Тим Краббе - Пещера
Ни одна из достопримечательностей Эгона не поразила – он думал лишь о приближающемся часе. Как будто это время уже существовало, как существует страна, в которую едешь. В Балетной школе, однако, он задержался. На закрытой террасе с кафельным полом в белых и коричневых квадратах, похожим на огромную шахматную доску, он вместе с другими туристами наблюдал с балюстрады, как двигались в танце неописуемо красивые девушки, одетые в красное и белое. Так танцевали бы цветы – руки и пальчики, словно листики. В первый раз он увидел в Ратанаке что-то гармоничное, одухотворенное.
В Серебряной пагоде он встретил мужчину в белой шляпе, который приветливо ему кивнул и завел беседу. Оказалось, что его зовут Френк и он приехал из Флориды. Возможно, они встретятся с Эгоном вечером на дискотеке в гостинице «Конкорд». Если Эгон, конечно, пойдет. Вероятно, будет разумно, если и там его увидят. В Ратанаке нет одиноких мужчин, которые не заглянули бы к проституткам. Доорненбос тоже там был. Надо как-то убивать время.
Когда он закончил осмотр местных достопримечательностей, уже начало смеркаться. Он поехал обратно в гостиницу и оттуда совершил пробную поездку к Дому Дружбы. Хотел выяснить, сколько времени понадобится, чтобы без проблем добраться туда к одиннадцати часам.
«Все происходит в реальности, – думал он, – я это делаю. И никакой гарантии, что я вернусь».
Следуя прямо по широкому бульвару, никуда не сворачивая, он быстро нашел дорогу в аэропорт. Там тоже было полно киосков и кафешек; разгоряченные подростки в спортивной обуви и белых рубашках, женщины в клетчатых платках, беседующие, жующие люди, вьющийся сигаретный дымок. По приезде он не заметил всей этой жизни, сосредоточившись исключительно на парковке.
На противоположной стороне он увидел Дом Дружбы – темное громоздкое здание, подсвеченное сзади фонарями аэропорта. На парковке стояло еще несколько машин, в окнах кое-где горел свет. Быстро стемнело.
Слишком все просматривается. Странный выбор. А может, как раз наоборот. Можно все сделать за минуту – никто ничего не заметит.
А потом? Он не мог себе представить, что после одиннадцати часов жизнь будет продолжаться. Завтра походило на недостижимую мечту. Он покачал головой. «Пора прекратить этот бред, – подумал он. – Совсем не этого мне нужно бояться. Завтра обязательно наступит. И это не последний день моей жизни. Такой же день, как любой другой. Именно этого я и хотел».
Он миновал здание, въехал на круг возле аэропорта и отправился обратно подругой стороне шоссе. Увидел поворот, ведущий к Дому Дружбы, – узкую бетонную дорожку. Приблизившись к ней почти вплотную, подумал – а может, свернуть, но все-таки не стал этого делать. Как будто, очутись он на парковке сейчас, он разрушит какие-то защитные чары.
При въезде в темный город, в котором почти не было уличных фонарей – лишь вспыхивали огоньки сигарет и мерцали белые рубашки, – он посмеялся над своими страхами. Все нормально. Доорненбос действительно попал на страницы газет, но когда все проходило гладко, газеты хранили молчание, а такие сделки наверняка совершались каждый день. Возможно, сейчас контроль не настолько строгий: после истории с Доорненбосом никому и в голову не придет, что кто-то рискнет провезти в Ратанакири наркотики. А если бы его все-таки поймали: обезглавив Доорненбоса, Софал продемонстрировал Америке свою лояльность – из его страны не исходит угрозы для американской молодежи. Он бы не позволил себе – да и не было такой необходимости – казнить второго голландца. Одному Богу известно, как работала эта система: может быть, Аксел лично говорил с Софалом. Возможно, одной головой была заплачена своего рода пошлина, и теперь Аксел мог действовать свободно и обеспечить Эгону безопасность. В одиннадцать часов он передаст чемодан тому, другому, и все закончится. Все довольны. Вот так: самолетом в Ратанакири, немного риска – и у тебя в кармане сорок тысяч гульденов. Ничего страшного. Аксел часто этим занимался. Главное – не бояться и не упускать свой шанс. Потом он вернется в гостиницу, поспит, а завтра рано утром вылетит в Та-Пром, в лесные храмы. Он не пойдет глазеть на местные достопримечательности, а просто дождется вечера. Затем самолет доставит его в Бангкок. Он будет там через сутки! Успокоенный и опьяненный победой, он будет прыгать от радости и ликовать от осознания того, что жив и что у него хватило силы и храбрости провернуть такую операцию. По сравнению с этим все остальное меркнет. Отныне он сможет сорить деньгами направо и налево, он начнет новую жизнь.
