Валерий Шелегов - Моя ж ты радость
— Полковником ты сразу стал? И дерево в один день не вырастает. Жизнь положить надо, чтобы до генерала дослужиться.
— Давай сюда, — забрал листки. — Прав ты. Не получается писать складно. Заходи на чай, всегда рад тебе буду.
Встреча эта с полковником Масленниковым была до задержания его сотрудников на браконьерской охоте. После заметки в «Неделе» перестал предлагать чай.
На ручей Турист с Лешим — я отправился. Машину замаскировали напротив устья ручья в лесу. Выше — по реке Ольчану, лежит круглый год огромная наледь. Лето жаркое. Без дождей реку в брод свободно перейти. Ни ветерка в природе, ни шевеления. Воздух влагой парит. Первый признак скорых дождей.
— Ночью хлынет ливень, Ольчан взбучится. Не перейдем назад, — опасался я.
— Не горюй, выше наледи перейдем. Там в любые дожди можно расщелины перескочить.
Старая дорога на ручье Туристе жмется к крутому склону сопки. В устье Турист просторный. Протяженность распадка километра три. Нутро ручья перелопачено старателями лет десять назад. Везде поросль ивы.
Леший шел впереди. Капитан без ружья, в кобуре пистолет. Я следом — держал дистанцию и осматривался. Завернул рыло и махом налетел на спину Лешего. В этом месте ручей загибает вправо. Место узкое. И прямо на нас вышла из-за поворота огромная медведица. Стоит, шагах в пяти на дороге — не разминуться.
— Е… — Я матершинник! Но до Лешего мне далеко. Как он начал материть медведицу, хоть святых выноси. Я испугался медведицы сильно. От матов Лешего испугался: «Она же — баба! Порвет нас за одни маты в ее адрес». А Леший — «американскими небоскребами» матерится и матерится. Фыркнула медведица! И огромным, бурым страшилищем маханула на крутой склон сопки. Глазом не успели моргнуть, как исчезла из виду.
— У тебя же пистолет, — развеселился я.
— Какой пистолет? Ты что?! Ты видел, какой у медведицы лоб? Бульдозерный отвал! Не прошибёшь, пулей.
Нас потряхивало от возбуждения.
— А ведь медведицу с верховий Туриста люди спугнули, — сообразил Леший.
Крыловецкий оказался прав: ушли люди. Услышали маты Лешего на медведицу. Собрали пожитки и быстро снялись. Верховье ручья — рогаткой раздваивается. Старя, бульдозерная площадка. На ней деревянный, ветхий вагончик. Пустошь. Углей и золы, свежих от кострища не заметно. Но люди ночевали. Пустые банки из-под тушёнки еще не высохли на палящем солнце.
— Воды в ручье здесь нет. Как они моют? — прикидывал я в слух.
— За перевалом они работают. Там богатое золото. Нас услышали — туда по тропе ушли, — показал Леший едва примятую тропинку на недалеком — крутом склоне на гриву водораздела.
— Сутки моют, не больше. Тропа не умятая. Отдохнем и нагоним.
Небо заволакивалось — далеко на востоке черным облачным валом, когда переправлялись через Ольчан. Пока дошли до вагончика, чернота насунулась уже на окрестные сопки. Леший довольно потирал руки.
— Чему ты радуешься? Через Ольчан не перейдем назад, вода мигом взбучится.
— Для хищника в дождь самая работа! Менты по тайге не шастают. Безопасно. Да и вода на «проходнушке» живее в дождь. Ручей бурлит. Кидай породу совковой лопатой в грохотало. Помешивай лопатой. Крупицы золота через сито падают в проходнушку. Водица шлам уносит. Золотишко, на резиновом коврике, ловится. Тяжелый металл, — прочитал лекцию Леший, будто забыл, что у меня геологическое образование.
— Опытному хищнику и пару суток хватит поработать, если золото богатое. А золото там, куда они ушли, очень богатое. После дождя борта ручья золотом, словно пшеничным зерном, местами, просыпаны.
— Я сам здесь иногда мою и сдаю в валютный отдел, когда «показатели падают». Свидетелей нет. Спугнул, мол. На «проходнушке» снял. Не успели хищники скинуть.
— Бес не искушал ингушам продать? — спросил Лешего.
— Предлагали хищники войти в долю. Ты про честь русского офицера слышал? Казак. Значит, знаешь: честь — дороже всего. У меня семья. Бывает, сдаю самородки на прииск, как подъемное золото. В отделе знают. Наши все так делают. И магаданцы тоже. Они нас и научили.
Дождь накрапывал. Мы сидели в вагончике, опершись спинами на продольную стену. Дверей входных нет, и хорошо видно в белой ночи нити ливневого дождя. Я не жалел об этой поездке на ручей Турист. За одну «честь офицера» я готов был полюбить Лешего, как брата. Ментовского в Крыловецком ничего нет. Скорее он напоминал мне наших геологических бродяг. Усталые от жизни и бесприютности мужики, терпеливые в работе, щедрые в застолье, для которых мужская дружба превыше всякого злата мира.
