Маре Кандре - Женщина и доктор Дрейф
Она почувствовала, как что-то стало давить ей на грудь:
атмосфера в комнате,
множество тяжелых фолиантов,
содержимое банок,
все!
Частицы пыли опускались и поднимались в лучах света, она замолчала, но потом снова заговорила,
изумленная тем облегчением, которое испытала, начав свою исповедь:
— Иногда мне кажется, что они размножились,
особенно по вечерам, как только я напьюсь чаю и чувствую, как жар расходится по телу, или когда я нагибаюсь и кровь приливает к голове, или если я в городе встречаю мужчину в цилиндре, — давление становится почти невыносимым!
Она еще некоторое время полежала, размышляя об этих странных ощущениях, которые наполняли ее в любой момент, когда различные видения, запахи, картины поднимались из исторических глубин ее души.
Тут ее настиг голос доктора Дрейфа, исходящий из затхлой комнаты, в темном большом доме, на улице под названием Скоптофильская.
— Гм-мм… когда точно вы начали чувствовать все это?
Женщина вздохнула.
Давление на грудь еще несколько увеличилось.
— На самом деле, если хорошо подумать, так более или менее было всегда,
даже когда я была совсем маленькой,
да, да, теперь я вспомнила,
тогда тоже так было,
совершенно то же самое,
даже когда я пряталась в траве за домом дядюшки Кирилла в Васиче, даже тогда разные, огромные бытия и судьбы сотрясали мое едва достигшее семилетнего возраста женское тело,
а в годы отрочества это нередко бывало так невыносимо, что у меня почти не было сил по утрам встать с постели,
случалось, я целыми днями лежала, и ничего мне не помогало,
созывали врачей со всех концов, и уж как только они меня не исследовали, однако никто из них не нашел у меня ни малейших признаков болезни!
Дрейф молча кивал с серьезным видом.
— Редкостное состояние,
но ничуть не особенное, так и знайте,
такое случается практически с каждой женщиной в какой-то момент ее жизни,
чаще всего в связи с перенапряжением или во время кипучего, мучительного и очень серьезного переворота — отрочества.
На самом деле он лгал,
ибо никогда ранее в течение всей своей тридцатилетней практики психиатра он не сталкивался с подобным случаем.
Это было нечто совершенно новое,
сенсация в медицине и психиатрии
(он почувствовал сильное возбуждение, когда внутренним зрением увидел, как после его смерти это до сих пор неизвестное состояние женщины будет названо его именем: синдром Дрейфа).
Но женщину на диване, которая постепенно тоже стала покрываться пылью, это вовсе не успокоило:
— Доктор, ведь это очень серьезно,
чтобы не сказать пугающе,
словно то, что постоянно происходит внутри меня, не позволяет мне жить такой, какая я есть,
все это нескончаемое, огромное, которое все идет, идет и идет,
и нет ему ни покоя, ни конца!
Дрейф сурово оборвал ее:
— Это понятно,
а теперь расскажите, перед тем, как мы пойдем дальше, немного более подробно о вашем физическом состоянии,
здоровы ли вы в остальном,
нет ли нарушений в матке,
не ссохлась ли она, например, как неудавшееся суфле, не вторгается ли в ваши мысли какое-нибудь облучение груди, когда вы читаете,
нет ли у вас судорог в придатках или в корнях яичников?
Женщине вдруг стало очень тяжело, она почувствовала себя усталой, все ей надоело, и комната показалось еще более затхлой, чем ранее.
Тело!
Вечно это женское тело, которое разнимают, расчленяют на мелкие куски, а потом разными способами сохраняют в банках из пожелтевшего от старости стекла в таких вот комнатах!
Тем не менее, она терпеливо ответила ему:
— Нет, ничего такого.
— И все же вас беспокоят эти проблемы…
Дрейф глубоко сморщил лоб и просмотрел свои записи о странном состоянии женщины.
— Да, словно вся история от начала до конца заполнила мое небольшое тело,
возможно, все это звучит несколько цветисто и напыщенно,
только так оно и есть, доктор,
голоса, разные существа внутри меня,
одна за другой, непрошеные, разыгрываются невероятные сцены, картины и чувства!
