Грэм Джойс - Как подружиться с демонами
А теперь домовладелец Антонии вознамерился расширяться и задрал арендную плату. «Гоупойнту» это оказалось не по зубам, и в конце месяца ему грозило выселение. Я пытался предпринять кое-что, чтобы выиграть для Антонии хоть немного времени, но возникла одна загвоздка, так что все оставалось под большим вопросом.
— Зайду на следующей неделе. Надеюсь, уже с хорошими новостями, — сказал я.
— Ты герой, Уильям. Побольше бы таких, как ты.
— Антония, ты ничего обо мне не знаешь! Я и гроша ломаного не стою.
— Ты один из самых добрых и надежных людей, каких я только встречала.
Антония схватила меня за руку и заглянула в глаза своими ясными очами. И тут я не выдержал. Она воистину серафим. Нужно срочно менять тему.
— Слушай, я тут встретил одну. Говорит, работала здесь. Красивая такая. Звать Ясмин.
Антония прищурилась, припоминая:
— В жизни не взяла бы никого с таким именем.
Ну надо же, — выходит, мы тоже не лишены предрассудков, подумал я. Досадный изъянчик в нашей святости. Какое облегчение!
Антония все еще пыталась вспомнить:
— Постой… Не та ли это девушка, что взялась за библиотеку? Когда ты в последний раз заглядывал в нашу библиотеку? А ну-ка, заходи.
«Библиотекой» считалась дюжина полок с подержанными книгами, преимущественно в мягких обложках. И мне совсем не хотелось туда заглядывать. Во-первых, «Гоупойнт» по очевидным причинам заражен бесами. С полудня до четырех его обитателям полагается гулять где-то еще. Смысл этой затеи — придать им целеустремленности, чтобы не гнили в койках дни напролет. И вот, пока они целеустремленно шатаются по улицам, неприкаянные бесы, деятельные как никогда, неутомимо ищут, в кого бы вселиться. Во-вторых, бесам свойственно скапливаться на пожелтевших страницах и в рваных корешках старых книг. Уж и не знаю почему.
Не то чтобы я не обсуждал бесов с Антонией. Как-то раз она, каждый божий день с чистым сердцем приходившая в это место, кишащее бесами, дала мне понять, что видеть их видела, но обсуждать не намерена.
Я просто извинился, поднялся со ступеньки и отряхнул брюки на заднице.
— Антония, на тебя опять напал конъюнктивит. Сходи покажись врачу.
— Пустяки.
Я открыл было рот, чтоб возразить, но тут черти принесли какую-то щербатую молодуху. На ней была грязная дутая куртка — по виду точь-в-точь рулон теплоизолятора, каким обматывают водонагреватели.
— Есть уже четыре часа? Уже четыре? Четыре? — спросила щербатая девушка с тем особым вибрирующим акцентом вроде манчестерского, который появляется, когда у вас ребра ходят ходуном от ломки.
Глаза у нее почти выскакивали из орбит, а в расширенных зрачках читались каллиграфические спирали слов: «внутривенный бес».
— Нет, — сказала ей Антония. — Где-то полтретьего.
Девушка перевела умоляющий взгляд на меня. Я малость струхнул и в то же время посочувствовал ей.
— Еще точно нету четырех?
Ради нее я посмотрел на часы:
— И близко нет.
Она резко повернулась к нам спиной, явно без понятия, что делать дальше. Понурила голову, глубоко засунула руки в свою изоляционную обшивку.
— Ну, я пойду, — сказал я. — Просто заскочил рассказать, как дела.
— И я очень ценю это, Уильям. Правда ценю.
Ее блаженная улыбка подтверждала — она действительно так думает. Антония, знаете ли, словами не бросается.
Не успел я отойти, как заблудшая «манчестерская» девушка вновь завела свою шарманку:
— Эй! Эй! Ну когда же, на хрен, станет четыре, а? А?
ГЛАВА 2
Когда я вернулся домой тем вечером, звонил телефон. Отвечать я не спешил. Бывало, я и вовсе не утруждал себя этим — обычно кому-то просто охота потрепать языком о том или этом, и только. Я повесил ключи, стянул пальто, подошел к винной стойке и выбрал «Божоле мулинаван» урожая 1999 года. Потом все же снял трубку, удерживая ее подбородком, пока откупоривал бутылку и наполнял здоровенный бокал пунцовой службой спасения.
Звонила Фэй.
— Как поживаешь?
— Нормально, Фэй. А ты?
Ого, Фэй стала интересоваться моим житьем-бытьем — это что-то новенькое. Пусть даже простая формальность, все равно прогресс налицо. Обычно она сразу берет быка за рога. Впрочем, ограничившись этим жалким подобием заботы, она понеслась как пришпоренная:
— Поговорила я с детьми. В общем, Клэр тебя навестит, а Робби и слышать о тебе не желает.
