Наталья Арбузова - Тонкая нить
Один немец говорил по телевизору: «О, мне жаль этого человека – Горбачева! Он дал всем свободу, и все его топчут». Мне тоже его немного жалко, хотя жалко у пчелки, как говорили у нас в советской школе.
13. Неуязвимая стратегия
Да будет вам известно, если до сих пор вы этого не знали, что в советское время посещенье политзанятий на работе было обязательным. За один прогул вызывали в дирекцию. Лично я приладилась так. Занятья проходили в пристроенном к зданию актовом зале о двух дверях: одна в зданье, другая, заложенная извне засовом – во внутренний двор. Ее я загодя открывала и подпирала пустым ящиком. Через нее я потом ускользала, отметившись в журнале, и аккуратно задвигала засов. Стратегия моя работала без единого сбоя в течение двенадцати лет, вплоть до перестройки.
14. Бесы
КГБ оприходовал меня в 77-м году. Сотрудница 1-го отдела вызвала меня в свой вертеп и велела идти якобы в райком партии, к которой я никакого касательства не имела, рассказать о работе отдела. Я укрылась в кабинете нашего вполне человекообразного замдиректора Кузьмина и сказала ему, что без его приказа никуда не пойду. Он побежал выяснять, откуда ветер дует. Пришел смурной и говорит – надо. Послали меня на улицу Бахрушина, близко обожаемого мною со школы Бахрушинского музея. Никакого райкома там не было, а был запертой подъезд со звонком. Мелкий бес стал спрашивать, кого я знаю из посетителей Киселевки – позднее сожженной КГБ нелегальной дачи в Коктебеле безногого художника Юрия Иваныча Киселева. Я тут же вспомнила, что в мае туда явилась будто бы паспортная проверка и переписала паспорта – мой и еще двоих его гостей. Я сказала, что знаю только вот этих двоих, и дала в том подписку. Дальнейший полуторачасовой разговор шел по схеме «говорю я ей про птичку, а она мне про пальто». Он мне о политических разговорах на Киселевке, а я ему о том, что продавцы нарочно режут пополам батон колбасы, покупаемой приезжим, чтобы возбудить недовольство в провинции. Так мы и расстались, бесенок с колбасой в зубах, а я с сильным беспокойством за судьбу Киселевки, которое вскоре оправдалось.
Другой мелкий бес пришел ко мне на работу, чтобы я снова не подняла шуму. Он пытал меня, кто бы это из наших однокурсников мог посетить в Вермонте Наталью Дмитриевну Солженицыну, учившуюся со мной в одной группе. Я сказала, что ума не приложу. Больше они не приходили, не к ночи будь помянуты. Однако ж слухом земля полнится, и вскоре молодой сотрудник, получивший вызов на Бахрушина, пришел со мной советоваться. Он был неловок в ответах, и его таскали год. А я его всякий раз приуготовляла, что можно сказать безопасно для других. Через год мы уже советовались вчетвером, сидя на гимнастических брусьях – все, кого таскали из нашего института, – и смеялись: «Карбонарии!». Это были не такие уж страшные времена. Меня зацепило пулей на излете.
15. Москва – Петушки
Когда Веню Ерофеева вызывали в КГБ, ему пришлось доказывать, что мысли его лирического героя и его собственные не обязательно совпадают. Ведь писал же Бунин: «Я простая девка на баштане». Но мы-то знаем, что он не девка и отнюдь не прост. Если же меня начнут когда-нибудь таскать в КГБ, уж как там оно тогда будет называться, за эту мою книгу, то мне так блестяще отвертеться не удастся – она шита белыми нитками.
По своей Нижегородской ветке Курской дороги ездит со мной тень покойного друга Венички, каким лежал он на диване в последний свой год – с больным горлом, разрезанный, завязанный, худой и непривычно ласковый напоследок. Долгие годы он сердился, что я к нему хожу не по чину, без бутылки. Потом уж я махнула рукой его беречь и стала носить что положено. Он на радостях подарил мне книгу стихов Батюшкова, до коего был большой охотник, с надписью: «Наташе в знак окончания многолетних недоразумений». И вот я считаю станции, главы его книги, и вся меня окружающая, его отпустившая жизнь – ходячее недоразуменье. По-прежнему на обеих дверях тамбура нацарапано одно и то же вечное краткое слово. И книжка Батюшкова у меня намертво, а мою «Сагу об Иёсте Берлинге» он когда-то обменял на бутылку пива.
16. С неожиданной стороны услуга
Теперь КГБ называется «федеральная служба безопасности». Я знаю это потому, что она меня пропихнула в дворянское собранье. Смех смехом, а дед мой, бывший предводитель дворянства Орловского уезда, был расстрелян в феврале 38-го после целого года допросов, за несколько дней до своего восьмидесятилетия. Грех истязать и убить кроткого старика. Но вот пять лет тому назад орловский Тургеневский музей мне прислал вырезку из местной газеты – статью «Обреченный» о деятельности и мученичестве деда.