Дрейфа, против его воли,
все глубже и глубже затягивало в этот необъяснимый случай;
его маленькие ножки психоаналитика-специалиста по женщинам уже с трепетом вступили на ту извилистую тропинку, изгибы которой ведут в темные джунгли женской психики, к ее неизвестному ядру, где может скрываться все, что угодно, в каком угодно виде,
он почувствовал себя необыкновенно маленьким перед теми странностями, что разматывались вокруг него, когда пациентка все дальше и дальше раскрывала перед ним тайны своей психики.
— А мужские судьбы вы тоже чувствуете в себе? —
осмелился он спросить,
больше для того, чтобы немного собраться с мыслями.
Мужчины!
Ей вдруг захотелось встать, подойти к письменному столу, много раз плюнуть Дрейфу в лицо, открыть дверь и неторопливо выйти из кабинета,
но раз уж она сюда пришла
(и ради своего брата Сирила),
она продолжала лежать на диване и наконец ответила ему очень коротко,
но крайне язвительно:
— Нет, только женщины.
Между ними на мгновение повисла тишина, казавшаяся более долгой и глухой, чем была на самом деле,
стареющий женский психоаналитик, чье время рано или поздно кончится,
и молодая женщина, в которой долгое время кипят судьбы и древние, непрожитые женские жизни
(она, сама о том не ведая, в будущем откроет новую страну и ее язык).
Движимый рвением первооткрывателя, Дрейф хотел проникнуть во все закоулки этого любопытного случая и поэтому тут же спросил:
— А как далеко вы в действительности можете заглянуть в прошлое?
В голове у женщины немедленно стало пусто.
Время, подумала она.
Будто и слово и явление сами по себе были ей совершенно незнакомы.
И ее заполнил похожий на сон покой,
ибо время — что это значит,
и какое именно время?
Внутреннее?
Или то, что отмеряет ход мира календарями и солнечными часами?
Или то, которое словно движется по кругу,
когда ты раз в месяц кровоточишь,
так что все постоянно становится по-другому, хотя и повторяется до бесконечности?
Или то время, которое заставляет цветы распускаться весной, а снег падать зимой, а самих людей рождаться и умирать?
Она долго думала,
в самом деле пытаясь понять, какое время имеется в виду,
но в конце концов просто закрыла глаза, изо всех сил стараясь вспомнить:
— Да, если подумать…
Дрейф сидел за письменным столом в напряженном ожидании,
слегка подавшись вперед,
склонив голову набок,
чтобы не упустить ни малейшего слога или изменения в интонации.
— Если подумать,
внутри себя самой я словно бреду по туннелю, в котором темно и не существует никакого времени,
если я, наперекор собственному страху, медленно спускаюсь на ощупь, не позволяя себе обернуться, и даже бросаю вызов бесконечной темноте и молчанию, то я наконец вижу, что дело происходит в…
…Раю!
В тот самый момент, когда она произнесла это слово, она открыла глаза.
Они, казалось, обрели более светлый блеск, и несмотря на то, что взгляд их был прикован к дверной ручке, ясно было, что на самом деле он направлен на скрытое, внутреннее развитие событий, которому она теперь и следовала, сконцентрировавшись изо всех сил.
— Да, именно там это и происходит,
и я там,
и он,
там все и начинается!
Дрейф сидел совершенно тихо и задумчиво касался пальцами своих тонких, плотно сжатых губ.
Рай. Рай…
Двадцать лет прошло с тех пор, как какая-либо пациентка высказывалась на эту тему.
Он думал, что для женской психики это уже пройденная стадия.
Поэтому он отложил ручку,
сполз со стула,
на мгновение совершенно исчез за громадным письменным столом,
однако затем вынырнул около книжных полок.
Из темного угла он достал запыленную скамеечку, на которую и взобрался, после чего вытащил один из фолиантов Попокоффа
(хрупкий малорослый доктор буквально согнулся под тяжестью книги).
Женщина молча смотрела, как он, окруженный клубами пыли, листал книгу взад-вперед.
Страницы в ней были зачитанные, затертые до дыр,
покрытые тесным, черным, готическим шрифтом и крошечными изображениями различных женских органов в разрезе.
Туда входили также описания всех 137 различных женских типов:
Истеричка,
Блудница,
Мать (злая и добрая),
Фригидная женщина,
Нимфоманка,
Сестра (старшая, младшая и та, что между ними),
Мужеподобная женщина,
Псевдоинтеллектуалка и т. д.
В книге имелось также изображение женской души
(Попокоффу после многих недель интенсивной работы в морге города Триль,
