Гурген Ханджян - Тени улицы марионеток

Так, изолированный в вонючей туалетной камере, вдавив локти в колени и обняв ладонями голову, сидел Каро на клокотавшем унитазе, пытаясь собраться с мыслями. Но даже в этой изоляции в голове продолжали кружиться воспоминания, конкретные и абстрактные заботы, тревоги и страхи, столкновение которых вызывало смутные, вспыхивавшие на миг и тут же угасавшие ассоциации.

Двери туалета были обильно разрисованы порнографическими картинками, исписаны пошлой бранью. «Результат сексуальной озабоченности», — подумал Каро и невольно прочитал вслух: «Хочу поцеловать...», «Мое тело нежно, как женская...», «Поцелуй Д. в задницу». Отвернувшись к стене, Каро уставился на выгравированный скорее всего гвоздем грандиозный член, чей двойник, видимо созданный той же рукой, бесцеремонно смотрел с противоположной стены. Заподозрив, что энергичная рука не поленилась нацарапать такой же член и на задней стене, Каро почувствовал себя окруженным и, не ища далее пристанища для глаз, опустил веки. Он уже не пытался сосредоточить мысли вокруг основного, поскольку улавливал, что они только на первый взгляд кажутся такими бессвязными и разбросанными, на самом же деле так или иначе соотносятся с основным. А это основное, конечно же, подводило к вопросу о беременности жены.

Перед закрытыми глазами возник отец: качаясь, он вошел во двор, мурлыча какую-то песню. «Твой опять под градусом», — хихикнули приятели. «Я не алкаш, — словно пытался оправдаться отец, — я вообще не могу терпеть спиртное. Тьфу! Но я пью. Пью, чтобы общаться с миром. Иначе тяжело, ох как тяжело!..» А вот и мать. Стоит в дверях с присущей женам пьяниц растерянной, жалкой улыбкой на бледном лице, с усталыми, красными от непрестанного шитья глазами. Возник дед. Ревущая вьюга облепила снегом его посиневшее лицо. Деда окружала раскинувшаяся на тысячи километров тайга — темная, холодная, чужая и безучастная. Снег укрыл деда с головой, оставив торчащей на поверхности складку тулупа цвета хаки и выброшенную вперед обледеневшую руку, словно пытавшуюся оторвать собственное тело от снегов и увести его в дальнюю даль, туда, где лежала теплая, солнечная родина... Затем из тьмы выплыл знакомый школьный двор, в углу которого под стеной съежился мальчуган с опухшими от побоев губами и разорванной курткой. Каро почувствовал непреодолимое желание побеседовать с мальчиком, но тот сам хотел спросить о чем-то, и оба молчали, не смея задать друг другу вопрос, на который все равно бы не последовало ответа... А вот безбоязненно шныряющие по старому дому крысы, чей противный писк заставлял Каро жаться к стене в страхе, как бы отвратительные существа не прыгнули на его кровать и не нырнули под одеяло. Каро вспомнил, как однажды голодная крыса укусила спящую бабушку за палец, но тут всплыло лицо жены: она вышла из тьмы, подняла глаза и сказала с улыбкой: «Ты не переживай. Правда, я уже немолода... И таз узкий... Но я рожу, вот увидишь, преспокойно рожу. А, Каро?» — «Ну почему ты так уверена, что этот безвестный непременно будет хорошим? Почему ты уверена, что он будет нужен тебе, мне, миру или самому себе? С чего ты взяла, что он будет благодарен нам? И как он выживет в этом безумном, запутанном, нелепом мире? Сможет ли? Захочет ли... мой и твой ребенок?» — ответил Каро. А жена продолжала твердить свое, словно не слыша мужа: «Вот увидишь, преспокойно рожу, все будет хорошо. Ты ведь полюбишь его, правда, Каро?»

«Может и правда все будет хорошо?» — подумал Каро и открыл глаза. Первое, на что упал взгляд, был нацарапанный на стене член.

Вдруг бешено заколотили в дверь и раздался нетерпеливый голос:

— Ты что, уснул?

Каро очнулся, поспешно натянул брюки, застегнулся и толкнул дверь.

— Понос? — усмехнулся стоявший за дверью.

Каро неопределенно пожал плечами, виновато улыбнулся и вышел из туалета.

Не успел он пройти за стол, как дверь резко распахнулась и в комнату просочился испытующий, недоверчивый взгляд шефа. Взгляд несколько раз прошелся по комнате и застыл на Каро.

— Стоя работаешь? Наверно, лучше получается? — ехидно спросил он.

Каро не издал ни звука, однако сел лишь после того, как шеф удалился, хлопнув дверью.

— Ушел, — констатировал сослуживец.

— В последнее время он ведет себя как-то странно, все ищет, ищет, не пойму чего, — откликнулся другой.

— Мания преследования, — сказал Каро, — ему вечно кажется, что против него плетутся интриги.