С Тургеневским музеем у меня дружба, они ко мне пишут, ездят и звонят. От них я знаю, что незадолго до ареста, в 36-м году, дед подарил государственному литературному институту подлинные письма Пушкина к Петру Киреевскому, архив которого принадлежал ему, позднему славянофилу, автору книг о братьях Киреевских и Алексее Степаныче Хомякове.
Я, не будь глупа, написала на адрес «Орловской правды» письмо к автору статьи, прося у него копии архивных документов, которыми он руководствовался. Редакция простодушно ответила, что передала мое письмо автору в органы госбезопасности. Копии архивных документов были мне присланы уже с печатью «федеральной службы». Я отнесла эти красноречивые бумаги в герольдию дворянского собрания. Там были несколько шокированы источником моих сведений. Но я предъявила вырезку из газеты и письмо редактора на бланке. Недоуменье улеглось, и после представленья метрических и брачных свидетельств до седьмого колена меня приняли в дворянское собранье.
17. Отдушина
По Веничкиной и моей дороге ходят поезда в Нижний Новгород, он же Горький, он же Сахаров. На них я езжу к детям на Ветлугу.
Свой первый, позднее сгоревший дом там Митька купил «по слову». Его жены Ленки дед преподавал математику в гимназии города Варнавина. Сохранились фотографии: гимназисты с учителями и батюшкой в рясе; гимназисты катаются на лодках по Ветлуге. А вот город не сохранился – теперь это село Варнавино. Слово за слово Ленка подзадорила Митьку. Тот доехал до Нижня Новгорода, дальше до станции Ветлужской по дороге на Вятку. Прошел пешком от Варнавина четыре версты до умирающей деревни Бердничихи, где из сорока дворов осталось четыре. Залюбовался с «угора» – с высокого берега – уходящими до Урала лесами и не сходя с места купил никому не нужную избу. С тех пор как я там побывала, у меня будто другие глаза вставлены. Я всё горевала, что де езжу в Эстонию да на Кавказ, а России-то не вижу. Дети, которые умнее меня, сразу взяли быка за рога.
Места раскольничьи, про них писал Мельников-Печерский. Вот те леса, вот те и горы. Вот те и нестеровская картина – мужик в картузе с высокого берега смотрит за реку, закинув голову, а рядом сидит согбенная женщина в платке. Возле деревни овраг по прозванию «поповский», там живет волк и таскает туда поросят. У меня отец вятский, у Ленки и вовсе варнавинский. У моих внуков «дмитриевичей» тамошние гены с обеих сторон. То-то они там прижились, любо-дорого! Ну, отдохнули – пойдем дальше вдоль по каторге, по страшной нашей истории.
18. Выборы советские и постсоветские
На советские выборы я никогда не ходила, всегда не ленилась взять открепительный. Однажды попробовала не взять – мелкий бес пришел за мной и пригласил. Сидел на лавочке под окном, пока я оделась, и осуществил привод. На постсоветские выборы я ходила через два раза на третий, по настроенью, но никогда не ходила под чьим-либо нажимом. Были одни веселые выборы, второй тур ельцинско-зюгановских. Мы заявились на избирательный участок в деревне Звернихе на Ветлуге – Митька, Ленка, я и двое их друзей. Последние трое проголосовали по открепительным, а Митька с Ленкой – без документов, на правах местных жителей. Итого пять голосов в плюс.
19. Монархизм
Мне думается, что во время этой последней ельцинско-зюгановской схватки многие почувствовали, сколь опасно вверять судьбы отечества мнению большинства. Может быть, где бы и подтасовали, да лих не давали международные наблюдатели. А печальный пример Германии всем известен.
Вице-предводитель дворянского собранья Вадим Олегович Лопухин ездит в Мадрид, держа связь с Марией Владимировной и Георгием Михайловичем Романовыми. Однажды ему случилось спросить испанского рабочего, что он думает о монархии. Тот ответил радостно: «Власть должна быть красивой!» Это чисто испанская мысль – о великолепии власти. Я монархист, я монархист!!!
20. Зайцы
Я, наверное, буду ездить по своей Нижегородской ветке на протяженье всей книги, как Марсель Пруст по неторопливой железной дороге вдоль побережья в Бальбеке. Езда без билета в советском транспорте освящена обычаем в не меньшей степени, нежели кража капусты с поля или стаканов в столовой. Однако когда я однажды увидела в электричке контролеров с резиновыми дубинками, то решила, что смерть моя пришла. Сейчас я освоила следующую стратегию. Можно сидеть, читать, писать, но если образовался направленный поток людей сквозь вагоны, необходимо взять свои меры. Если «они» уже близко, а цель твоего путешествия – еще нет, тебя могут загнать в последний вагон и там настичь. Нейди вместе со всеми, мой почтеннейший читатель, поступи иначе. Стой смело в тамбуре своего вагона, который поближе к надвигающейся опасности. Гляди через стекло навстречу ей. Когда недруги придут в соседний вагон и проверят билеты в ближайшем к тебе тамбуре, они уйдут в вагон, а ты проникнешь в покинутый ими тамбур. Там ты будешь стоять лицом к двери с нацарапанным на стекле ругательством, доколе они не пройдут мимо тебя в вагон, откуда ты явился. Тогда иди, садись и пиши дальше.
