Фарли Моуэт - Женщина и волк
У волка этой ночью была затяжная и трудная охота, причем он обежал большую часть той сотни квадратных миль, что закрепил теперь за своей приемной семьей. В изнеможении он лег рядом с принесенной добычей, не в силах уже отойти на обычное почтительное расстояние от логова.
Томительную минуту Арнук вглядывалась в спящего волка и затем начала тихо подходить к нему. В ее позе не было угрозы, и когда она подобралась вплотную, ее великолепный пышный хвост взметнулся вверх и завернулся на спину приветливым колечком эскимосской лайки, а уголки губ поднялись в подобии улыбки.
Волк проснулся, поднял голову, увидел стоящую над ним Арнук и понял, что настал конец его одиночеству. Когда утреннее солнце запылало над кромкой гребня, где находилось логово, оно осветило два стоящих рядом силуэта. Собака и волк вместе смотрели, как пробуждалась тундра.
И жизнь на берегах реки потекла счастливо. Не было больше пустоты в сердце Арнук, и сердце волка переполнялось гордостью, когда он рядом с логовом грелся на солнце, а щенки возились около него, теребя его за шерсть и лапы.
Так шло время, пока щенкам не исполнилось шесть недель. В эти пустынные земли пришла середина лета, и стада оленей снова двинулись на юг. Место переправы вновь было запружено оленями, детеныши фырчали позади своих косматых матерей, старые же самцы, чьи бархатистые рога достигали неба, двигались впереди.
Однажды вечером в Арнук пробудился охотничий инстинкт и таинственным неведомым образом ее желание стало известно волку. Когда на землю опустились поздние летние сумерки, Арнук в одиночку ушла в потемневшие равнины, в полной уверенности, что теперь волк ни на мгновение не покинет щенков до ее возвращения.
Она не собиралась уходить надолго, но в нескольких милях от реки натолкнулась на группу молодых оленей. Это были прекрасные животные и к тому же упитанные, что необычно для этого времени года. Арнук приелось постное мясо, и она обежала вокруг отдыхающих оленей, обуреваемая острым чувством голода.
Порыв внезапно изменившегося ветра выдал ее, всполошившиеся олени вскочили на ноги и кинулись бежать. Голод подстегивал Арнук, а ночь была ночью охоты. Поэтому лайка решилась пуститься в долгую погоню.
Когда время прогнало с земли недолгую тьму и поднялся северный ранний предрассветный ветер, молодой волк очнулся от своего бдения у входа в пещеру. Неясное тяжелое чувство заставило его обернуться к логову и глубоко заглянуть в него. Все было хорошо, щенки спали, сгрудившись в один тесный клубок, их крепкие ножки подрагивали во сне. Но засевшая в мозгу колючка беспокойства не оставила волка в покое, и он повернулся к реке, где тусклый свет уже лился на валы дальних гребней, открывая их один за другим.
Может быть, его тревожило долгое отсутствие Арнук или беспокоили неведомые человеку предчувствия… Он побежал в сторону от логова, принюхиваясь к остывшему следу собаки, в надежде увидеть ее приближающийся силуэт на посеревшей равнине.
Волк удалился от логова не больше чем на четверть мили, как вдруг неясное ощущение скрытой опасности обрело зримые очертания. Легкий вихрь донес до его ноздрей запах северного ветра, и в то же мгновение он понял, что же беспокоило его с момента пробуждения. Волк стремительно ринулся назад к пещере.
Когда он взбежал на ближний к логову гребень, резкий запах росомахи ударил ему в ноздри и наполнил яростью все его существо. С прижатыми к голове ушами и клокочущим в глотке неудержимым гневом он слетел по склону в шесть гигантских прыжков.
