Сергей Смирнов - Изгой и бумажная ёлка
Витя судорожно вздохнул.
В больнице бывал «тихий час», когда даже радио замолкало, и не разрешали даже вставать с кровати. А Витя не мог спать днем. Он лежал и долго, мучительно ждал, когда же по радио, наконец, начнется бодрая комсомольская передача и заиграет заставка. Это значило: пять часов, «тихий час» закончился. Это был миг, почти равный счастью. Просто Витя, конечно, не знал, что «почти» — это и есть счастье.
* * *
Чтобы удержать слезы, он вскочил, и снова выбежал из палаты. По коридору прошел в большой пустой холл, — все, наверное, еще досматривали кино, — подошел к окну. К стеклу были приклеены несколько вырезанных из бумаги снежинок. И еще в стекле отражалась чья-то белая огромная голова. Лица не было видно, и не было видно слёз. А всё оно, это яблоко...
Витя хлюпнул носом, вытер рукавом глаза и застыл. Он глядел на свое отражение, на бумажные снежинки, и еще — в непроницаемую тьму за окном. Там, где-то далеко-далеко, — родной дом, мама, папа, старший брат. Наверное, они уже нарядили елку, хотя папа говорил, что в этом году елок в городок привезли совсем мало, только шахтерам выдали, и то не всем, одним передовикам. И даже в Караганде елку купить трудно, — с папиной работы ездили, хотели купить. Вернулись ни с чем.
Ну, всё равно. В доме развешены самодельные гирлянды, на стенах и окнах детской наклеены снежинки. А детская у них особенная: старший брат, Славик, когда белили стены, вызвался сам побелить детскую. Взял у мамы ведро с известкой и налил в него чернил. Стены получились почти фиолетовыми. А Витя помогал Славику потом по побелке рисовать акварелью ракеты и звезды. Мама пришла в детскую — схватилась за голову. Но не сильно ругалась. Только поохала. Потом папа поворчал. В общем, все обошлось. Только вот спать в такой детской Вите, особенно одному, когда Славик уезжал в свой интернат, было страшновато.
А в школе, наверное, все праздники уже прошли, и дети получили подарки от самого Деда Мороза.
Витя вздохнул. Стало как-то легче. Ну, подумаешь, подарки. Это же не главное. Подарки у него обязательно будут. Мама обещала ему, что купит новый конструктор. Старый растерялся, да и плохой он был — для маленьких. А мама купит самый настоящий, который в огромной коробке на витрине «Детского мира», с винтиками и колесиками, чтобы можно было конструировать разные машины, даже краны.
А папа обещал, что после праздника Витю выпишут.
* * *
— Чего стоишь? — на ходу прикрикнула строгая санитарка. — Десятый час! Детям давно спать пора. Да и отбой уже скоро.
Санитарка несла в авоське что-то, завернутое в газеты. В свертке звенело.
* * *
В палате сидел другой сосед — темноволосый и угрюмый. Он, наверное, не стал досматривать кино. Обычно он больше молчал, но тут, увидев Витю, вдруг сказал:
— Кино про войну, а называется «Жаворонок». При чем тут жаворонок, а? Я так и не понял.
Потом посмотрел на яблоко.
— А чего ты яблоко не ешь?
— Н-не х-х-х-о-ооо... — начал было Витя и замолчал.
— Понятно, — вдруг хмыкнул сосед почти весело. — Я вообще-то больше огурцы люблю и помидоры. У меня на даче знаешь, какие помидоры вызревают? Во! Как твоя голова.
Он осекся и вдруг спросил:
— А чего ты так ходишь, в лейкопластыре?
Витя удивился, но промолчал. Всё равно говорить у него получалось плохо.
— Некрасиво же, — объяснил сосед. — Надо шляпу какую-нибудь придумать.
— Мне мама обеща-ала, — внезапно сказал Витя, всего только раз запнувшись, — э-эсппп...
И задохнулся, даже в животе закололо от натуги.
Он хотел сказать «эспаньолку сшить, с кисточкой. Красную. Как у испанцев», — но понял, что такую длинную фразу выговорить не сможет. А эспаньолку мама действительно обещала сшить — точно такую же, как на картинке в книжке Михалкова, где рассказывается про испанских детей, которых спасали советские моряки во время войны в Испании. Будет у Вити эспаньолка, — пусть завидуют! Красная, с желтым кантом, и, главное, с кисточкой!
— А знаешь что? — сказал вдруг сосед, оживившись. — А давай я тебе шляпу сделаю.
— Ш-шляппп?.. — удивился Витя.
— Ну да. Щас сварганим. У меня и газеты есть, — жена натащила, почитать да в сортир ходить...
Сосед сноровисто развернул газету на маленьком столике, сдвинув чьи-то банки и молочные бутылки, и начал быстро и аккуратно сгибать газетный лист. У Вити расширились глаза: словно у соседа руки оказались волшебными. Прямо из-под пальцев появлялись очертания шляпы. Да какой! Не треуголки, какие носят маляры, нет — самой настоящей сомбреро! Витя такую только в кино и в книжке Михалкова видел!
