Владимир Нечволода - День первый
— Второй штурман Анатолий Спиридонович, — представился он. — Доложите, чем занимаетесь.
— Чо? — Гена сдвинул губы гузкой и сосредоточенно посмотрел на Шаликова. Голова при этом упала у него на плечо. — Чо сделать?
— Доложите.
— У-у, — сообразил Гена. — Моем корабль. Грязь всякую выкидываем. А ты чо пришел?
— Я-то? — растерялся Анатолий. — У тебя уши заложило? Вторым штурманом здесь.
— Ну? — удивился Корытов, сдвинул шляпу, почесал лоб. — Да-а.
— Ладно, продолжайте приборку, — снисходительно кивнул Шаликов и повернулся к другу: — Кадры, ядрена вошь! Все здесь?
— Нет третьего. Николай Петрович обещал подобрать сегодня.
— Теннис купил?
— Купил. И шариков полсотни штук.
— Порежемся! — мечтательно отставил ногу штурман. — Люблю теннис.
— Я и шахматы взял, — буркнул Ионыч. — По мне так куда интереснее.
— Сыграем, сыграем, — отстраненно пробормотал штурман, — Пойду в рубку, целый отпуск там не бывал.
— Не прилипни.
— Красят? — заинтересовался Шаликов. — Кто?
— Паренек. Чуть странный. Старается. Но что-то в нем… — старпом повертел открытой ладонью. — Увидишь.
Анатолий медленно обошел судно, встал в проходе на мостик, наблюдая за Алешкой. Тот как раз закончил красить верхнюю рубку и что-то прикидывал про себя, оглядывая пароход. Ведерко с белилами он держал в левой руке, стоял уже на лестнице в пол-оборота к Шаликову, и что-то знакомое почудилось тому в белобрысой голове, в неровном овале похудевшего лица, в том, как он рывком забрасывал назад жгутики волос. Особенно знаком вихор.
«Да, эго он. Вместе сдавали экзамены в индустриальный год назад. Я не набрал полбалла, а этот прошел. Самоуверенный, всегда с запасом анекдотов, которые, чего уж кривить душой, рассказывал мастерски, этот паренек всегда был окружен стайкой мальчишек и девчонок».
Анатолий, старше абитуриентов на пяток лет, держался в сторонке. Да и за плечами у него стояли армия, флот, а эти школьники… Конечно, их знания были свежие… Каникулы у него, что ли? Рано…
Анатолий подавил в себе горечь. Ладно. Сочтемся.
— Привет, студент! — почти весело крикнул он.
Алеша резко обернулся. Улыбка криво поползла по лицу.
— Привет, — тихо ответил он.
Совсем не хотелось, чтобы в команде знали о его студенчестве.
— Привет, — повторил уже тверже, разглядывал Шаликова. — Что желаете, сударь? Есть пара приличных кистей и отменные белила. — Он входил в старую роль заводилы и шутника.
— Сочтемся, — насмешливо ответил Шаликов, одним махом взлетая на мостик. — Хорошо красишь, студент.
— Между прочим, Алексей Владимирович, — Алешка спрыгнул на палубу. — Рулевой.
— Анатолий, — вдруг протянул тот руку. — А что с вузом?
Алексей вздохнул.
Помолчали. Закурили.
— А я тебя запомнил, — глаза штурмана мечтательно смотрели на дальний берег Туры. — Там две девчонки были с тобой. Одна такая губастенькая, беленькая…
Зинка. Это она растерялась на экзамене, и молодой высокомерный преподаватель, сидевший сбоку стола, снисходительно тронул пальчиком ее подбородок:
— Что же вы молчите, как девушка перед абортом?
Алешка тогда рванулся вперед. Драчун из него не очень. Но от пощечины у прощелыги в модном японском костюме очки полетели, а сам он медленно поднялся:
— Вы… Вы… Вон!..
— Курсы при заводе кончал?
— Угу.
— Экстерном, — догадался Шаликов. — Хорошо вам — лоцию сдавать не надо. А нас каждый яр, перекат, береговые знаки спрашивают.
Алексей удивился. Запомнить весь фарватер от Тюмени по Туре, Тоболу, Иртышу, Оби до Усть-Балыка, Мегиона, Шаима, а затем и до Омска, со всеми мелочами, конфигурацией берегов, капризами донных ползущих участков, расположением бакенов, створных знаков, семафоров! И не просто запомнить, а знать их точную последовательность. Вот такие требования к штурманам! Рулевые же сдавали зачет по лоции с использованием карты. Никому в голову не приходило делать это вслепую.
— Таков закон, — штурман пружинисто прошелся по мостику. Весело огляделся. — Скоро, скоро…
— В рейс?
— Ходит слух — нам заглавную баржу с нефтью дадут. Тут всякий капитан хотел бы первым быть. Только ведь Бажин один. И «Командор» один. И команда потому должна быть единой и единственной. Понял, салажонок?
Шаликов улыбался.
— Ладно уж, морской волк, задрал хвост. Не только анекдоты знаем.