Я пригубил еще райской росы. Ливнем в безводной пустыне она окропила язык, ангелом в красном облачении устремилась к нёбу. Уверен, что старые мастера, когда писали свои библейские полотна, смотрели на моделей сквозь бокал вина. Поди сюда, любовь моя, давай-ка украсим твою наготу соком виноградных лоз.
— Тоже неплохо.
— Может, он еще и передумает, — сказала Фэй. — Я стараюсь не вмешиваться, но не позволю ему совсем уж тебя игнорировать.
В трубке причмокнуло. Такое ощущение, будто Фэй, болтая по телефону, вечно что-то жует. Или слизывает с пальцев — скажем, мороженое, мед или шоколадный сироп.
— Я ценю это, Фэй. — Повисла неловкая пауза, так что я спросил: — Как там ваша знаменитость? Вкусно вас кормит? — Я знал, что стоит мне заговорить о Люсьене, и беседа, считай, закончилась.
— Занят своей новой программой. Какие-то нелады с контрактом.
— Обычное дело.
Кстати, примите к сведению: бес контрактов — из сонма воинственных духов.
Три года назад Фэй ушла от меня к знаменитому шеф-повару. Его показывают по телику. Прекрасный кондитер. Любитель подслащивать сдобу сахарной пудрой. Я-то уж точно не стану заморачиваться с выпечкой. В общем, он бросил свою жену с двумя детьми ради моей жены с тремя. Я бы предложил прямой обмен, но, боже мой, видели бы вы эту грымзу — его бывшую! Сара — моя старшая дочь — учится в Уорвикском университете. Она всегда была на моей стороне. Теперь, значит, двое из трех, совсем недурно.
Фэй перешла к делу:
— Короче, Робби спрашивает: с теннисом и фехтованием будет то же самое, что и со школой?
— А как это он спрашивает, если он со мной не разговаривает?
Нет, ну в самом деле! Вот ведь паршивец!
Кажется, она переложила трубку в другую руку, чтобы обсосать освободившиеся пальцы.
— Ясно же, что он попросил меня спросить у тебя.
— Ясно же, что он должен спросить у меня сам. И ясно же, что ты объяснишь ему, почему это так важно.
— Это и есть твой ответ?
— Ну да, ясно же.
Фэй вздохнула. Что-что, а вздыхать она умеет! Все разочарования, накопившиеся за годы совместной жизни, она способна вложить в один-единственный вздох.
— Ладно. Я ему передам.
— Спасибо, что позвонила, Фэй.
Я положил трубку и поднял бокал. Да, все еще больно. Все еще обидно. Я врачую гноящиеся раны красным вином.
Знаю, о чем вы сейчас подумали. И поскольку я сомневаюсь, что вы специалист по идентификации или таксономии подобных существ, на всякий случай ответственно заявляю: алкоголь отнюдь не бес. Всего лишь одно из ряда летучих гидроксильных соединений, полученных из углеводородов путем дистилляции. Это сложный технологический процесс, включающий в себя сбраживание сахаров. Тот факт, что алкоголь вызывает сильную зависимость и толкает людей на экстремальные и деструктивные поступки, еще не делает его бесом. Когда люди произносят «он одержим демоном пьянства», они сами не знают, о чем говорят.
Я и сам слегка пристрастился к ферментированному винограду, из-за чего, случалось, вел себя опрометчиво. Но когда говорят: «Вина напиться — бесу предаться» — это полная чушь. Согласен, если злой дух уже вселился и обнаружил в хозяине слабое место, он может поощрять вредную привычку. Но это нечисть другого замеса.
Спрашиваете, почему мой пятнадцатилетний сын больше не желает со мной общаться? Да потому, что я решил больше не платить баснословные суммы, пропихивающие Робби сквозь высокие врата привилегированного Гластонхолла. Мне не нравится, в кого он превращается за многостворчатыми окнами этого дорогостоящего заведения. Не по душе мне клеймо избранного, тисненное у него на лбу. А пуще всего меня возмутило, как сын обошелся с официантом, когда мы обедали в итальянском бистро на Дин-стрит.
Не знаю, где Робби набрался презрения к тем, кого принято называть рабочим классом: то ли среди мрачных коридоров и подстриженных газонов Гластонхолла, то ли знаменитый телеповар Люсьен преподнес с пылу с жару. Но мне стало горько и стыдно. И разумеется, я корил себя за то, что не был с сыном в период его возмужания, не мог направить его. Не так уж трудно относиться к любому встречному перво-наперво уважительно, а потом по возможности дружелюбно. Ко всем прочим добродетелям следует как минимум стремиться, но эти две — обязательный набор. А мой сын за то время, что я был отлучен от воспитания, превратился в заносчивого мерзавца, который ни за что ни про что оскорбил официанта. Само собой, я, рассердившись, просветил Робби насчет того, что писал Джордж Оруэлл об отношении к людям, подносящим нам еду. При этом я удостоверился, что разгон, который я устроил сынуле, дошел до ушей официанта раньше, чем он приправил наш салат.
