Мила Иванцова - Живые книги
Вера все не отходила и зачарованно слушала чужую непонятную речь. Амалия перевела. Девушка слегка наклонила голову на бок, а одна бровь ее смешно поползла вверх, как бы говоря: «Так вы принимаете условия нашей игры?»
Кристин посмотрела на часы. Амалия бросила взгляд на свои, а Вера на старинные настенные, которые качали маятником неподалеку на стене. Они показывали четверть двенадцатого.
— Я думаю, что успею рассказать вам хоть что-нибудь о моей бабушке. — Она снова улыбнулась, и легкая грусть отразилась на ее лице. — К сожалению, при таком ритме жизни ни детям, ни внукам нет дела до далеких предков. Их не очень интересуют сентиментальные истории о былом. Пусть это будет моим небольшим вкладом в вашу виртуальную библиотеку!
— А госпожа Амалия — писательница! — не удержалась Вера, указав рукой на Читательницу.
— Qu'est-ce que c'est «pisatelnitsia»?[7] — не поняла туристка.
Амалия погрозила пальцем Вере и сдержанно объяснила, что она действительно писательница и согласилась на эту игру, надеясь пополнить свой архив интересных историй, которые, возможно, когда-то пригодятся при написании книг.
Глаза француженки снова округлились, а брови поползли вверх.
— О! Какая неожиданная удача! Живая писательница! Тогда я просто обязана рассказать вам что-то интересное! Ведь я и сама так люблю читать! — Она указала рукой на книжные полки. — Но кофе я уже пила, и пирожное только что съела. Принесите-ка нам, пожалуйста, соку, вы же не против сока, Амалия?
Моя бабушка… Это так неожиданно и так странно… Но, видимо, именно здесь и сейчас пришла пора рассказать кому-то о ней — озвучить мои мысли. С возрастом люди становятся сентиментальнее, на их «внутреннем рынке» растет цена не на нефть или алмазы, а именно на такие воспоминания. И я питаю особый сентимент к моей бабушке, часто вспоминаю о ней, хотя она была обычным человеком, «рядовой французской женщиной первой половины двадцатого века», как написали бы журналисты.
Однако она не была французской женщиной! Она была бретонкой! Вы понимаете разницу? — Кристин заглянула в глаза собеседницы, та кивнула, но промолчала.
Бретонцы, жители северо-западного полуострова Франции Бретань, — это, по сути, кельты, которые в древности переселялись из Британских островов под давлением англо-саксов. И бретонский язык местного населения, конечно, тоже кельтской группы. Но современное молодое поколение уже почти не понимает язык своих пра-пра… Кругом царит государственный, но в южной части полуострова еще кое-где хранят традиции и говорят на обоих языках. Когда-то Бретань была отдельным королевством, которое до XVI века сопротивлялось французским централизаторам. Но потом… потом все бретонское истреблялось и шлифовалось величественной Францией.
Собственно, я о бабушке. На ее юность пришлись тяжелые годы. Она появилась на свет в конце XIX века в простой и небогатой крестьянской семье, в которой родилось двенадцать детей, но не все выжили. Дома говорили на бретонском. Представляете, бабушка ходила в школу всего два года — с семи до девяти лет! Там и выучила французский. Полученных знаний ей хватило только для того, чтобы научиться самостоятельно расшифровывать Библию. В семье решили, что этого достаточно и дальше она должна пасти коров…
Бабушка мечтала стать врачом. На протяжении всей жизни она покупала в букинистических лавках и на распродажах дешевые потрепанные книги по медицине, которые продавали студенты путешествующим букинистам. Ее библиотека состояла из очень умных учебников и монографий.
В 1914 году в возрасте восемнадцати лет она вместе с сестрой «поехала во Францию», то есть в Париж, так тогда у нас говорили, потому что Париж олицетворял собой Францию, а Бретань считала себя ею весьма условно. Поехали на заработки. У вас тоже, я знаю, Киев притягивает к себе рабочие руки из провинции. Это всегда шанс прокормиться и прокормить семью — зарабатывать в богатом месте, чтобы проедать деньги в бедном.
Все работники с Запада страны прибывали тогда на вокзал Gare Montparnasse, теперь на его месте уже стоит новое современное здание. И там, на вокзале, наивных приезжих ждали «агенты» работодателей. Многие из них были просто сутенерами, которые заманивали в свои сети очень доверчивых провинциальных девушек. «Настоящие» французы относились к бретонским девушкам как к здоровым, вежливым, но… недалеким. Этот образ закрепился даже в мультиках. Но сутенеры и не искали большого ума.
