Леонид Гартунг - Пoрог
Зарепкина улыбается.
— Видели экземпляр? Весной мы его не исключили только потому, что он собирался уйти работать. А сейчас опять тут как тут.
Во дворе выстраиваются ребята. Умытые, причесанные, наутюженные. Когда-то, придя первый раз в школу, Тоня с ужасом думала, что никогда не научится их различать. Все они казались одинаковыми, как деревья в саженом лесу. Теперь это не страшно — она знает, что пройдет неделя, и они станут знакомыми.
Лара о чем-то таинственно шепчется с девочками. Поправляет у мальчишек галстуки. Все в сборе, ждут директора. И вот появляется Борис. Твердо, уверенно он выходит вперед, подымает руку не очень высоко, но так, чтобы все видели.
— Дорогие ребята!..
В это время Лара делает знак глазами. Из рядов выходят несколько девочек и дарят учителям цветы. Каждому достается по большому букету.
Борис снова подымает руку.
— Дорогие ребята!
Все вокруг затихает. Только сосны шумят под ветром — им-то нет дела до того, что кто-то собирается произнести речь.
Борис говорит о великих ученых, о развитии науки. Тоня внимательно слушает, хотя вчера вечером он уже произносил эту речь для нее одной. Его серый костюм безукоризненно выглажен. Всю ночь он торжественно висел на спинке стула, похожий на человека без головы. И сидит он отлично — так и кажется, что Борис под ним весь твердый, словно из мрамора. Лицо у Бориса строгое и умное.
Он говорит хорошо, даже очень хорошо. Тоне всегда немного не по себе, когда кто-нибудь очень хорошо говорит. Хоть бы оговорился, поправился. Тогда он был бы похож на того Бориса, которого она знает. А сейчас это другой человек: властный, волевой, отлично знающий, как надо жить. Голос его звучит несколько резко. Должно быть, он старается заглушить шум сосен.
— Может быть, среди вас стоят будущие Софьи Ковалевские, Ломоносовы, Ньютоны… Вы придете нам на смену, сделаете то, чего мы не успели…
Зарепкина тихонько крадется позади рядов. Наблюдает, все ли в порядке. Она приближается к одному из Ньютонов и шепчет тихо и зло:
— Не шмыгай носом. У тебя есть носовой платок?
5
Первый Тонин урок в восьмом. Здесь же она классный руководитель. Ребята с любопытством разглядывают ее. Учительница ничего — молоденькая, модная и, вроде, не строгая.
Она чувствует на себе их изучающие взгляды, но они ее не смущают. Здесь не то, что в магазине. Ей некогда думать ни о чем другом. Да и не первый же год она работает.
Среди мальчишеских лиц есть знакомые. Вот ее сосед по дому Генка Зарепкин. Он сидит рядом с Митей Копыловым. Сухощавый, коричневый от летнего загара, с насмешливыми карими глазами. Он красив и, очевидно, сознает это. Держится самоуверенно. Когда Тоня напоминает, как множить числитель дроби на дополнительный множитель, он подымает руку. На среднем пальце у него поблескивает колечко.
— А нас Иван Иванович не так учил.
— А как?
Генка, не смущаясь, выходит к доске, берет мел и показывает.
— Вот так, со скобками.
— А как, по-твоему, лучше?
Он с подчеркнутым безразличием дергает плечом.
— А мне все равно…
— Плохо, когда человек не имеет своего мнения, — замечает Тоня. Может быть, зря она так сказала, но сказала, значит, сказала. Слово не воробей. Генка смотрит в глаза учительнице. На лице его выражение: «Ах, так! Ну ладно…» Нарочито разболтанной походкой идет на место. По дороге корчит смешную рожу, но ребята почему-то не смеются.
— Бурундук погорел, — шепчет соседке девочка на первой парте. Это Надия Тухватуллина. Татарочка. Ростом совсем маленькая. Посади ее в пятый класс, и там она окажется не из рослых. Носишко курносый, глаза, косо прорезанные, черные-пречерные.
А у окна белокурый тихий мальчишка. Думает о чем-то своем. Это Сеня Зяблов. Тоня вызывает его к доске. Он путается в формулах. Густо краснеет. Насупился. Глаза у него большие, серые, с длинными, изогнутыми, как у хорошенькой девочки, ресницами. Во время урока к нему несколько раз поворачивается его соседка по парте, чем-то помогает ему, советует, Лицо у нее чистое, правильное. Глаза внимательные. Косы с белыми капроновыми бантами. Решает осторожно, неторопливо, выводит каждую буковку. Это Вера Батурина. Тоня успевает зачислить ее в разряд пай-девочек, как вдруг Вера оборачивается и звонко щелкает линейкой мальчишку позади. Бац! Прямо по лбу.
— За что? — интересуется Тоня.
Вера спокойно подымается из-за парты.
— А пусть за косу не дергает.
