Чель Весте - Кристиан Ланг - человек без запаха
— Понятно, — сухо произнес Ланг и поглядел на оставшийся кусок пиццы.
— Слушайте, Ланг, угостите меня бокалом вина, — неожиданно предложила девушка.
— Зачем? — спросил Ланг и саркастично добавил: — Боюсь, что скоро у меня начнет блестеть лицо.
— Да не обижайтесь, я же вижу, что вам одиноко. Только понастоящему одинокие люди хамят незнакомцам в ресторанах. И к тому же…
— Что «к тому же»? — спросил Ланг, когда она замолчала, словно не знала, продолжать или нет.
Девушка насмешливо взглянула на него.
— Хорошо бы посмотреть, как вы умеете слушать в жизни, — ответила она.
Когда они вышли на улицу, дождь прекратился, ветер разорвал покров облаков, и несколько блестящих самолетов пересекли темнеющее небо.
— Только хочу вас предупредить, — сказала она, когда они двинулись дальше в поисках подходящего бара, — я не сплю с известными людьми, только с неизвестными.
— Выходит, вы спите неизвестно с кем, — пошутил Ланг.
Девушка сердито взглянула на него и произнесла:
— Я начинаю думать, что на экране вы все же умнее.
— Один ноль в вашу пользу, — сказал Ланг.
Она не обманула его, по крайней мере, первое время все действительно было так, как она сказала: в ту ночь она спала на диване в гостиной Ланга и не разрешила даже поцеловать себя — когда он попытался, она мягко, но решительно отстранила его. Спрашивать, умеет он слушать или нет, Ланг, разумеется, не стал, но в тот вечер она кое-что о себе рассказала: когда она была маленькой, ее семья постоянно переезжала с места на место, из-за этого она часто меняла школы, и везде ей было не по себе. Потом ей исполнилось шестнадцать, они приехали в Гельсингфорс, и спустя два года она окончила школу в пригороде, поступала в театральное училище, однако на последнем туре провалилась, потом училась в университете — психологии и литературе, но через несколько лет бросила занятия. Она рассказала, что впервые услышала имя Ланга на семинаре по современной отечественной литературе: ее однокурсник написал работу о влиянии теории Жана Анри Квелека относительно моделирующего субъекта парадокса двойного бытия на романы Ланга. Именно тогда она поняла: кем-кем, а литературоведом она точно быть не хочет.
Она уже давно сняла лиловый свитер. Под ним был только маленький белый топ, и, когда Ланг встал, чтобы принести с кухни еще одну бутылку вина, он обошел диван сзади: она сидела, чуть согнувшись, и на ее обнаженной спине проступали позвонки, отчетливо различимые в утреннем свете, уже сочившемся в окно. Ланг отошел в сторону, но все еще видел перед собой ее спину. Он сказал, что ему стыдно, что всю свою сознательную жизнь он занимался такими абстрактными и далекими от жизни вещами, как литература и ток-шоу. Она пытливо взглянула на него и серьезно сказала:
— Вы разглядываете меня, как скульптуру. В вас столько эстетства, что вам трудно оставаться человеком.
Ланг так растерялся, что не смог произнести ни слова.
— Мы знакомы уже несколько часов, я сижу на вашем диване и пью ваше вино, но вы даже не спросили, как меня зовут, — сказала она. — Меня зовут Сарита.
— А меня — Кристиан, — довольно глупо ответил Ланг. — Ну да, вы же и так знаете. Друзья называют меня Криде.
— Друзья? — переспросила Сарита. — У вас есть друзья?
Ланг промолчал, не зная, что ответить. Он чувствовал себя неуверенно. Сарита начала рассказывать о своем сыне Миро, которому скоро исполнится шесть лет. На лето Сарита отправила его к бабушке в Вирдоис. Еще она рассказала, что раньше работала редактором в отделе по сбору информации для ток-шоу, но не на том канале, где работал Ланг, а на другом, а теперь она ассистент фотографа, который снимает для модных журналов, и добавила, что вообще-то уже устала и не прочь поспать часок-другой. Ланг хотел спросить ее, почему она променяла интеллектуальную работу редактора на легкомысленный мир моды, хотел спросить, где она живет, кто отец Миро, но вместо этого спросил:
— Сколько вам лет?
— У меня несколько возрастов, — ответила Сарита. — Какой вас устроит?
Ланг пожелал ей спокойной ночи и пошел к себе, потом какое-то время ворочался с боку на бок, потея и проклиная свою затею сварить крепкий кофе, когда они вернулись из бара. В конце концов он встал и вышел в гостиную. Сарита спала, раскрывшись. Ланг сел на стул, на котором сидел ночью, и стал смотреть на ее полуоткрытый рот, на разноцветные браслеты на правом запястье, на темные волосы, разметавшиеся по подушке, и впалый пупок, который поднимался и опускался при дыхании. Уже тогда, сказал мне потом Ланг, он отлично знал, что будет дальше.
3
Когда Ланг проснулся, Сарита уже ушла. Она не оставила ни своей визитки, ни записки. На улице было ясно, зато поднялся сильный ветер. Ланг выглянул в окно кухни и увидел, как высоко в синем небе несутся четко очерченные, ватные облака. Он спустился в кондитерскую на площади Фемкантен и купил круассан и сандвич. Продавщица, молоденькая девушка, посмотрела на него и застенчиво, заговорщицки улыбнулась, словно известность Ланга была их общей маленькой тайной. Ланг попросил ее сложить все покупки в пакет, вернулся домой, сварил кофе и позавтракал. Потом побрился, принял душ и какое-то время постоял перед зеркалом, строя гримасы своему голому отражению. Вообще, Ланг был в неплохой форме, соблюдал диету, избегал жирной пищи, но все же было заметно, что он постарел, после двух бессонных ночей его лицо отекло и расплылось, глаза казались усталыми и опухшими, кожа на теле кое-где обвисла, несмотря на крепкую мускулатуру.