Надо сказать, что бабушке с сестрой тогда просто повезло в чужом большом городе! Они действительно наткнулись на представителя семьи одного буржуа, куда их наняли прислугой «на всю работу». Это была удача! Но буквально через несколько недель вспыхнула Первая мировая война, и напуганные девушки снова вернулись домой, в свой поселок Chapelle-neuve[8] (Kapel Nevez на бретонском). Опять пасти коров. У меня дома на стене есть фото того периода — сестры в национальной бретонской одежде. Они там обе очень серьезные — потомки кельтов-мореплавателей, борцов за свой маленький гордый этнос…
После войны сестра там же на родине ушла в монастырь, а бабушка снова поехала в Париж и нанялась на работу в большое пригородное хозяйство. Сначала выращивать и убирать картофель (а что еще она умела?!), а потом бабушка много лет собирала розы и тюльпаны на цветочных плантациях богатой семьи де Вилъморен. Их предприятия до сих пор продают разные семена и розы. Кстати! Луиза де Вильморен была довольно известной писательницей. Я слышала, что в вашей стране очень уважают Экзюпери, да? — Кристин оторвала взгляд от старинных медных кофеварок и мельниц, и улыбка Амалии подтвердила ей сказанное.
Так вот: эта Луиза была невестой писателя-летчика! Они были помолвлены. Но не сложилось. И, видимо, так должно было быть. Они были очень разными. Очень.
Кристин замолчала, словно задумчиво гладила взглядом старинные предметы на полках, и, видимо, что-то вспоминала. Амалия незаметно бросила взгляд на часы и подумала, что скоро вернется муж собеседницы и на этом рассказ может прерваться. Но та снова заговорила:
— Бабушка работала там много лет. Имея мужа и четверых детей. Мой дед тоже был бретонцем. Он, бедный, пострадал на войне от газовой атаки… Вы же слышали, как солдат в окопах травили ипритом? Он прожил после войны еще 15 лет, но был слаб здоровьем и умирал ужасно. Его обожженные едким газом легкие причиняли ему страшные страдания, а антибиотиков тогда еще не было…
Но, несмотря на это, супруги нажили за четыре года четверых детей, которых бабушка в итоге растила сама, и по мере своих сил дала всем образование. И всю жизнь провела, собирая цветы. Со стороны это может показаться романтичным занятием, не так ли? Собирать цветы до пенсии! Кстати, о пенсии — в смутные для Европы годы, конец тридцатых — первая половина сороковых (Вторая мировая война), из каждой ее зарплаты хозяева вычитали определенный «пенсионный» процент, но… Но не платили его в государственную кассу. И так продолжалось десять лет!
Это стало известно, когда бабушка в ее шестьдесят собралась выйти на пенсию, но оказалось, что она ее еще «не заслужила».
Хоть я и нередко слышала, что характер у бабушки был нелегким, но она безропотно смирилась с этим и проработала еще десять лет в воинской части, выполняя привычную для нее тяжелую неквалифицированную работу уже в таком возрасте. Вот так просто богатые люди украли у нее десять лет жизни…
Кристин снова погрузилась в свои воспоминания, но вдруг услышала, что звякнул колокольчик на двери первого этажа, посмотрела в глаза собеседницы, словно хотела понять, осознала ли та все, о чем она рассказывала, и нужно ли было вообще открывать душу чужому человеку здесь, в чужом, хоть и таком красивом, городе?
Амалия тоже услышала, что кто-то вошел, и проследила за реакцией Кристин.
— Еще, еще расскажите что-нибудь о ней! — попросила женщина неожиданно искренне и жадно.
— Конечно, каждая энциклопедия поведает вам, кто такая Луиза де Вильморен, кем были ее друзья и любовники, но нигде вы не найдете упоминания о Марии-Элизе Кабельгвен, скромной, незаметной, трудолюбивой, одной из тех, кто всегда находится неподалеку, но чьего мнения никогда не спрашивают.
Однако это она покупала мне маленькой в бакалейной лавке дешевые конфеты, склеенные между собой боками. Это она выносила с поля под юбкой картофелины, чтобы прокормить своих четверых детей. Это она пасла коров, вязала носки и мечтала лечить людей. Это у нее украли десять лет заслуженного отдыха…
Рука Кристин неожиданно стукнула по столу и замерла. Амалия осторожно положила свою ладонь на руку пожилой женщины. Француженка улыбнулась и накрыла ухоженную руку новой знакомой своей второй ладонью — рукой обычной женщины, которой многое пришлось делать в этой жизни.