Мануэль Пуиг - Предательство Риты Хейворт
– У Тито желудок никудышный, хочешь не хочешь, а надо беречься.
– И брат у него такой же, сразу видно, что желудок больной, это у них семейное.
– Не семейное, это золовка испортила Тито желудок, он мне еще женихом жаловался на несварение, как ни спрошу, что он ел, вечно одно и то же – тяжелая пища.
– Когда Тито у брата жил, он уже тогда на желудок жаловался.
– Я гляжу, золовка кое-как готовит, а для вкуса везде кладет перец, только и думает, как бы побольше наперчить.
– Она же без конца на улице пропадает, когда ей возиться на кухне?
– Для хорошего жаркого время нужно и хозяйский глаз. Ты, мам, не представляешь, как это кстати, что у тебя дома огород, а то ведь и не упомнишь всего, что надо купить, разную зелень и приправы неострые. У тебя вдоволь и базилика, и розмарина, и петрушки полно. А у нее вечно кладовка пустая, вот она в последний момент и бросает в кастрюлю перец, и любая еда тяжелая выходит, сколько бы она ни тратила денег на нежирное мясо.
– Не знаю, как там Мита выкручивается, у Берто ведь тоже очень капризный желудок.
– Берто, если ест спокойно, что угодно переварит. Мита говорит, это все от нервов, а на деле желудок у Берто не такой капризный, как у Тито.
– Дедушка понес цыпленка отцу Виолеты. Мама, можно я тоже пойду?
– Опять пошел в сером фартуке. Видела бы Мита, как он ходит на улицу в этом сером фартуке, вот бы рассердилась.
– Клара, твой отец без этого фартука жить не может.
– Мита перестала бы защищать Виолету, если бы слышала, что та про нее говорит.
– Мам, дедушка уже перешел улицу, я его не догнал.
– Но Адела не смогла бы учиться с таким слабым зрением. Ты вспомни, как ее головные боли донимали.
– С утра до вечера на работе и все время со светом.
– А может, вернулась бы Мита в Ла-Плату, и ей снова бы захотелось в университет. Отец Софии мог бы устроить ее к кому-нибудь ассистенткой.
– Так хочется поглядеть на малыша Миты.
– Нет, ведь Берто решил, что Мита бросит работу, как только дела его немного поправятся.
– Умираю от усталости.
– Виолета думала, ты работаешь с девяти до шести, и пошла готовить отцу ужин. Передавала тебе привет.
– Она что-то хотела мне сказать?
– Принялась рассказывать Кларе про одного мужчину с работы.
– Мне очень надо поговорить с Виолетой. Бедняжка. Ее отец сам готовит себе ужин, теперь поди знай, куда она пошла.
– Сказала, что должна готовить отцу ужин, ушла – еще семи не было.
– Мама, я умираю от усталости, ты что днем делала?
– Собиралась вычистить ковер на лестнице, но пришла Клара, и мы с ней сели немного пошить.
– Ты уговорила ее сделать Мите покрывало?
– Она пошлет ей все рисунки. Так хочется поглядеть на малыша Миты.
– Натертый мозаичный пол очень красиво смотрится; когда я стояла у дверей и ждала, пока ты откроешь, видела, как на свету все сверкает от парадной до края гостиной.
– Клара была права, но я больше не дам ей натирать пол, когда сойдет блеск, у нее довольно хлопот с домом, детьми и мужем. Муж любит биточки, а жареного ему нельзя, так у Клары хватает терпения варить мясо, проворачивать, а потом она добавляет розмарина и сыра и подрумянивает в духовке, чтобы биточки были как настоящие: на вид не отличишь, и для желудка не вредно.
– Если надо к следующей субботе, я тебе весь пол натру за вечер.
– Виолета не знала, что у тебя такой длинный рабочий день.
– Сегодня было очень много работы.
– Виолета жаловалась, что печатает за высоким столом и устает.
– У нее в конторе нет и половины той работы, что у меня.
– Глаза себе намазала, как цыганка. Наверное, пошла на свидание к этому мужчине.
– Если он женатый, то должен ужинать дома в такое время.
– Значит, к другому пошла.
– Что же ей, по-твоему, делать? Домой идти и на отца смотреть?
– Я иногда думаю: встали бы матери из могил.
– Сначала надо подмести, потом пройтись тряпкой, тогда пол будет чистый и впитает мастику. Потом обмакиваешь тряпку в мастику и наносишь ровным слоем по всему полу, и тут начинается самое муторное: растираешь суконкой, пока не заблестит.
– Будь ее мать жива, все вышло бы иначе.
– Летом двери во дворик будут открыты, и тогда станет видно, как натертая мозаика блестит и в парадной, и в гостиной, до конца крытого дворика.
– Мита пишет, что не любит наводить порядок в доме, который она снимает, уж очень он старый.
– Хуже, что в Вальехосе все растет с таким трудом.