— Правильно. Коса не для этого, — кивает Тоня.
За косу дергал Митя Копылов. Он прячет под парту ноги в рваных ботинках, но брюки на нем новые, со складкой. Тоня заглядывает в его тетрадь. Пусто.
— Почему?
— Не умею.
— Иди к доске — разберемся.
У доски он стоит, опустив голову.
— Кто покажет, как здесь сократить?
Вызывается Петя Мамылин. Зарепкина говорила, что это образцовый ученик, звезда школы. Он круглый отличник с первого класса. И сейчас Тонины объяснения слушает с безукоризненным вниманием, чуть прищурив глаза, склонив голову к плечу. Решит задачку и прикроет промокашкой. Чтоб сосед не списал.
В открытое окно влетает желтый березовый лист. Один из первых. Сеня Зяблов берет его с подоконника, разглядывает и вертит в пальцах.
И вдруг Тоне становится легко и радостно. Отчего? Да оттого, что все вокруг хорошо. Хорошо, что открыто окно, хорошо, что она ведет урок алгебры, хорошо, что в класс влетел осенний лист, хорошо, что, придя домой, она будет вместе с Борисом, а главное, хорошо, что впереди много лет жизни.
Тоня с улыбкой смотрит на класс, и в глазах детей она видит ту же самую радость, словно отраженную в зеркале. «Какие они все славные — и эта Батурина, и Митя Копылов, и Зарепкин, и все-все другие. И я хорошая, и жить так приятно…»
6
Борис осторожно раздевается, вешает на плечики новый костюм.
— Ну, как моя речуга?
За небрежным тоном Тоня различает ожидание похвалы.
— Железно, — отвечает она. — Но…
— Что «но»?
— У тебя как-то неудачно получилось, что ты попал в одну компанию с Ньютоном и Ломоносовым.
— Разве? Я и не заметил.
Тоня ждет, что он спросит, как у нее прошли уроки, но он не спрашивает. Он чем-то озабочен.
— Борис, — спрашивает Тоня, — что ты решил с Копыловым?
— С каким Копыловым?
— Которому ты сказал: «Иди в класс».
— Ах, с этим… Да не знаю. Чего он тебе дался?
— Мне его просто жалко.
— Хочешь, чтобы он учился? Ну, пусть учится. О чем речь? Слушай, Тоня, сколько у нас осталось денег?
— Рублей семь.
— Только-то? Надо еще где-то достать. Завтра я уезжаю в ОблОНО.
— Надолго?
— Не знаю. Буду добиваться денег на строительство. Нужен спортзал, мастерские, настоящий физкабинет, — Борис раскрывает блокнот. — Вот смотри. Здесь, с северной стороны, мы сделаем пристройку. В первом этаже можно будет расположить спортзал. Во втором — мастерскую и физический кабинет… Но где же все-таки достать денег? Хотел купить кое-что.
— Может быть, займем у Хмелева? — предлагает Тоня.
— Не хотелось бы у него, — хмурится Борис.
Весь вечер Тоня собирает мужа в дорогу. Выдвинула из-под раскладушки чемодан, протерла его влажной тряпкой. Купила кое-что из продуктов. Выгладила белье, носовые платки. Ее руки с удовольствием касаются его вещей. Эти вещи особенные, потому что они принадлежат ему. Ей не хочется, чтобы он уезжал, но она старается этого не показать. С тех пор, как они живут вместе, они еще не расставались.
Удивительно устроена жизнь. Совсем недавно он был чужим, а теперь невозможно представить, как она будет без него эти несколько дней.
Ночью она не спит, чтобы разбудить его вовремя. Пароход уходит в пять утра. Полпятого она будит его. Они идут на пристань. На реке холодно и ветрено. Мимо медленно проходит буксир с зажженными бортовыми огнями. Он что-то тяжело тащит против течения. Искры из трубы летят над водой.
Борис и Тоня прячутся от ветра на корме дебаркадера. Здесь затишье.
— Может быть, я задержусь — ты не тревожься. Не уеду, пока не добьюсь своего.
«Конечно, добьется, — думает Тоня. — Он настойчивый». Она смотрит вдаль, где виднеются неясные контуры другого берега. Черное проступает сквозь голубое.
— Светает?
— Нет еще. Рано.
— О чем ты думаешь? — спрашивает Борис.
— О той телеграмме, — говорит Тоня. — Ты не можешь сказать?
— Могу. И скажу. Обязательно. Но не сейчас, не перед отъездом, — он заглядывает ей в лицо. — Ну, не надо так хмуриться! — он разглаживает указательным пальцем две морщинки у нее на переносице. — Слышишь? Не надо. И не думай ни о чем. — От него пахнет резиной плаща и табаком. — Ты замерзла или не любишь меня. У тебя совсем холодные губы.
— Люблю, — говорит Тоня невесело. — И вздрагивает. Над рекой несется гудок парохода.
