Хуан Онетти - Манящая бездна ада. Повести и рассказы

Он почувствовал излучаемый ею намек на то, что она готова откликнуться, полностью подчиниться его желаниям. Бальди сжал губы и, не называя своего имени, просто вежливо коснулся края шляпы.

— О, благодарю, благодарю вас, сеньор…

— Не за что. — И Бальди пожал плечами, как бы давая понять, что обращать в бегство настырных усачей — для него дело привычное.

— Почему вы так поступили? Я сразу, едва увидев вас…

Смутившись, она прервала себя на полуслове; но шли они теперь рядом. «Ну ладно, только пересечем площадь», — сказал себе Бальди.

— Не называйте меня сеньором. Так что вы хотели сказать? Едва меня увидев…

Он обратил внимание, что женщина сжимала ладони так крепко, будто давила лимоны; руки были тонкие, ухоженные — руки настоящей дамы. Все это, и ясный лунный вечер — в сочетании с ее нелепой одеждой…

— О, вы, наверное, будете смеяться надо мной…

И сама рассмеялась, но тут же остановила себя, неуверенно покачав головой. Слишком мягкое «р» и свистящее «с» выдавали в ней иностранку. «Скорее всего немка», — подумал Бальди. Непонятно почему, ему это показалось неприятным, и он решил закончить диалог.

— Я очень рад, сеньорита, что смог помочь.

— А, все равно… Можете смеяться надо мной… Как только я увидела вас — когда вы стояли на переходе, ожидая сигнала, — то сразу поняла, что вы не такой, как все. В вас есть что-то необычное, какая-то затаенная сила, и хочется вам подчиниться. А борода, она придает вам значительный вид, даже величие…

«Экзальтированная дура, к тому же, наверное, из литературной среды, — обреченно вздохнул Бальди. — Надо было мне с утра побриться».

Его все же поразило искреннее восхищение этой женщины; он изучающе посмотрел на нее.

— Откуда вы все это взяли? Ведь вы же совсем меня не знаете…

— О, это чувствуется… Есть вещи, не поддающиеся объяснению. Ваша манера носить шляпу, например, линия ваших плеч, что-то неуловимое… Не знаю… Я даже молила бога, чтобы вы заговорили со мной.

Они продолжали путь молча; Бальди прикидывал, что еще ему надо успеть сделать, чтобы не опоздать на свидание в парке.

Машин становилось все меньше, да и прохожие встречались реже. Издали, с проспекта, доносился шум, негромкие, совсем ненастойчивые крики продавцов газет.

На углу площади они остановились. Бальди смотрел на вывески магазинов, на светящиеся фонари, на небо с появившимся уже молодым месяцем, словно пытался найти какую-то прощальную фразу. Женщина прервала молчание странным смехом, скорее похожим на рыдание. Ее смех — а возможно, это был плач — звучал нежно и ласково, будто она прижимала к груди ребенка. Она взглянула на Бальди в нерешительности.

— Вы так не похожи на других… Владельцев магазинов, служащих, директоров контор…

Она снова непроизвольно сжимала ладони.

— Если бы вы были так добры и задержались немного, — попросила она. — Рассказали бы мне о своей жизни… Я понимаю, все это так неожиданно!

Бальди вновь погладил денежные купюры, полученный гонорар. Непонятно отчего — из жалости или тщеславия, — но он вдруг изменил свои планы. Помрачнев, он взял спутницу под руку и, не глядя на нее, бесстрастно наблюдая, что она не сводит с него благодарных, восхищенных голубых глаз, решительно увлек ее в сторону от проспекта, где была разлита ночь.

Красные огоньки пронзали темноту вечера. На улице шли ремонтные работы. За низким деревянным забором виднелась строительная техника, штабеля кирпича, груды каких-то мешков. Бальди облокотился на деревянную перекладину. Сделав несколько шагов, женщина остановилась в нерешительности, пристально всматриваясь в его помрачневшее лицо, склоненное над разбитой мостовой. Затем подошла и тихо прислонилась к нему; а Бальди с преувеличенным интересом рассматривал строительные инструменты, оставленные под брезентовым навесом.

Подобное заграждение окружало и форт «Полковник Рич» на далекой Колорадо,[12] в скольких-то там милях от границы с Невадой.[13] А кто тогда сам Бальди — Венонга, индеец с огромным пером на раскрашенном черепе, или Кровавая Рука, или, возможно, Белая Лошадь, вождь племени сиу? А если бы он вдруг оказался по другую сторону ограды, острые концы которой были украшены геральдическими лилиями? Вот бы взглянуть на выражение лица этой женщины, перемахни он сейчас через ограду! Тогда, внутри заграждения, он был бы уже — в ковбойских сапогах и кожаных мушкетерских перчатках — белым защитником форта, неким бравым Буффало Биллом, одни усы которого уже бросали вызов… Нет, ничего не получится, он не собирался пугать стоявшую рядом женщину детскими сказками. Но Бальди уже повело, остановиться он не мог; решительно сжав губы, он резко шагнул в сторону.