– Хорошо, когда у тебя большой дом, но ведь чего стоит содержать его в чистоте.
– Бедная Мита так и не смогла пожить здесь.
– Дальше курятника никуда не смей ходить в этом фартуке.
– Пап, накрывай на стол, а то я очень устала.
– Сколько уже из Италии не пишут?
– Вчера было письмо от Миты, и все. Надо бы сфотографировать дом и послать им в Италию.
– Что это Клара в пакете унесла?
– Черствый хлеб на сухари.
– Ты не послала в Италию ни одного снимка с домом? Пошли, они всегда ждут от нас новостей.
– Я им напишу, хоть они и не писали.
– Вот скосят клевер и напишут.
– Мита пишет, что с ужасом ждет начала весны, тогда у них в Вальехосе самый ветер с пылью поднимается.
– Адела, напиши сестре, она всегда ждет писем, вы не знаете, каково жить вдали от родных.
– А что писать?
– Не пиши, что я ходил на улицу в сером фартуке. Скажи, чтобы приезжала скорее, а то нам не терпится поглядеть на малыша.
– И Берто большой привет.
– Напиши, что если они переберутся в Ла-Плату, то смогут жить у нас, дом большой, всем места хватит. Надо будет подыскать приличную службу для Берто.
– Не выдумывай, папа. Он же тебе сказал, что не собирается на службу.
– Напиши, что видела Софию Кабалус, скажи неправду.
– Я все думаю ей позвонить, а потом забываю. Позвоню завтра с работы.
– Напиши, будто София Кабалус тебе сказала, что отец может устроить Миту на факультете, ассистенткой у какого-нибудь профессора.
– Виолета не рассказывала новых сплетен?
– Нынче ей вздумалось про Миту говорить, мол, зачем она столько надрывалась и учила аптекарское дело, которое ей не нравится, если потом вышла замуж и не собирается больше этим заниматься.
– Напишу Мите, что если она приедет в Ла-Плату да еще устроится в университет, то сможет поступить на факультет филологии, как ей хотелось.
– Хватит учиться, сколько можно?
– Папа, не ешь больше, а то лопнешь.
– Ты не давай Кларе много черствого хлеба, а то не останется курам.
– Я целую банку сухарей истолкла на шницеля, так что весь лишний хлеб можешь отдать курам.
– Ты вот жалуешься, что нет хлеба, а сам столько его съедаешь, что даже не знаю, как в тебя влезает.
– Где идет фильм Карлоса Палау?
– Премьера в «Селекте».
– После схожу, когда будет дешевле.
– На снимке в газете он – вылитый Берто.
– Нынче Виолета без конца ругала Миту за то, что она на кино помешалась.
– Похоже, Виолета написала Мите, а та ей не ответила. Вот она на Миту и взъелась.
– Мита в последнем письме приписала: «это письмо предназначено и для Виолеты».
– Виолета хотела для себя отдельного письма.
– Что с этим кино у Миты просто мания какая-то и что у нее вечно всякие причуды, вот она и вышла за Берто, который похож на киноартиста.
– Поешь, а то заболеешь.
– Я так устала, что есть не хочется. У меня сегодня упали очки, я чуть не умерла со страху.
– Где?
– На улице. Разбились бы опять, я бы, наверное, не пережила.
– Когда тебе снова к окулисту?
– Жаль глаза в кино портить, а то бы пошла на Карлоса Палау.
– В профиль он особенно похож на Берто.
– Если бы Мита устроилась на факультете, мы бы с ней могли встречаться после работы. Я каждый раз иду мимо библиотеки и вспоминаю Миту.
– Подумать только: уйму часов просидит за учебниками, а потом еще бежит туда с Софией.
– И снова за книги, у Миты железное зрение.
– Всё романы читали.
– Всегда вижу в окнах одни и те же лица, в этой библиотеке так темно. Эти жалкие лампочки свисают с потолка, черные от грязи, на них стеклянные абажуры из белого стекла, точно тюлевая юбочка, и все черные от копоти. Тряпкой со скипидаром можно в одну минуту отмыть и лампочки, и абажур – было бы светлее в этой библиотеке.
II. В доме Берто. Вальехос, 1933 год
– Думают, раз мы служанки, то можно под юбку лезть и делать что угодно.
– Я не служанка, я Тото нянчу, и все.
– Это пока ты маленькая, потом в служанки пойдешь.
– Не говори так громко, а то малыш проснется.
– Только вечером никогда не возвращайся домой одна по земляным улицам.
– Санитарки из больницы, которые до ночи работают, все живут на земляных улицах, и все равно одни ходят.
– Санитарки все распутные.
– У них одна незамужняя родила.
– Ты гляди в оба, а то увидят, что ты служанка, и положат на тебя глаз, хоть тебе всего двенадцать. Возьмет и попортит тебя какой-нибудь из местной шпаны.
