Мануэль Пуиг - Предательство Риты Хейворт
– У них зубы желтые от соленой воды.
– Они на тебя точно глаз положили.
– На тебя саму глаз положили.
– Ты поосторожнее, а то они знают, что твоя сестра ребенка прижила и отец ее из дому выгнал.
– Спи, Тотито, засыпай. Будь умницей, поспи еще. Вот так… Эта чертова потаскуха думает, я как она буду.
– Ты теперь особо берегись, у тебя уж и месячные начались, пропадешь, если дашь какому-нибудь себя охмурить. Враз заделают ребенка.
– Пусть себе болтает, тварь поганая, ты, Тотин, когда большой вырастешь, не будешь плохие слова говорить, правда, золотко? Ты у нас везучий, не то что Инес, вот кому не повезло, бедненькая, нет у нее отца. Где же теперь сестра? Уж не умерла ли? Я маленькая, а уже тетя, сегодня Инес в моей кроватке поспит, уложу ее между мной и Мухой, вот Инес и погреется между двумя тетями. Ты бы испугался, если бы твой папа пришел пьяный, прямо падает, и как схватит ремень от штанов, и как стеганет меня, дай тебе Бог, Тотин, чтобы папа не хлестал тебя ремнем, когда большой вырастешь. Инес глупая и не знает, что если заревешь, то еще ремня получишь, вот бы ты, когда вырастешь большой, на ней женился, она чуток постарше тебя, но ничего. Инес уже «мама» и «папа» говорит. А ты когда научишься «мама» и «папа» говорить?
– Мне надо мясо готовить, а ты не ленись и подотри пол, не будь грязнухой, Ампаро, тебе же хозяйка сказала: где малыш напачкает, ты сама должна убирать.
– Я не грязнуха, у кого передник чище, у тебя или у меня?
– У тебя дома пол-то хоть подметают? У меня, может, и хибара, но пол мы подметаем, пол земляной, не каменный, но мы его всегда подметаем.
– У меня дома пол тоже земляной, и мы его все равно подметаем.
– Дома пол до того утрамбовался, что сделался будто оштукатуренный. Его каждый день, как подметешь, надо водой сбрызгивать, чтобы пыль не поднималась.
– А у нас мама пол известкой поливает. Да заснешь ты наконец, чертов негодник!
– Сеньор Берто тебя услышит.
– Ампаро! Угомони ребенка, я работаю!
– Хозяин сидит со счетами в столовой.
– Не всем везет, как тебе, Тотин, чтобы всегда из тепленькой бутылочки пить. Бедная Инес просыпается голодная и пьет из холодненькой, а то пока мама среди ночи встанет, чтобы дрова разжечь и согреть молоко, целый час пройдет, а Инес еще сильней ревет, если папа стегает ее ремнем. Хорошо, Тотин, что твой папа не убил директора больницы.
– Ампаро, пойди сюда!
– Хозяин!
– Хотел, чтобы я паука убила, который по стене полз, но я не достала.
– Большой паук? У меня дома живет черный паучище, прячется в соломе под крышей, все никак его не убью.
– А у меня дома в щелях; когда мама на улице в корыте стирает, я выношу Инес, вхожу в комнату с полным ведром воды и плескаю на стену, а между кирпичами все паутиной забито и чуть польешь водой, эти чертовы пауки так и прут из щелей, я их ботинком луплю, и они размазываются по кирпичам.
– Хорошо получается, если пол известкой полить?
– Я наврала, мама его поливала разведенным порошком от насекомых, который сеньора Мита дала. Целое ведро вылила, и пол стал как утрамбованный, с белыми пятнами от порошка.
– Ампаро!
– Опять уснул, сеньор.
– Приодень его к шести часам, поедем встречать сеньору из больницы.
– Надену ему штанишки и пелеринку, которые сеньорита Адела из Ла-Платы привезла.
– Ругал тебя хозяин?
– Он после обеда не ложился, сидит со счетами в столовой. Хорошо, что он насмерть не прибил директора больницы.
– Не то сидел бы в тюрьме, не отпустили бы. Но сеньора ведь говорила, что возьмет тебя в Ла-Плату, чего же ты ноешь?
– Дали бы ей отпуск, она бы взяла меня в Ла-Плату.
– Сейчас же вытри пол.
– Я так рада, что хозяин его не убил.
– Вам сколько литров молока оставить?
– Говорила я вам, чтобы не колотили в дверь во время сиесты; оставьте два с половиной литра.
– Звонок не работает.
– Мы его отключаем, чтобы хозяин спал после обеда. Входите без стука.
– Он сегодня не ложился, а коли б спал и проснулся от шума, так бы раскричался, что вы бы надолго запомнили.
– Твой хозяин столько раз лишь чудом выкручивался, ему лучше поменьше кричать.
– Будто вы не знаете, что у него от засухи пали все бычки. Чтоб у вас передохли все коровы, если еще мне в дверь стукнете.
– У меня всего-то четыре коровы, сам за ними и смотрю. А у кого много было, те дерьма объелись.
– Убирайтесь с кухни, а то вас коровы заждались. Придете домой, а какая-нибудь откинула копыта.
– Я не с вами разговариваю. Какой у тебя красивый передник, Ампаро!
– Ворованный он. Эта воровка после первого причастия не вернула платье, которое монашки дали ей поносить.
– Сейчас за неделю заплатите, за двадцать литров?
– Подождите, Ампаро спросит у хозяина.
– Жду тебя на улице, а то лошадь уйдет.
– Хозяин говорит, что заплатит на той неделе.
– Ампаро, ты поосторожнее с Фелисой, она распутная.