Леший лез в крутизну, рационально и пружинисто. От вагончика, до перевала на горной гриве в соседний ключ, метров триста. Ягель после дождя набух губкой и скользил под резиной каблуков.
Мы выбрались на горную гриву. Распадок на другой стороне открылся неожиданно широко: за пологой равниной глубокого скалистого ключа вдали просматривалась большая река. Ключ внизу утекал в эту долину.
Дождь накрапывал редким ситом. Южный склон ключа лесист, густо растет кедровый стланик по всему склону. Хорошо виден и бурный ручей внизу. Мы залегли под зеленым стлаником, накрылись зеленой офицерской плащ накидкой. Леший прилип глазами к биноклю.
— Нет никого. Ушли в долину. Теперь их не найти. Пошли, — не таясь, поднялся он в полный рост.
— Посмотрим, сколько успели хищники породы промыть.
Мы берегом миновали скалистые уступы верховий ключа, обрушились в русло. Вода не шибко бегучая, хоть и прошел ливень. Ниже узких скалистых уступов в русле ручья, начался обрывистый правый склон. Черный шлам, зовущийся золотоносными песками, как и рассказывал Леший, облизан дождем и омыт до дресвы. Еще ниже по ручью лежала опрокинутая «проходнушка» для промывки черного шлама, взятого из борта ключа. Крыловецкий прав: только начали хищники мыть золото и мы их согнали.
— Без золота они не ушли, иначе бы проходнушку не бросили. Кубов десять успели промыть, — оценил он промытую в грохоте породу. Грохот сколочен из досок мастерски. Низ воронки имеет прямоугольник величиной с развернутую школьную тетрадку. Нижнее отверстие грохота закрыто ситом из жести. Края жестянщик аккуратно завернул и прошил мелкими гвоздями.
— Здесь в песках 30 граммов на кубометр песка. Бешеное содержание! Промышленное золото 0 целых 3 десятых. На госдобыче. Куба четыре, судя по объему горки отмытой породы, они успели за прошлую ночь промыть. Вот и считай: 100 граммов золота взяли. По объему — 2 коробка спичек.
Давай и мы поработаем. У меня здесь лопата припрятана. Остальное, все необходимое для промывки имеется, — стал он закреплять проходнушку. Поставил на верхний сруб корыта грохот.
Я не любитель детективов. Никогда их не читал и не читаю. Но ситуация на ключе складывалась детективная, если представить: я — мою золото на проходнушке? Менты скрытно — по договоренности с начальством, снимают меня на видеокамеру! Позже — ко мне применяется «метод Жеглова». Спектральный анализ подтвердит, что подброшенное золото, найденное у меня в рюкзаке, именно с этого ручья. И минимум пять лет тюрьмы мне обеспечены. Будет мне тогда «офицерская честь». Менты за своих мстят. У «браконьера — следователя прокуратуры», родственники в Якутском Правительстве республики оказались.
«Неужели, заказ на меня?!».
Может, прав Егоров?
«Охота на волков — санитаров леса», — началась?
— Нет, мыть золото мы не будем. Оставь, Леший, все как есть. И уходим. Я этого золота, пока работал в геологии, в руках подержал. Однажды полный деревянный лоток старатели дали в руки — понять тяжесть: пятнадцать килограммов в лотке.
— Уговорил. Жрать хочется, чаю горячего. Рядом доброе зимовье есть, — Леший снял проходнушку и поволок ее по водному ручью. Грохот понес я.
От ручья зимовье не заметишь, если не знаешь о нем. Добрый охотничий домик из не шкурённых бревен. Крыша плоская, прикрытая травяным дёрном. Стены избушки с уличной стороны обвалованы дерном. В морозы не промерзают. Печка из толстого железа еще не старая, обсадной трубе сносу нет в качестве печной трубы. Нары у стены. Оконце в ширину бревна закрыто стеклом. Охотничье зимовье имеет хозяина, присматривалось.
Топор хранился за избой под стрехой крыши. Леший принес топор и в щепки разнёс обухом — на пеньке для колки дров, проходнушку из досок. Обухом топора развалил и деревянный грохот. Я молча наблюдал, с какой злостью он рушит старательский «хлеб», и радовался его «офицерской Чести».
Мы выспались в теплом зимовье и на другое утро вышли на берег Ольчана. Реку не узнать!
— К наледи мы тоже не выйдем. Река из долины, где мы спали в зимовье, впадает ниже ледника. В устье глубоко. Придется вплавь, — прикинул Леший.
Вышли к Ольчану мы по ручью Туристу. Машина на другом берегу далеко за болотистой марью. Воду выпучило и на марь. Куда не посмотришь, везде вода. Утро ясное выдалось, солнечное. Ольчан бешено несся океаном воды и угрожающе шумел. Сколько жил на Севере, реку вплавь не приходилось одолевать.