Сосредоточиться ему так и не удалось. Содержимое лежавших на столе бумаг механически проецировалось в сознании, затем так же произвольно возвращалось на стол. И так несколько раз. Нелепая возня, бесплодная попытка заставить мозг служить!

Внезапно взгляд просочился через бумаги, пробил стол, затем стену и устремился куда-то далеко-далеко. Нежданность и стремительность воображения унесли Каро к чудесному, укромному заливу и опустили его на золотые пески. Солнце было огромным и ярким, но лучи не ослепляли, не палили, а ласкали нежно и мягко. Все здесь было лишено острых, резких, выпирающих форм, движения были плавны, без нервирующего дерганья, прозрачный воздух был наполнен ароматами и щебетом, а море, изумрудное море посверкивало серебром легких волн. В садах на склоне холма работали голые, здоровые, улыбчивые люди, на полянах ржали свободные лошади, водная гладь лениво покачивала лодки. Из ближайшего леска вышла жена, за которой весело смеясь и крича, семенила целая стайка курчавых ребятишек. «Видишь, сколько здоровых, красивых ребятишек я тебе родила? Хорошенькие, правда, Каро?» — радостно воскликнула жена. Она была безумно счастлива, Каро тоже. Однако, вглядевшись повнимательнее, он вдруг заметил среди ребятишек одного очень бледного, худенького и тщедушного. Лицо ребенка то и дело дергалось в судорогах, словно он заговорщически подмигивал кому-то. На глазах у Каро лицо ребенка стало покрываться отвратительными язвами, изо рта выступила пена, а тело затряслось, как в лихорадке. Жена ничего этого не замечала, продолжая счастливо улыбаться. «Хорошо, что она не видит, пусть не огорчается», — думал Каро, а больной ребенок приближался к нему... Нет, это был уже не ребенок, это была преследовавшая Каро старуха, ее зловещая тень...

Каро закрыл глаза, потер виски, затем стал массировать все лицо. Он вновь распахнул глаза и посмотрел на лежащие перед ним бумаги. Недавние видения сгинули, но из-под бумажных листов упрямо выползала мрачная тень. Каро в ужасе отшатнулся и резко уронил руку на бумажную стопку.

— Муху убил, — объявил бесстрастный голос.

По пути домой Каро свернул в кафе, но задержался ровно настолько, сколько хватило, чтобы выпить в два приема стакан портвейна. Глаза даже не успели свыкнуться с царившей здесь полутьмой, чтобы четче разглядеть обстановку. Впрочем, что нового они могли увидеть здесь? Те же грязные, потрескавшиеся стены, грубо сколоченные стулья и столы, склонившиеся над стаканами лица, не устававшего делать мысленные подсчеты буфетчика, вечно недовольную, хромую ворчливую уборщицу, неприглядное, прокуренное помещение...

Церковь, как и кафе, стояла по пути домой. После кафе Каро обычно не заходил сюда и вообще посещал храм Божий крайне редко, но на сей раз решил нарушить традицию.

Уютная такая церковка, с ухоженным маленьким двориком, во дворике — фонтанчик и несколько замшелых могильных плит.

Здесь царила такая же полутьма, как в кафе, и выражение лиц застывших над свечами людей было таким же отсутствующим, как и у склонявшихся над стаканами алкоголиков.

Каро поставил две свечки, и они загорелись маленьким, робким пламенем.

Опустившись на колени перед поддерживающей купол колонной, высохшая старушка бормотала молитву. В тени колонны ее сморщенное лицо напоминало кору древнего дерева. Закрыв глаза, она молилась, затем, подняв их, выжидательно вглядывалась в икону, гладила, целовала рябой камень и снова, зажмурив глаза, самозабвенно шептала свою молитву. Глядя на полностью отрешенную от реальности старушку, Каро подумал: «Если бы я мог верить так же самозабвенно и неистово! Наверно, хорошо быть фанатиком: даже не подозреваешь, что можешь обмануться. Даже думать об этом не будешь, вообще ни о чем думать не будешь».

Каро поднял глаза к куполу. «Кого ты приведешь, кто этот идущий? Что нового ты мне уготовил? — вопросил он. — Почему ты не оставляешь меня в покое? Стоит мне приспособиться к новой ситуации, как ты создаешь другую. Что за злые козни, за какие грехи?! Неужели ты не можешь быть равнодушным, неужели не можешь оставить меня в покое, забыть?..»

Каро почудилось: что-то шевельнулось под куполом, и тень метнулась куда-то в сторону. «Ты хочешь сказать, что новое несет с собой что-то хорошее? Не могу в это поверить, пройденный путь не дает оснований для оптимизма. Хотя, кто знает, может и правда...» Он взглянул на слабое пламя согнувшихся, потянувшихся друг к другу свечей и повторил: «Может и правда...»