Стоя перед зеркалом, Ланг сообразил, что не спросил у Сариты номер ее телефона, что не знает ни ее фамилии, ни где она живет; он позволил ей исчезнуть бесследно. Натянув черные велосипедные шорты, ветровку и кроссовки, он спустился во внутренний двор. Вытащил из-под навеса велосипед, вышел на улицу и покатил к Фемкантен, потом по узкой Шёмансгатан в сторону района Вестрахамнен. Дальше — через Грэсвикен, мимо Лепакко, приговоренного к смерти[4], к Друмсё. Объехав остров с севера и не обращая внимания на холодный ветер, от которого ноги покрылись мурашками, Ланг пересек мосты, ведущие на Сведьехольмен и Лёвё. На Лёвё он повернул назад в город. Стараясь ехать вдоль берега, миновал Мункснэс, перебрался через Экудден, оставил позади Эдесвикен, Грэсвикен и Сандвикен. Резкий восточный ветер дул в лицо, Ланг стиснул зубы, послал какого-то водителя, показав ему средний палец, и пробормотал: «Ну и лето, какое же поганое, гнусное лето!» Добравшись до Виллагатан, он пристегнул велосипед к водосточной трубе, вошел в душный, пыльный кабинет и включил компьютер. Но эндорфинной лихорадки, которую он всегда испытывал после велосипедной прогулки, не было. Ланг сидел, мрачно уставившись в монитор, и даже не заметил, как включилась экранная заставка. В голове у него звучал голос Сариты: «Друзья? Увас есть друзья?» и «Уменя несколько возрастов, какой вас устроит?» Зато, признался мне потом Ланг, он уже забыл, что она назвала его эстетом, разглядывающим ее, как скульптуру. Тупо пялясь в монитор, где в далеком черном пространстве вращались геометрические фигуры, он видел перед собой ее спину в рассеянном утреннем свете, разноцветные браслеты на расслабленной, тяжело свисающей руке и впалый пупок, который поднимался и опускался при дыхании.
Следующие несколько недель Ланг ежедневно совершал долгие велосипедные прогулки. А в остальное время мечтал, сидя перед монитором с геометрическими фигурами в черном пространстве. Его сын проводил лето в Лондоне, бывшая жена номер два и любовница-режиссер разорвали с ним всякие отношения, а семидесятипятилетняя мать уехала на Лаго ди Гарда с хагалундским обществом пенсионеров. У Ланга не было никаких дел, но и не было никого, с кем бы он мог общаться. Пустой город дремал в ожидании возвращения своих жителей на зимовку, Ланг не узнавал его, время в нем словно остановилось. Однажды в четверг выдалась необыкновенно теплая, солнечная погода, и Ланг съездил в Инго и обратно — в тот день он преодолел сто двадцать километров и вернулся домой только за полночь; когда он пересекал Друмсё, ночная темень была мягкой, как бархат, но в теплом воздухе, пахшем водорослями, шиповником и бензином, Ланг различил привкус прохлады и одиночества, привкус приближающейся осени. После этой прогулки у Ланга началось воспаление икроножных мышц. Он купил два огромных тюбика мобилата и два раза в день мазал им ноги. Резкий запах мази придавал ему мужественности: стоя в темной кухне и старательно растирая ноющие икры, он чувствовал себя воином или известным спортсменом, пережившим тяжелую травму.
По вечерам Ланг разыскивал Сариту. Он обзвонил всех знакомых фотографов, а когда выяснилось, что никто из них о Сарите не слышал, стал искать ее в том районе, где они познакомились. В первый вечер он обошел бары на Нюландсгатан и в каждом заведении заказывал стакан ананасового сока. Когда же его мочевой пузырь не выдержал, перешел на миндальный ликер. На следующий день Ланг решил проверить Булеварден и в течение шести часов двигался от бара «Тонис дели», расположенного на северном конце улицы, к «Булевардии» на южном, сворачивая по дороге на Аннегатан, Фредриксгатан и даже на Эриксгатан. На третий день он обследовал Стура-Робертсгатан, еще через день — Шильнаден и обе Эспланады, затем — а была уже пятница, и везде толпился народ, так что Лангу пришлось несколько раз постоять в очереди на входе, — Александерсгатан, Ситипассажен и Гласпалатсет[5]. Так оно и шло — день за днем, неделя за неделей, и Ланг уже видеть не мог не только ананасовый сок, но и миндaльный ликер. К середине августа он прочесал весь Фрэмре-Тэлё и Крунухаген, перебрался за мост Лонгабрун и заглянул в пивные бары района Бергхэль. После этого Ланг вернулся в центр. Ему вспоминалась горделивая стать Сариты, и он подумал, что, несмотря на неправильные черты лица, в прошлом она была фотомоделью, а Ланг знал, что модели, как правило, предпочитают модные кафе в центре города с большими окнами, чтобы с улицы был виден каждый посетитель. Он расспрашивал друзей и знакомых в барах, не видели ли они девушку, похожую на Сариту, а однажды заглянул в «Хаус оф Бурбон» на углу Нюландсгатан и Альбертсгатан. Он был там постоянным посетителем и пару раз участвовал в благотворительных футбольных матчах вместе с барменом Векку, в прошлом шлягерным певцом. Пока Векку вытирал стаканы, Ланг стоял, облокотившись на темную деревянную столешницу барной стойки, и пытался описать лицо Сариты, мелкие черты и необычную непропорциональность глаз, носа и губ. Был тихий вечер в начале недели, солнце уже садилось, народу в баре почти не было, и Векку спросил:
