Бора Чосич - Наставники
Сапожники, знатоки не существующих в настоящее время кож, торчали в своих будках и ждали ареста или чего-то в этом роде. Один из них сказал: «Все сапожники до войны были красные; если немцы про это узнают, нас перетопят как котят!» Отец сказал: «Вы, главное, молчите в тряпочку!» Это было в сорок третьем босом году, году безо всего. Сапожники сидели на стульчиках, очень маленьких, почти детских. Сапожники дни напролет глядели в дырявые подметки, которые пытались залатать, одновременно ведя беседу: «Все планеты в космосе, должно быть держатся на невидимых глазу нитях!» Или: «Наполеон Бонапарт был мал ростом, но велик духом!» Мама говорила о сапожниках: «Они все – философы!» Дедушка сказал: «Это потому, что сидят скорчившись!» Дядя сказал: «Иные из них очень умны, просто они разочаровались в образовании!» Дедушка сказал: «Лучше почтенное ремесло, чем черт знает что!» И мы согласились.
Сапожное ремесло состояло из кройки кож для ботинок и из пришивания к кожам подметок, очень жестких. Мама всегда говорила: «Какие у них ладони, у бедняг, жесткие, как подметки!» Сапожники всегда здоровались и прощались за руку; мне казалось, что руки у них деревянные, из живого дерева Сапожное ремесло состояло из кройки кож, подбивки подковок и очень крепких рукопожатий. В сапожном ремесле самым важным делом было изготовление ботинок, беседы о Наполеоне, а также о других событиях, все еще не утративших значения. Дедушка говорил: «Не понимаю, как они выносят этих клиентов, которые вечно толкутся и чешут языками!» Мама отвечала: «Но, папа, без клиентов они останутся без работы!» В сапожных будках присутствовали мастера, которые заколачивали гвозди в подметки, и другие люди, созерцающие заколачивание. В сапожном деле главным было снятие мерки с клиента, далее беседы о линкоре «Граф фон Шпеер», в настоящее время потопленном. В сорок третьем снятие мерок почти прекратилось, однако беседы о морских сражениях продолжались. В сорок третьем кровожадном году стала раскрываться истинная сущность сапожников – философская, проповедническая, общечеловеческая. К сапожникам приходили мой отец, мой дядя, они спрашивали: «До каких же пор это будет продолжаться?» Сапожники отвечали им удивительно точно: «Видно, до конца войны!» – или что-то в этом роде. В сорок третьем кожу перестали употреблять на обувь для человечества, сапожники плевали вслед появившимся ненастоящим мастерам, фабриковавшим по соседству деревянные башмаки, гордость сапожников была весьма уязвлена. Раньше сапожники всегда держали в окошке только что сделанный ботинок, сейчас в окошках торчали вазы с искусственными цветами и фотографии Геды Ламар, очень непристойные. В будки входили немецкие унтера, унтера спрашивали: «Вас ист дас?» – но никому из них не удалось купить дорогую и далекую американскую актрису. В сорок четвертом самый известный маэстро сапожного искусства, Воя Лупа, нашел нелегальную кожу и стал делать по ночам ботинки, довоенные, очень элегантные. А в сорок третьем вся округа ходила с дырявыми подметками. Воя Лупа сделал ботинки для своего товариша, героя сапожной профессии, одновременно героя профессии умирания за свою родину. Когда подтянулся Первый батальон Двадцать первой сербской дивизии, друг Вой, Душко-пулеметчик, объявился на костылях, ой нога у него больше не было. Воя Лупа надел своему коллеге Душко-пулеметчику на оставшуюся ногу изумительный ботинок, второй выставил в окошке, очень запыленном. В сапожном искусстве самым главным было сделать два одинаковых ботинка, левый и правый. Это было главнее всего раньше; в сорок четвертом же. штучной работы году, зачастую это выглядело смешно, глупо, мизерно.
Дедушка сказал: «Может, этот ботинок кто другой купит, с правой ногой!» Все согласились: «Не исключено!» Это рассказ об искусстве изготовления обуви, о сапожном мастерстве, но и еще кое о чем другом, как это часто случается в жизни.
Исключительно похвальное ремесло, босяцкое
Это рассказ о моей семье, в то же время это рассказ о совсем других людях, часто почти незнакомых. Как возьмусь писать рассказ о собственной семье, так и появляются какие-то посторонние люди, вовсе не состоящие ее членами, которые нам вообще никем не приходятся. Это все из-за того, что таких людей много, намного больше, чем наших. Вот это и есть такой рассказ, действующие в нем лица не имеют с нами ничего общего, но все-таки. Мама сказала: «Сколько народу на Земле живет, что муравьев, Боже сохрани, подумать только!» Отец спросил: «А тебя что, заставляют думать-то?»
