Томас Хюрлиман - Сорок роз
Она сунула заранее приготовленную, сложенную пополам купюру в карман халата посыльного. Потом обеими руками обхватила букет и против воли вдохнула легкий фекальный запах, каким отзывала сладость. Роза сродни Звезде Морей, Венере, и Мария вдруг поняла, отчего мореплаватели былых времен ориентировались по картушке компаса, сиречь по розе ветров. Всякое странствие к любви есть странствие в ночь. Она отвела букет чуть в сторону, проследила, как посыльный задним ходом выруливает со двора. Он был в черном галстуке, а в кузове трехколесного прицепа лежал погребальный венок с лиловыми лентами. Теперь он направляется к кладбищу, где в эту пору, когда близится осень, каждое утро кого-нибудь хоронят. Мария ободряюще кивнула посыльному, но он уже укатил, оставив за собой сизое облако выхлопных газов. Она вернулась в гостиную, аккуратно положила шуршащий букет на застланный газетой стеклянный стол. Так происходило раньше, так происходит сейчас. Правой рукой она взяла нож. А левой, в садовой перчатке, брала розу за розой, одну за другой, год за годом. Подрезала стебли, и свидетельства его любви раскрывались во всем своем сумрачно-красном, росистом великолепии. Когда сразу после шести, то бишь чуть позже назначенного срока, она войдет в гостиничные апартаменты и Макс произнесет сакраментальное «Мария, ну наконец-то!», она бросится ему на шею и поблагодарит поцелуем. Розы, милый, они просто чудо!
Мария, ну наконец-то!
Она схватила телефонную трубку и набрала единственный номер, который помнила наизусть. В последнюю секунду, когда она уже хотела опустить трубку на рычаг, до нее донесся заспанный стон.
— Перси, — радостно воскликнула она, — это я, Мария. В одиннадцать вам удобно?
— Это срочно?
— Да. Довольно-таки.
— Ладно. Тогда до скорого.
— До скорого, — прошептала она. — Спасибо, Перси.
* * *В четверть десятого Мария стояла на стремянке, высоко над парапетом террасы, вставляла свечи в сложенные полумесяцем лампионы, а затем, превратив эти лампионы в шары, развешивала на проволоке, будто ноты некой мелодии. Обрадуется ли мальчик? Наверняка. Сегодня вечером он хозяин в доме. Может завести для своих друзей любые пластинки, включить музыку погромче и обнять Падди. Но и у нее, «новорожденной», будет прекрасный вечер. Ужин в «Гранде» на четверых — она, Макс, ее брат и Фокс.
Примерно в десять они перейдут в бар, где в заранее заказанном уголке состоится собственно праздник, и Макс, вне всякого сомнения, и сегодня придумал великолепный финальный букет. В общем-то отличный денек, верно? Утром сорок роз, вечером ужин, потом прием. Кстати говоря, все это требовало довольно большой работы. Предстоящее знаменательное событие — Международный конгресс инструкторов по автовождению — уже накрыло тенью все остальное, и функционеры конечно же станут задавать ей всякие схоластические вопросы вроде того, удобно ли в официальном приветствии назвать делегации северных стран инструкторами из Скандинавии. Господа, скажет она, ужасно мило с вашей стороны пригласить нашего сына на международный матч, но, увы, он занят… да, вы правильно догадались: любовь. Девушка. Счастливицу зовут Падди.
Прогулочный пароход без пассажиров скользнул мимо, корабль-призрак, исчезнувший в светлой дымке. Немного погодя о берег заплескались волны, и некоторое время снизу доносилось непристойное чмоканье, будто алчные языки облизывали заросшие водорослями береговые камни. Потом налетел легкий бриз, зашуршал в листве на шпалерах, разноцветные бумажные шары тихонько закачались. Еще два лампиона — и всё будет готово, терраса украшена, промах заглажен. Хорошо. Очень хорошо. Без четверти десять. Если она успеет в одиннадцать быть у Перси, Макс сможет обойтись без своего любимого «Мария, ну наконец-то!».
Она вздрогнула.
Возле стремянки стояла Адель, ее лучшая подруга, в правой руке чемоданчик с косметикой, в левой — гитара, будто байдарочное весло. Зеленая накидка Адели размерами напоминала палатку, а в патронной гильзе, кокетливо прикрепленной к охотничьей шляпе, трепетали три перышка. Адель сияла. Ей удалось незаметно для Марии прошмыгнуть через весь сад.
— Я тебя испугала, дорогая?
Мария утерла лоб тыльной стороной руки. Потом слезла со стремянки и воскликнула:
— Ну что ты, Адель! Такой приятный сюрприз!