Самец росомахи, который перезимовал в той самой пещере, где сейчас повизгивали во сне щенки Арнук, был крупным зверем шестидесяти фунтов весом, чьи лучшие годы не так давно миновали, а нрав с тех пор заметно ухудшился. Этой весной он в поисках самки обследовал сотни миль окрест, но так никого и не встретил. В ночь охоты Арнук он вернулся к речному броду, ожидая увидеть здесь немало утонувших оленей. Вместо этого он нашел лишь чисто обглоданные кости и следы, говорящие о том, что принадлежащие ему одному по праву, как он считал, запасы были нагло захвачены волком и собакой. Его настроение стало еще хуже, а когда его сморщившийся нос уловил тоненькую струйку запаха щенков, исходящего из того места, где была его зимняя нора, он не стал медлить. С голодной дрожью в утробе он отвернул от реки в предрассветную серую мглу, зашел с подветренной стороны к пещере, отыскал выступ скалы, из-за которого мог незаметно следить за логовом, и залег там. Он выждал, пока молодой волк не отбежал от входа в логово и не направился в сторону равнин.
Осторожно самец росомахи двинулся к логову, то и дело приостанавливаясь и озираясь по сторонам, чтобы окончательно убедиться в беззащитности щенков. Грузным телом он припадал к каменистой неровной почве, подбираясь все ближе, и теперь, уверенный в успехе, уже предвкушал радость расправы и наслаждения солоноватой теплой кровью.
Этим утром крови будет предостаточно.
Молодой волк был так стремителен в своем яростном броске, что у самца росомахи едва хватило времени развернуться боком к клыкам врага. Этого хватило, чтобы спастись от немедленной смерти. И хотя зубы волка прокусили толстую шкуру, сжать горло они не смогли — волчьи челюсти сомкнулись на мягком плече росомахи. Зверя поменьше таким захватом можно было бы и свалить, но не росомаху. Объятый слепой злобой, самец росомахи повалил волка наземь, извернувшись в диком ответном броске.
Будь волк постарше и немного поопытнее, он, наверное, ослабил бы свою хватку и уклонился от этого выпада, но он был молод и ослеплен заботой о чужих щенках, которую так щедро дарил им. Он вцепился в росомаху мертвой хваткой и не ослабил ее, даже когда зубы и когти врага глубоко разворотили его бок.
Они сражались беззвучно. Краснота выкатившегося на восточный край горизонта солнца казалась блеклой по сравнению с пламенеющей на скалах кровью. Сгрудившиеся у входа в пещеру щенки, которых привлек шум схватки, какое-то время за всем наблюдали, а затем, устрашенные, дрожа, забились в глубину, в спасительную темноту. И только чайки видели исход дуэли.
Чайки встревожили Арнук. Когда она утомленно трусила назад к дому в теплых лучах утреннего солнца, то увидела их кружение над скалами, и до нее донеслись их резкие крики. Чайки летали зловещим вихрем как раз над самым логовом. Беспокойство придало Арнук новые силы, и она бросилась вперед. Вскоре она нашла обоих, и друга, и врага. Самец росомахи еще дополз до реки, прежде чем истечь кровью. Но волк с распоротым животом и вывалившимися внутренностями уже окоченел рядом со входом в пещеру.
Тела по-прежнему лежали там, где их застигла смерть, когда несколькими днями позже речь людей снова огласила берега реки, а молодой Мактук наклонился над темной расщелиной и осторожно потрогал жмущихся друг к другу щенков, в то время как Арнук, полубезумная от переживаний, стояла, подрагивая, рядом. Мактуку были подвластны тайны живой природы, и он мог прочесть многие незримые ее письмена, вот почему он понял, что произошло у растрескавшихся скал.
Однажды вечером в конце лета он взял с собой сына на речной обрыв и положил руку мальчика на песочно-желтую голову собаки:
— Мактук, сын мой, скоро ты тоже станешь мужчиной и охотником, и широкие равнины узнают твое имя. Придут новые дни, и ты найдешь надежных друзей, которые станут помогать тебе в охоте, а лучшим из них ты всегда будешь давать имя Арнук. Когда мой отец узнает, что мы приняли его дар, ему станет спокойно. И пусть все звери покорятся силе твоего копья и лука, за исключением одного. Никогда не поднимай руки на белого зверя — Амоу — волка: так наш народ сможет отдать ему свой долг.
