Владимир Кунин - Пилот первого класса
— Одну секунду, Виктор Кириллович, — сказал я Азанчееву и посмотрел на Катерину: — Итак, мадам?
— Я подумала о том, что, если ты не будешь обедать дома, мы с Лялькой перекусим в столовой.
— Прекрасно! — согласился я.
— Папа, возьми меня в рейс! — выкрикнула Лялька.
— Сначала пройди у мамы медосмотр.
— Прости, пожалуйста... — Катерина повернулась и вышла, таща на буксире Ляльку.
Я рассматривал Азанчеева. «Все может быть... — думал я. — Все!»
— Василий Григорьевич, — сказал Азанчеев. — Загрузка всего сорок процентов. Может быть, не делать два рейса, а сделать один сдвоенный?
— Виктор Кириллович, — рассмеялся я, — считайте, что вы внесли неоценимый вклад в научную организацию труда. Утрясите это с отделом перевозок, и добро.
Азанчеев кивнул и вышел.
— Виноват... — снова сказал я в трубку, нажал клавишу внутреннего переговорного устройства и наклонился к микрофону: — Иван Иванович, кто пошел в Ак-Беит за мотором для кинопередвижки?
— Соломенцев. «Як-двенадцатый», борт триста семнадцатый. Вылет в девять сорок, — ответил динамик голосом Ивана Ивановича Гонтового.
— Понял... — сказал я и усомнился в успехе дела. Однако в телефонную трубку сказал: — Ну вот, оказывается, все прекрасно! Вылетел он в девять сорок... Туда пятьдесят минут. Да там, пока погрузят, пока что... И обратно — час пять, час десять. А обратно ветер встречный. А как же? Вы не учитываете, а нам приходится.
Когда я положил трубку, мне вдруг захотелось снять китель и прямо тут, в кабинете, лечь на пол и полежать минут тридцать, закрыв глаза, ни о чем не думая, ничего не вспоминая. Желание было столь велико, что я даже испугался. Я резко встал и несколько раз глубоко вздохнул. Затем сел за стол я преувеличенно деловито записал на перекидном календаре: «Накладная 24310» — и поставил три восклицательных знака. Но это мне не помогло. В памяти неожиданно всплыл тоненький поросячий плач, приглушенный мешком, чье-то бормотание, чье-то хихиканье...
И снова какое-то странное, неведомое до сих пор ощущение тоски сжало мое сердце.
Напряженно и неподвижно я сидел за столом, тупо уставившись в плакатик над дверью; «Быстрые действия в воздухе — результат длительных раздумий на земле...»
ЛЕНА
Наверное, во всей этой истории все-таки виновата я. Как говорят французы, «шерше ля фам», что означает — «ищи женщину». То есть не просто ищи женщину, а если ты хочешь обнаружить корень какой-нибудь неприятности, то, докопавшись до истины, ты найдешь там женщину. Так вот, этой женщиной была я. Не совсем женщиной, но вы же понимаете, что я имею в виду. Знаете, как в анкетах — пол женский...
Я и представить себе не могла, что, существуют такие аэродромы. «Степь да степь кругом...», избушка на курьих ножках, длинная деревянная палка, торчащая рядом с избушкой, а на конце этой палки полосатый сачок. Все! Ах нет... Еще при избушке с сачком какой-то совершенно опереточный дед в телогрейке, валенках и в фуражке гражданской авиации. Это при плюс двадцати пяти! Фантастика!.. Но если быть честной до конца, то я тоже была хороша. Вьетнамские джинсы, долго бывшие в употреблении; очень миленькие, почти целые кеды; что-то типа кофточки и зеленая в прошлом форменная куртка студенческого стройотряда с матерчатым знаком университета на рукаве. И есть я хотела, как семеро волков!
Мы сидели с этим утепленным дедом на ступеньках его домика и ждали какой-то дурацкий самолет, который должен был прилететь за каким-то дурацким двигателем для кинопередвижки...
Меня уже буквально тошнило от голода, и я все время ждала, что этот дед вот-вот начнет действовать в лучших литературных традициях: спросит, не голодна ли я, а потом накормит «чем Бог послал». Тем более что ни ему, ни Богу не пришлось бы ломать себе голову, чем бы меня накормить. Я была согласна на краюху хлеба. Но этот служитель авиакульта, наверное, от старости перезабыл все благородные сказочки, в которых кормят голодных девочек. Я ему уже раза три рассказывала про то, как я заболела, как лежала в колхозной больничке, как уехал мой стройотряд, как я, бедняжка, осталась здесь одна и как мне теперь сложно добираться до Москвы, а он ухом не вел.
Только время от времени вставлял: «Да-а-а...», или «Дела-а...», или «Скажите, пожалуйста!» И это вовсе не означало, что ему безумно хочется узнать, что же со мной было дальше. Наоборот, промычав «да-а-а...», он тут же начинал говорить о своих болезнях или поднимал голову, смотрел чуть мутновато-голубыми глазками, как у врубелевского Пана, на свой полосатый сачок и говорил:
— Ежели б сюда радиооборудование, этой площадке цены бы не было... — И длинно сплевывал.