* * *Мария действительно искренне обрадовалась. Об Адели ничего дурного не скажешь, совершенно ничего. Адель никогда не думала о себе и, что бы ни делала, делала от любви, от заботливости, от сострадания или просто чтобы мир стал немного уютнее. Пожалуй, ее человеколюбие напоминало лавину, и не все, на кого накатывалась эта лавина, изъявляли ей ту благодарность, какой она втайне ожидала. Адель чуточку обижалась, но от своей линии не отступала, независимо от того, благодарили ее или нет. Добро делать необходимо, верно? — обычно говорила она. Опекала Адель и итальянцев-гастарбайтеров, и давних партийных лидеров. Навещала могилы и вдов, ставила на письменные столы вазочки с цветами, хвалила парламентариев за их посулы, а Майеру после каждой речи совала надушенную карточку: «Спасибо, Макс!» Рождественский вечер она проводила в сиротских приютах, Пасху — в тюрьмах, на Троицу ходила с молодежной организацией партии в походы по альпийским предгорьям, в дождь при ней была прямая флейта, в солнечную погоду — знаменитая гитара. Адель заседала во всевозможных оргкомитетах, устраивала святочные базары и приходские вечера, участвовала в семинарах и курсах, переписывалась с деятелями искусства, психоаналитиками и иезуитами и при всей своей загруженности регулярно находила время затемнить свою квартиру, натянуть простынный экран и показать компании молодых гостей веселые фильмы. В дни рождения сына, которые отмечались там, на прибрежную лужайку выплескивался смех, а иной раз и галдеж, и Мария с улыбкой спрашивала себя, осознают ли зрители домашнего кинотеатра, что единственные мужчины, суетившиеся на Аделином экране, это Стен Лорел и Оливер Харди.[4] А что такого? Всяк по-своему с ума сходит! Адель — добрая душа, и это главное. Под охотничьей накидкой, которую она теперь сняла, оказалось платье в стиле ампир, с завышенной талией, из зеленого муара, плечи голые, бюстгальтер без бретелей, волосы с помощью шиньона уложены в высокую прическу. Нижняя юбка из нейлоновой тафты, несмотря на изрядный объем бедер, придавала платью красивую колоколообразную форму, а тот, у кого возникали стилистические возражения против золотых сандалет, ремешки которых обвивали икры, как у античной гетеры, все же не мог не признать, что они производят свежее, оригинальное впечатление. Между тем обе дамы прошли в гостиную, Адель стала возле буфета, занялась настройкой гитары и, к счастью, как будто бы примирилась с невозможностью вынести тикающие стенные часы на кухню.
— Ты готова, Мария? Тогда сядь!
— Ах, извини.
— Дорогая юбилярша, — сказала Адель, — как тебе известно, я, увы, не смогу присутствовать на праздничном ужине. А потому хочу порадовать тебя песней, для которой сама сочинила музыку и слова.
— Сама сочинила?
— Да, — подтвердила Адель, стыдливо потупив взгляд. — Луизу не позовешь?
— Нет, лучше не надо.
— Старики вправе разделить с нами прекрасные минуты, разве нет?
— Ладно, я посмотрю, что можно сделать.
Мария поспешила в переднюю, придирчиво оглядела в зеркале прическу, сняла фартук, бросила его в кресло. Теперь вздохни поглубже, скомандовала она себе, сохраняй спокойствие, on a du style, noblesse oblige, положение обязывает. Она помчалась на кухню, достала из холодильника земляничный торт, налила в ведерко для льда горячей воды, окунула туда нож. Ровно в одиннадцать надо быть у Перси, иначе весь расписанный по минутам график полетит к черту.
— Где же Луиза?
— Она предпочитает оставаться на кухне.
— Тогда, по крайней мере, оставь дверь открытой, ладно? — И чтобы Луиза расслышала, о чем речь, Адель громогласно объявила: — Сюрприз по случаю дня рождения моей милой подруги, жены доктора Майера!
Мария сидела на диване, напустив на себя самый что ни на есть непринужденный вид, но правая рука волей-неволей судорожно вцепилась в шелковый подлокотник, будто ее привязали к электрическому стулу. Время-то летит, летит! И вместо того чтобы приготовить на кухне ужин, уложить в чемоданчик платье от Пуччи и поехать к Перси, Мария покорилась судьбе и даже была согласна подпевать… On a du style. Ты знаешь, что это означает, Марихен?
On а —
du style.
Стильный? Как зонтик от солнца?
На веранде покачивались лампионы, золотился свет, утро выдалось погожее, лето, чуть тронутое осенью, и внезапно Мария ощутила свой истинный возраст, зачарованный в букете дивных роз. Я старая женщина, подумала она. У меня широкий зад и слишком маленькая, но дряблая грудь. Моим глазам требуются очки, и косточки на ногах надо срочно вырезать.