Шаликов задумался.
— А давай я тебе в помощь машинистов попрошу. Не их дело, но для знакомства полезно.
— Гвоздика? — ужаснулся Алешка. — Кольку? Нет, уж лучше Корытова.
— Купил? — Шаликов догадался, о ком идет речь.
Алешка передернул плечом.
— Ну, друг, удивляешь ты меня! — Шаликов повел волооким взглядом и еще больше разулыбался. — Он же традицию блюдет — салаг разыгрывает. А если бы ты на море попал? Там жестоко покупают. Вспомню — мурашки по коже. А Коля… он хоть и масленщик и вторую навигацию с нами, а всем вроде младшего братишки.
— Да я и не обиделся, — Алексей поднял голову. — Сам розыгрыши люблю. Только с ним устанешь.
— Он… — Шаликов замолчал, задумчиво глядя на рулевого, нерешительность мелькнула в его глазах, будто он разглядел что-то в Алешке и не решается сказать ему об этом. Ладонью хлопнул по спине: — В общем — сам разберешься. А Корытов твой… ну, друг?
— Почему мой? Он теперь твой.
— Я его мозги двойным морским свяжу, — пообещал штурман. — И солью посыплю, чтобы не протухали. Салажата! — перегнулся он через поручни. — Продраить палубу на два раза от форпика до ахтерпика и обратно. Сам капитан Николай Петрович Бажин через час будет на борту. Машины, — вынув пробку из переговорного устройства, прокричал Шаликов. — Афанасьич? Шаликов говорит. Привет. Как у вас дела? Затянули? Уже запускаете? Пришли своих чертят — с рулевым познакомлю.
И тотчас пароход дрогнул, в глубине его застучала, заухала, запыхтела, запела машина. Ожил «Командор». Задышал размеренно, глубоко. И нет уже просто железной коробки с громким названием. Каждое звено, надстройка, переборка наполнились живым дыханием. Пароход слегка подрагивал, будто кровь, застоявшись, толчками расходилась по нему, наполняя каждую клеточку ясной силой движения. И от того, что это произошло сейчас, при нем, Алеша чувствовал себя частью «Командора» и через ступни ног ощущал, как в него переливается, заполняет всего гудящая энергия работы.
«Чертята» пришли втроем. Но сначала появился Корытов. Сосредоточенно постоял рядом с рулевым, который добавил сини в белила и теперь размешивал их палкой. Присел на корточки, потом прилег и долго, не мигая, смотрел на тяжелые голубоватые круги, плывущие в ведре. Вздохнул.
— Эт-та, Леш, дорогу надо оставить.
— Чего? — буркнул Алешка, потом удивился: — Какую еще дорогу? Приснилось что-нибудь?
— Можно из досок, — деловито пояснил Корытов. — Эт-та, значит, воздушный переход будет называться. А можно проезже-пешеходную размером в одного человека.
Когда Геннадий был рядом, Алеша не мог разделаться с ощущением неправдоподобности этого человека. Все на нем висело мешком. Делал он что-либо не спеша или суетился торопясь — по времени все равно выходило одинаково. Алеша даже по часам засекал, когда Гена отвечал преподавателю торопливо, со знанием дела или «тянул резину», «плавал» у доски. Двойку он получал или пятерку — разница в длительности ответов была плюс-минус пол минуты. Несмотря на его разухабистый вид, постоянно заспанное лицо, оттопыренные уши, про которые говорили, что на них полотенца можно вешать, жила в Генке хитрая внутренняя размеренность. И Алешка никак не мог ее понять. Нелепая идея пришла ему в голову: «Какой Яле он в бане?»
— Гена, попариться хочешь?
— Пойдем, — оживился Корытов. — Люблю парок. Давай я тебя внизу подожду.
— Зачем? Вот тебе кисть. Сначала мостик выкрасим. Потом капитан придет. Потом ужин. Потом баня. Еще раз ужин. Все.
— Два раза ужин? — Гена успокоился. — Давай. У нас в Аромашево можно и ночью есть. Вот живот у меня заиграет, полезу в подпол, кус сала достану, луку, квасу. Мамка дрыхнет, а я лопаю и книжку читаю. Хорошо, когда про шпионов — больше съешь.
— Ну, начнем? — Алеша подал Корытову кисть. — Красить крест-накрест. Полос не будет. Краска сохнет быстро.
— Все равно дорогу надо. Затопчут, если по свежему пройдут.
А через полчаса появились машинисты. Алексей только на минуту разогнулся, чтобы запомнить, кого как зовут. Высокий — Вадим (Вадик — идет ему больше, решил про себя Алексей), здоровяк в тельняшке и черном берете — Слава (кажется, наш, ишимский: где-то он его видел) и, конечно, — Колёк. Тоже в беретке, тоже в тельняшке, худенький и остроносый. Они прислонились к поручням и снисходительно наблюдали за рулевыми. Гвоздик даже губы поджал, только ноги его, не слушая, приплясывали.