Существовало множество людей, которые нам никем не приходились, однако мы с ними здоровались, они ходили по нашей лестнице, некоторые заходили к нам на кухню. Люди приходили пересказывать дяде эпизоды футбольного матча, пропущенного им, когда он был занят с Драгицей. Эти люди рассказывали о фантастических ударах посредством ноги, потом показывали мне, как можно имитировать пердеж с помощью губ и мышцы руки, это было как взаправду. Дядя воскликнул: «Ну дают!» Дедушка сказал: «На этом можно бы и деньгу зашибить, если кому нравится!» Люди, которые не имели ничего общего с нашей семьей, давали мне уроки искусственного пердежа, отец говорил о них: «Вот пройдохи!» Дедушка выражался короче: «Босяки!» Дядя недоумевал: «Разве?» Дедушка отвечал: «Меня не проведешь, вот такие вот скажут тебе: „Глянь на облако!" – а сами в этот момент тащат у тебя бумажник!» Тетки подтвердили: «Да-да, такие, как они, в кинотеатрах во время любовных сцен страсти испускают непристойные звуки с целью унизить!» Мама добавила: «Точно так же испортили мне впечатление от фильма об усекновении головы у княгини Таракановой!» Дядя сказал: «Просто они называют вслух и своими именами вещи, которые видят на экране, – например, титьки!» Дедушка поинтересовался: «А тебе все мало?»
Мы знали людей, которые по киношкам выкрикивали названия частей женского тела, эти люди учили меня навроде бы испусканию газов, они же занимались разными делами, нам совершенно непонятными. Все это было во время войны, мировой и всеобщей, эти люди не значились ни в каких списках по профессиям. Дедушка сказал: «В любой нормальной стране их укоротили бы на голову!» Дядя возразил: «Они никому не мешают, разве только делают вид, что пердят посредством дутья в мышцу руки или с помощью других трюков!» Мама сказала: «Они выражаются губительно для детской души, не дай Бог, услышит их мой чувствительный и разумный сынок!» Дедушка сказал: «Они у тебя полтину возьмут в долг, а потом ищи-свищи!» Дядя сказал: «Просто они любят шутки и поговорить о любви!»
Дедушка сказал: «Тьфу!» Отец осмотрелся, потом заметил: «Они, когда дерутся, кожаные ремешки на кулак наматывают, я лично с ними знаком!» Дедушка среагировал: «Вечно ты попадаешь в компании!» Отец продолжил: «Они все время либо должны кому-нибудь, либо ждут перевод от кого-то, только он все не идет!» Дедушка встрял: «Точно, вот и я боюсь!» Отец добавил: «Все они когда-то происходили из знатных семей, только те от них отказались!» Тетки сказали: «Они все были бывшими боксерами или чинили крыши, потому они такие сильные!» Мама решительно сказала: «Им спать негде, а едят они только тогда, когда я им даю позавчерашний картофельный паприкаш! – и добавила тише: – Бедняги!» Еще мама сказала: «У них под пиджаками вообще рубах нет, они обматываются для тепла газетами!» Дедушка сказал: «Если вывернуть у них карманы, то там, кроме табачных крошек и смертоносных перочинных ножей, гроша ломаного не найдешь!» Дядя сказал: «Стоит им увидеть бабу, как они ее сразу за титьки хватают!» Дедушка сказал: «Когда-нибудь им туго придется!» Мама возразила: «Никогда!»
Все это относилось к тем людям без определенных занятий, но все-таки речь о них шла как о мастерах, деятелях высокого класса. Дядя сказал: «Хотел бы я знать, кто вам еще может достать немецкий армейский хлеб и сардины!» Дедушка согласился: «Ага, жулье!» Дядя продолжил: «А когда я вам уголь в карманах таскаю, так это ничего, да?» Тетки добавили: «Мы полагаем, что никакие они не бродяги, просто люди, несчастные с младых ногтей!» Дядя сказал: «Да нет, разве что только одеваются они очень неэлегантно, в случайные предметы одежды не сочетающихся цветов!» Дедушка спросил: «А они что, на большее претендуют?»
Речь шла о людях без профессии, о тощих типах, не знающих ремесла, о них в моей семье речь шла зимой, предпоследней зимой большой войны, о них же шла речь и позже. Мы перебирали множество занятий, как будто точно знали, кто чем занимается, но чаще всего говорили об одном ремесле, очень странном, босяцком. Отец говорил: «Мне бы только узнать, записано у них в аусвайсе. что они босяки?» Дедушка говорил: «Да брось!» Дядя сказал: «У них аусвайсов-то нет, разве ж они люди?» Мама опять печально добавила: «Жизнь у них собачья, прямо сердце надрывается!» Дедушка утешил ее: «А когда они у тебя золотой браслет с комода сперли, ты их жалела?» Мама ответила: «Я про это и думать забыла!»