— А почему на вашем аэродроме нету радио? — вежливо спросила я.
— Ну разве ж это аэродром? Это же «точка»...
— А в Хлыбово отсюда самолеты летают?
— Нет. В Хлыбово не ходют. До Добрынина — будьте любезны. А в Хлыбово нет... Прислали бы радиооборудование, радиста, и ажур... Что, здесь места мало? — И старик презрительно сплюнул.
— А Добрынино — это где? — поинтересовалась я.
— А это километров полтораста не доходя до Хлыбова.
— А из Добрынина поезда в Москву идут? — с надеждой спросила я.
— Нет... В Москву только через Хлыбово...
«Так! Еще одна порция компота!..» — подумала я и затосковала.
— Ну хоть в Добрынино-то можно?
— Это будьте любезны! — с удовольствием сказал старик. — Сергей Николаевич сядет, я ему скажу, и... ажур!
— А он возьмет?
— Я ж скажу! Меня Сахно завсегда слушает, — расхвастался старик. — Мы с ним, знаешь!.. Мы с ним кореша давние!
— А он кто? — без всякого любопытства спросила я. Нужно же было о чем-то спрашивать... Дико хотелось есть!
Старик поглядел на часы, на небо и, как мне показалось, торжественно ответил:
— Самый лучший летчик повсюду. — Подумал немного и виновато добавил: — Только немного старый...
Минут через десять прилетел самолет. Я не знаю, как он называется, — такой маленький и с пропеллером.
Он прокатился через все поле и подъехал чуть ли не к самому домику. Я смотрела на этот самолетик и думала, что сохранение равновесия в природе — штука чрезвычайно важная. «Ту-114», севший на этом поле, нарушил бы все пропорции. А этот самолетик был как раз под стать избушке и старику в телогрейке. Они были просто из одной компании.
Старик же был несказанно удивлен. Будто он ждал не этот самолетик, а по меньшей мере суперлайнер. Он вроде бы даже растерялся.
Открылась дверь, и на землю выпрыгнул рыжий мальчишка лет двадцати в летной форме. Выпрыгнул и тут же уставился на меня.
— Приветик, дядя Паша! — крикнул мальчишка, с удовольствием разглядывая меня. — Кого ищешь?
— А Сергей Николаевич-то где, «приветик»? — удивленно спросил старик. — Мне звонили, будто он прилетит.
— На пенсии твой Сергей Николаевич, — весело ответил рыжий и впервые посмотрел на старика.
— Ври больше! — обиделся старик. — Ты за движком?
— Ага... — Рыжий снова уставился на меня.
— Димитрий! Возьми товарища, они по болезни от группы отставшие... — попросил старик и ткнул в меня пальцем.
— Ты что, сдурел? Порядков не знаешь? Ну ты, дядя Паша, даешь!..
Но я уже понимала, что он меня обязательно возьмет. Ему жутко хотелось меня взять.
— Мне действительно очень нужно, — тихо проговорила я и опустила глаза. А затем снова подняла их на рыжего и сказала: — Пожалуйста...
Вот эти глаза вниз, потом наверх и тихое «пожалуйста» на мальчишек до двадцати трех лет действуют безотказно. Правда, этим нужно уметь пользоваться. Чем реже, тем лучше. Сохраняется свежесть и точность попадания. Меня этот прием уже раза два выручил из довольно рискованных ситуаций. И теперь я его берегу только для критических моментов. Это мой, так сказать, РГК — резерв главного командования...
... Когда мы с этим рыжим Димкой взлетали, я решила вознаградить себя за маленькое унижение на земле. Я ласково погладила какой-то прибор со стрелкой и спросила:
— Скажите, Дима, это действительно тот самый самолет, на котором в тысяча девятьсот десятом году летали Александр Иванович Куприн и борец Заикин?
— Нет, что вы!.. — тут же ответил этот рыжий. — Это значительно более ранняя модель... На этом самолете в девятьсот восьмом разбился Сергей Исаевич Уточкин. К счастью, он отделался легкими ушибами, а самолет удалось, как вы видите, недурно починить.
И тогда я подумала, что впервые вижу мальчишку, которому так шли бы рыжие волосы.
— Слушай, — сказала я. — У тебя пожевать чего-нибудь не найдется? Буквально подыхаю...
Он подмигнул мне и вытащил откуда-то кулек с конфетами «Старт». Я набросилась на эти конфеты.
Мы уже летели, и все внизу было маленьким и медленным. Димка что-то изредка бормотал в микрофон, но я не слышала что. Когда же он о чем-нибудь спрашивал меня и я ему отвечала, нам приходилось наклоняться друг к другу — мешал шум мотора.
