Смирнов - Изгой и бумажная ёлка
Когда Витя вернулся в палату, сосед, делавший ему шляпу, сказал, глядя поверх газеты (он читал, лежа на заправленной постели):
— А голова-то у тебя, оказывается, совсем и небольшая... Придется, значит, другую шляпу сделать. Размера на три меньше.
* * *
Но делать другую шляпу не пришлось. В тот же день за Витей приехал папа на своем милицейском газике. Папа сел с Витей на заднее сиденье, сказал, покосившись на Витю:
— Ну, красавец, ничего не скажешь. Шляпу-то сними, — шапку наденем. А то в машине сквозняки...
Водитель, тоже милиционер, оглянулся, хмыкнул и спросил:
— Чего это с ним сделали?
— Да лишай подхватил, — ответил папа. Подумал, и уточнил: — Стригущий. Всё с бродячими кошками возился, домой их тащил, поил, кормил, даже в постель ухитрялся...
— А-а... — протянул водитель, выруливая с больничного двора. — А мои тоже все переболели. Только в больнице не лежали. Зачем? Доктор мази дал, — и так прошло.
Папа почему-то стал угрюмым и промолчал. А Витя и не слушал их. Он вертел головой во все стороны, жадно глядел на улицы, на машины, на прохожих.
— Законная у тебя шляпа! — похвалил водитель. — Только большая очень.
Он помолчал.
— У нас на пятой один такой шляпник сидел. Мастак! Освободился года три как. С трех лет по карманам работал... Руки волшебные! Из газеты человечков складывал...
Он замолчал, и больше не отвлекал Витю от проносящихся картин за окном, хотя Вите на минутку и стало очень любопытно: а что за человечков делал тот, кто на какой-то «пятой» почему-то «сидел»?
— Ты не переживай, — наклонившись, негромко сказал папа. — Врач сказал: после лишая волосы вырастают очень красивые, пышные, волнистые. И иммунитет теперь у тебя. Года на полтора. Только кошек больше в дом не таскай, ладно?
— Л-л-лаадн-дн...
Папа снял его шляпу, как-то неловко погладил по изумрудной от зелёнки голове, натянул на неё шапку-ушанку, и вздохнул.
Витя вцепился в шляпу и сложил её в пачку к тем, свёрнутым, которые уже лежали у него на коленях. Вместе с огромным красным яблоком.
Папа снова наклонился:
— Тетя Люся приезжала?
Витя кивнул. Тетя Люся была родной сестрой папы.
— Один раз?
Витя снова кивнул.
Папа вздохнул.
— А мне сказала, что два. Вот балаболка. С детства такая.
Помолчал и снова вздохнул:
— Да и ладно: трудно ей сейчас. Иван как за месяц до Нового года загулял, так до сих пор заборы бодает. За Ленкой присмотреть некому. Люська её с собой на работу таскает.
Папа замолчал и тоже стал глядеть в окно. И водитель молчал, глядя на ослепительную белую дорогу, широкую и пустую, убегавшую далеко-далеко, в какие-то неведомые, совсем уж прекрасные, и уже без «почти», счастливые дали.
* * *
А дома Витю огорошили: Славик, его старший брат, уехал. А ведь Витя так хотел ему про больницу рассказать, про газеты, шляпу подарить. У него как раз голова была большая — по размеру...
— Не знаю, куда, — отмахнулась мама на кухне. — То ли в Кзыл-Орду какую-то, то ли в этот, Чимкент.
— В Коканде он, — угрюмо ответил папа, читавший на диване газету, — в психбольнице.
— А чего? — испугался Витя.
— Заболел, — кратко ответил папа.
Из кухни высунулась мама — руки по локти в муке, — и как-то надрывно сказала:
— Да пусть бы у нас жил, в семье! Ну, не людоед же он!
— В том-то и дело, что не людоед, а шизофреник! — Прошипел папа так, чтобы Витя, занятый на полу новым конструктором, не слышал. — Его с поезда сняли, — в Москву поехал! Да я замотался по этим кокандам его искать! Хорошо, что в милиции свои ребята были, помогли. А врач сразу сказал... Он бы нас тут однажды ночью взял бы всех, да и...
Он не договорил, скомкал газету. Стал смотреть, как Витя строит какую-то интересную машинку. И даже сам слегка заинтересовался.
Мама вдруг заплакала в голос и ушла на кухню.
Витя собрал экскаватор, почти настоящий, понес маме показать. Мама раскатывала тесто под пирожки. Витя потолокся вокруг, послонялся, нечаянно извазюкал в муке рукав рубашки, потом вспомнил:
— М-мам, а что т-тааакое «ши-зо-фер-ник»?
Он очень, очень старательно выговаривал это слово. И всё равно несколько раз запнулся.
Мама почему-то хлюпнула носом.
Витя вспомнил:
— Ма, а Сла-авик и меня-а с собой в М-москву-у з-звал...
Внезапно упала и покатилась по полу скалка. И стало тихо и страшно.
Витя взял свой экскаватор, поправил шляпу, тоже запачканную в муке, и торопливо убежал в детскую.
Но и в детской было тоскливо. Темно очень. От фиолетовых стен. И даже желтые звезды и беловатые спутники не радовали. И еще — пустая кровать у окна, на которой спал Славик.
* * *
А через неделю после Нового года в сугробе во дворе Витя увидел настоящую, живую ёлку: наверное, кто-то уже отпраздновался и выбросил её за ненадобностью. Витя схватил её и принес домой.
— Мама, мама! — закричал с порога. — Смо-оотри! Пппусть и у н-наа-ас ёлка будет! Насто... это.... Настояааа...
Но тут уж он безнадежно забуксовал.
Мама выглянула из кухни, покачала головой.
— Облезла совсем, осыпалась, бедная. Ну, хоть иголки с пола мыть не придется. Пусть постоит. — Она почему-то вздохнула длинно и очень-очень долго. — Сейчас достану игрушки...
* * *
И это был самый лучший новогодний праздник в жизни Вити.
Безо всяких «почти». Счастливый — точка.