Сосед оглядел сомбреро со всех сторон, сказал будто сам себе:
— Не, пожалуй, широковато будет. И так голова большой кажется... В дверь не пролезешь, а? — Он подмигнул Вите. — Когда на уколы позовут.
— Меня не з-з-з...
Сосед отмахнулся. И так всё ясно: на уколы Витю не звали.
Он быстро подвернул два края шляпы, прогладил рукой верх, сделав «лодочкой» — и получилась настоящая ковбойская шляпа, слегка сплющенная с боков!
— Нравится? — сосед надел шляпу Вите на голову, критически оглядел. — Законно! Вылитый ковбой! Надо веревочку пришить, чтобы ветром не срывало... Ну сбегай, посмотри.
Витя, слегка придерживая шляпу, побежал в холл, к окну. Да, это было законно! Законно!! Настоящая шляпа! И сидит хорошо, крепко, — можно даже набекрень сдвинуть. Правда, сбоку на газете виднелась чья-то фотография, и вообще вся шляпа усажена разными буквами, словно крупными и мелкими мухами. Ерунда!
Когда Витя вернулся в палату, сосед еще что-то делал из газеты. Сгибал, переворачивал, делал уголки и вставлял их в какие-то пазухи. На Витю в его обнове он даже не взглянул. Витя слегка обиделся и сел на кровать — боком. Глядел исподлобья.
А волшебные руки — большие заскорузлые руки, черные от въевшейся угольной пыли, — продолжали свою работу.
И когда сосед, закончив, как фокусник, отступил в сторону, и потянул за верхушку сложенной газетной пирамидки, — Витя ахнул. На столике вдруг оказалась настоящая елка! Витя даже взвизгнул тихонько от восторга.
Ну, не совсем настоящая, конечно — из газеты. На верху у неё красовалась звездочка из фольги от шоколадки. Елочка топорщилась треугольничками, похожими на мохнатые ветки. Внизу — треугольнички побольше, а чем выше — тем меньше. На нижних ветках, правда, можно было прочитать заголовки вроде: «Н. С. Хрущев в гостях у трудящихся Западного Берлина», и «Дело за вами, производственники», — но какая разница? Главное, что теперь у Вити была настоящая елка, которой не было даже дома! Эх, жаль, Славка не видит!
Сосед крякнул от удовольствия.
— На тюрьме всему научат, — загадочно и почти хвастливо сказал он.
Потом щелкнул Витю по носу и ушел досматривать кино.
Витя подумал, что сосед, наверное, работал на крыше тюрьмы и учился там складывать газеты. Но ведь это неудобно — на крыше? Газеты, наверное, постоянно уносило ветром, и соседу приходилось одной рукой ловить их, а другой продолжать складывать. Вот и сделались у него руки такими ловкими, — волшебными.
Витя торжественно положил под елку яблоко, сел к столу, и смотрел на них, не отрываясь.
* * *
А спустя два дня Витю позвали в кабинет. Доктор велел снять газетную шляпу, взял большие ножницы и стал разрезать лейкопластырь, закрывавший голову. Витя думал, — будет больно, и даже зажмурился сначала, но было только слегка щекотно. Что-то шуршало и падало на пол. Витя посмотрел — и увидел большие куски лейкопластыря; с внутренней стороны на них темнели, будто приклеенные, густые пряди волос. «Так это ж мои!» — ахнул про себя Витя и хотел пощупать голову, но медсестра прикрикнула на него.
Доктор снял последний кусок пластыря, медсестра взяла палочку с ваткой и густо намазала лысую голову зелёнкой.
— Ну, вот и всё, — удовлетворенно сказал доктор. — Иди. Ишь, инопланетянин из Шахана... Да голову пока руками не трогай, — пусть высохнет!
— А шшшляпппа же на шшшшт-то? — хвастливо выкрикнул Витя и выбежал почти счастливым. Почти.
Но ведь он и был счастливым. И в детстве «почти» не считается. Это в старости счастье не замечается. Остаются одни почти.
Еще баба Тася, когда живая была, говорила маме с папой: «Жизнь у всех позади — как минное поле: воронки, воронки, воронки. Оторванные ноги и руки... Все потерялись на этой войне. Все погибли. А мы вот выжили, всё пережили. Значит, поле-то прошли... Вот и счастье».
* * *
Витя побежал к окну, посмотреть на свою зелёную голову, — но за окном стоял солнечный день, и отражения в стекле не было. Зато ярко и празднично искрился снег, и степь вдали, у самого горизонта, казалась такой же голубой и сияющей, как небо.
Когда Витя вернулся в палату, сосед, делавший ему шляпу, сказал, глядя поверх газеты (он читал, лежа на заправленной постели):
— А голова-то у тебя, оказывается, совсем и небольшая... Придется, значит, другую шляпу сделать. Размера на три меньше.