Не глядя на спутницу, устремив взгляд вдаль, словно в другую часть света, бросил:

— Пошли!

И, видя, что она беспрекословно повинуется, словно надеясь на что-то, неожиданно спросил:

— Вам не приходилось бывать в Южной Африке?

— В Африке?

— Да, на юге Африки: колония дель Кабо, Трансвааль…[14]

— Нет, это… очень далеко?

— Еще бы! Несколько дней пути!

— А кто там живет — англичане?

— В основном англичане, а вообще-то — разные народности.

— И вы там были?

— А как же!

Выражение его лица изменилось, будто от тяжелых воспоминаний.

— Я прожил в Трансваале… да, почти два года.

— Then, do you know english?[15]

— Very little and very bad.[16] Вернее, я совсем позабыл английский.

— А чем вы там занимались?

— По правде сказать, весьма необычным делом; чтобы этим заниматься, и языков-то знать не надо.

Она шла рядом, то и дело оборачиваясь к Бальди, будто хотела попросить его о чем-то и не решалась; так ничего и не произнесла, лишь нервно передернула плечами. Бальди искоса взглянул на нее и улыбнулся своей выдумке насчет работы в Южной Африке… Сейчас, наверное, половина девятого. Он вдруг ощутил стремительный бег времени, и ему показалось, что он уже в салоне парикмахерской: сидит, развалившись в кресле, закрыв глаза, и вдыхает ароматы разных одеколонов, в то время как теплая пена обволакивает его лицо… Выход все же был: эта женщина должна исчезнуть. Без слов, без объяснений, просто убежать, с расширенными от ужаса глазами… «Ну что, познакомилась с необыкновенным мужчиной?!»

Остановившись, Бальди наклонился к ней:

— Мне незачем было изучать английский, ведь пули говорят на своем языке, понятном всем. В Трансваале — это на юге Африки — я охотился на негров.

Она явно не поняла и улыбнулась, часто моргая:

— Вы охотились за нефами? За черными мужчинами?

Бальди почувствовал, что сапог, вступивший на землю Трансвааля, увязает все глубже; он попал в дурацкое положение. Но широко распахнутые голубые глаза вопрошали с таким жадным интересом, что остановиться он уже не мог: ему захотелось ее утешить.

— Да, я занимал ответственную должность: охранял алмазные копи. Богом забытое место. Каждая смена работала по полгода. Но служба выгодная — платили в фунтах. И, несмотря на одиночество, я не скучал. Иногда, например, кто-то из негров пытался сбежать, прихватив необработанные бриллианты — мутные камешки, мешочки с алмазной пылью. Но ведь кругом — колючая проволока под током. А также я — в любую минуту готовый развлечься и охладить порыв чернокожего лентяя. Очень забавно, уверяю вас! Пиф-паф, и негр, кувыркаясь в судорогах, заканчивает свой путь.

Теперь женщина нахмурилась, опустила глаза, взгляд ее потерянно блуждал на уровне его груди.

— Вы убивали негров? Стреляли из винтовки?

— Из винтовки? Нет, охота на чернокожих бездельников ведется из пулеметов марки «Шнейдер». Двести пятьдесят выстрелов в минуту.

— И вы могли?

— Ну разумеется! И с превеликим удовольствием!

Ну вот, наконец… Женщина отступила, беспомощно оглядываясь, хватая ртом воздух, задыхаясь от волнения. «Вот будет развлечение, если ей придет в голову позвать на помощь!» Но она, обернувшись к «охотнику на негров», робко попросила:

— Пожалуйста, давайте ненадолго присядем вон там, на скамейке…

— Пойдем!

Пока они пересекали небольшую площадь, Бальди предпринял последнюю попытку:

— Вы не почувствовали отвращения? Ко мне, к тому, что услышали? — произнес он с издевкой, скрывающей раздражение.

Женщина решительно замотала головой:

— Нет, что вы… Вы, наверное, так страдали…

— Да вы меня просто не знаете! Чтобы я мучился из-за каких-то черномазых!

— Я хочу сказать… Вы много пережили в прошлом. Чтобы быть способным на такое, чтобы согласиться на подобную работу…

Она была готова положить ему на голову ладонь, моля об отпущении грехов. Посмотрим, есть ли предел сентиментальности этой учительницы-немки.