– Вы Фелисе не верьте. Мне монашки это платье дали перед первым причастием, как и другим бедным девочкам, которые в процессии идут позади всех. А хозяйка сказала, чтобы я его оставила себе, все равно оно по краю обтрепалось. И подкоротила его.
– Мне сеньора Мита говорила, что, когда ты подрастешь, она тебя научит и ты поступишь санитаркой в больницу.
– Не хочу, они самые распутные.
– Фелиса еще хуже.
– У санитарок халаты затасканные и некрахмальные.
– Все лучше, чем быть служанкой.
– А из чего хозяин выкручивался?
– Да рогатый муж мог его убить.
– Но хозяин никуда не ходит без сеньоры.
– Это когда он неженатый был, сколько раз чудом спасался, а то бы прирезали. Иди в санитарки, Ампаро.
– Одна санитарка незамужняя родила.
– Твоя сестра тоже без мужа родила, ты-то чего воображаешь?
– Зачем опять проснулся, негодник? Задала бы тебе ремня, будь моя воля. Но мне надо тебя нянчить, пока не вырастешь. Вот купит твоя мама мебель, и я стану у вас ночевать. Была бы для меня кровать, на всю ночь оставалась бы нянчить. Что дороже: кровать или бычок? Ах, если бы у твоего папы было много денег, как у отца Моры Менендес, я бы все время жила у вас, как няня Моры Менендес… Не плачь, сейчас сменю, мокрую пеленку уберем и положим сухую, если капельку помолчишь, я пеленочку проутюжу, чтобы тепленькая была, а то у тебя вся попка скукожилась. Теперь Мора Менендес уже большая, настоящая барышня, а няня так и живет у них, и жених у нее есть из деревни, он к ней в гости прямо в дом ходит, в гостиную. У Моры еще нет жениха, но когда будет и станет к ней ходить, – она что, няню из гостиной выгонит и ей придется сидеть с женихом на кухне?
– Ампаро, после отнесешь это письмо на почту. Ну что, шалунишка? Причеши его получше, Ампаро, скоро повезем к маме.
– Я малыша с собой на почту возьму, сеньор.
– Ампаро, запомни, ты мне поклялась никому про это не говорить.
– Я и не говорила никому. Упаси Бог, умереть мне на этом месте.
– Никогда не говори Мите про нашу тайну.
– Не скажу, сеньор. Только сеньора спрашивала, откуда у меня на руке синяк.
– Какой еще синяк?
– Ну когда вы увидели, что я видела, как вы за дверью стоите и слушаете, чего они говорят.
– Какой такой синяк?
– Да вы тогда, сеньор, и не заметили, как руку мне сильно зажали, пока я не поклялась, что ничего не скажу сеньоре Мите.
– А Адела тебя ничего не спрашивала?
– Спрашивала, они с сеньорой спросили, откуда у меня на руке синяк. Но я же вам поклялась, что ничего не скажу про то, как на вас наткнулась, когда вы за дверью слушали, чего они говорят.
– Поклянись снова. Что не скажешь Мите, вообще никому.
– Хорошо, сеньор. Клянусь белым светом, да ослепнуть мне на этом месте.
– Бог тебя покарает, если нарушишь клятву.
– Нет, нам монашки говорили, что клясться грех, что никогда не надо клясться.
– И что ты им про синяк сказала?
– Что это меня священник поколотил в церкви. Такое раз в церкви было, я сеньоре Мите и рассказала. Священник этой Рольдан затрещину влепил, она аж грохнулась на пол, а потом Рольдан встала обалделая и не знает, куда идти, и пошла было в ризницу, а священник как схватит ее за руку, как шмякнет об стенку, потому что она облатку глотать не умела и чуть не подавилась и жевать ее принялась, когда та застряла в горле, это было перед первым причастием.
– Кто эта Рольдан?
– Одна девочка, за железной дорогой живет. Мы с ней позади всех в процессии шли.
– И Мита тебе поверила?
– Сеньор, я не знала, что вы пишете письмо, думала, вы со счетами сидите. Будете мебель покупать?
– Ампаро, грязнуха паршивая, пришлось мне самой пол подтирать.
– Мне уже не надо на почту, потому что хозяин порвал свое письмо.
– Сходи-ка в булочную за толчеными сухарями. Знаешь, что я тебе скажу? Я к ужину нажарю шницельков, а ты дома будешь доедать похлебку, которую твоя мамаша сварила на обед.
– Везет же тебе, Тотин, не то что Инес. Она ведь мне не сестра. Вот послушай: Инес, бедняжечка, – дочка моей старшей незамужней сестры, поэтому я для Инес тетя, и, когда она подрастет, я смогу ее шлепать… А Муха мне сестра, только младшая, и если я дергаю ее за волосы, она царапается когтями, как кошка. Тебя я шлепать не могу, потому что у твоего папы есть деньги, и он мне платит, чтобы я тебя нянчила, но если ты не будешь лежать тихо, я тебя ущипну, когда никто не видит, лежи тихо, негодник, кому говорят! Если б ты знал, бедная Муха ни разу не ела шницелей, а в тот вечер, когда лил жуткий дождь, и я не могла вернуться домой, и Фелиса нажарила шницелей, после ужина хозяин отвез меня на машине, и я легла с Мухой и рассказала ей про шницеля. Муха откинула мне одеяло с живота и стала водить холодной рукой, все хотела шницеля потрогать. Вот бы твой папа заработал много денег и купил мебель. Повезло же няньке Моры… жених звонит в дверь, она выходит ему открывать, а сама без передника… Хорошо, что твоего папу не посадили в тюрьму, бедная твоя мама, директор ее враз без отпуска оставил, и она не смогла поехать в – Ла-Плату, зато хозяин чуть не прибил директора насмерть.