Эгон сообразил, что забыл засечь время от гостиницы до парковки.
Из холла гостиницы «Холидей Инн» – в лифт, по коридору – в свой номер, где его поджидают суровые люди в мундирах. Но людей в мундирах не было. Сумка стояла там же, где он ее оставил, – на стуле возле окна.
Тонле-Конг почти слилась с темнотой. Лишь по мерцающим огонькам лодок, отражающимся в воде, можно было догадаться, что там река.
Он снял пропитавшуюся потом одежду, бросил ее в угол, принял душ, позвонил на рецепцию, попросил разбудить его через час и лег на кровать. Силы оставили его, но он знал, что не уснет. Наверное, точно так же проходят часы перед казнью: от одного удара сердца до другого ты мечешься между страхом и безразличием.
Через полчаса он поднялся, надел чистую одежду и вышел из номера.
В просторном гостиничном ресторане с живописным видом на реку ужинали роботы, обслуживаемые роботами. Кусок не лез в горло. Если это действительно его последний вечер, лучше уж провести его в центре бурлящей жизни. К нему подошел официант. Эгон что-то пролепетал, определенно зная, что его не поймут, и быстро-быстро ретировался – так сбегают из ресторанов наркокурьеры.
Было около половины восьмого. Когда он подошел к гостиничной парковке, жара уже спала. Он сел в свою «тойоту» и отправился на поиски другого ресторана. Оставив машину невдалеке от Тонле-Конг, побрел по набережной. Повсюду на земле вокруг жаровен сидели люди, ноздри щекотали странные, экзотические запахи. Он приблизился к пирсу, глубоко врезавшемуся в реку; оттуда доносились звуки азиатской музыки и голоса ужинающей публики, в основном европейской. Но в последний вечер как-то не хотелось сидеть в одиночестве посреди всеобщего единения, и, вернувшись к машине, Эгон поехал назад. В кромешной тьме колеся по улочкам, он очутился на рынке, примостившемся вдоль извилистой гаревой дорожки, то и дело пересекавшей железнодорожные рельсы. Отовсюду из множества репродукторов звучала музыка, и Эгон как бы въезжал и выезжал из разных мелодий. Между хижинами и стойками висели гирлянды красочных ламп. За столами посреди дороги, а иногда и между рельсами сидели смеющиеся люди; мальчики и девочки весело зазывали его присоединиться к ним. На некоторых столах стояли стулья, на которых примостились совсем молоденькие девушки в яркой одежде. Вокруг играли взрослые и дети – должно быть, их родители, братики и сестрички. А эти девушки скорее всего шлюхи. Интересно, сколько они берут? Центов десять, наверное. Похоже, все радовались жизни. Однако при мысли о том, что эти деньги (которые он не удосужился бы даже поднять на дороге) нужны им для того, чтобы всего лишь сшить новое платье, безмятежная картина превращалась в довольно жалкое зрелище. Детвора пыталась задержать его машину, крича и призывно жестикулируя. Ему и самому хотелось выйти, остаться здесь навсегда, забыть про чемодан и никогда не возвращаться. Но он должен был выдержать испытание.
На одной из боковых улочек возле бульвара он наткнулся на полупустой ресторан. Стоило захлопнуть дверцу машины, как двое ребятишек с яркими метелками из перьев рванули к нему навстречу. Эгон догадался, что они хотят вытереть с машины пыль. Красочные перья наводили уныние. Он даже не успел сообразить, следует ли воспользоваться услугами мальчишек, как из ресторана раздался сердитый голос, и дети убежали.
Он сел за столик. Ветерок от стоящего рядом вентилятора растрепал волосы. Гудел генератор, внутри кто-то шлифовал цементный пол. К столу подошла девушка, но Эгон не понял ее английского и на пальцах объяснил, что закажет то же, что мужчины за соседним столом, трое небритых западного типа молодых людей.
– Чнанг Дей, – сказал один из них, – очень вкусно.
– Если, конечно, любишь крыс, – сказал другой.
– Ладно, крыса… Вот тараканы – другое дело. Ратанак – мировая столица тараканов.
– Ты один? – спросил первый.
– Да, – ответил Эгон.
– Долго здесь не задержишься, – засмеялись они. Эгон тоже засмеялся. Судя по акценту, это были австралийцы – Крис, Роджер и Майк.
– Но будь осторожен в темноте, – сказал один из них.
– Почему? – спросил Эгон.
Молодой человек жестом изобразил, что тут могут перерезать горло.
«Вот они сейчас на меня смотрят, – подумал он. – Эгон Вахтер ужинает в ресторане накануне того случая, о котором все слышали. Всем жутко любопытно, как он проводил свои последние часы, но никто никогда этого не узнает. Эти же трое видят все, но если потом они прочитают в газете, что произошло на парковке, то попросту не вспомнят меня».
