Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

Потом Сладден шепнул что-то на ухо Гэй и встал.

— Мы с Гэй уходим, — объявил он. — Увидимся позже.

Нэн, беспокойно сверлившая его взглядом, внезапно скрестила руки на коленях и спрятала в них лицо. Тоул, который сидел рядом, ласково обнял ее за плечи, изобразил печально-сочувственную гримасу и ухмыльнулся компании. Сладден взглянул на Ланарка и произнес мимоходом:

— Подумаешь над моими словами?

— Да. Тут есть над чем поразмыслить.

— Обсудим позже. Пошли, Гэй.

Огибая заполненные столики, они удалились. Фрэнки насмешливо заметила:

— Похоже, Тоул, придворный фаворит теперь не ты, а человек-загадка. Хотела бы я ошибаться. А то ведь придется тебе взяться за старое ремесло придворного шута. А Рима никогда не спит с придворными шутами.

Не выпуская из рук трясущегося плеча Нэн, Тоул ухмыльнулся и произнес:

— Заткнись, Фрэнки. Это ты придворная шутиха и всегда ею будешь. — Извиняющимся тоном он бросил Ланарку: — Не обращай на нее внимания.

Рима взяла с соседнего сиденья свою сумочку и сказала:

— Ну, я пошла.

Ланарк попросил:

— Погоди секунду, я тоже собираюсь на выход. Обойдя столик, он надел пальто. Остальные попрощались, а Фрэнки крикнула в спину Ланарку и Риме:

— Счастливо развлечься!

Глава 2

Рассвет и квартира

В нижнем фойе было пусто, если не считать девушки за кассой. Через стеклянные двери Ланарку были видны огни фонарей, отраженные в лужах. Временами дверь уступала особенно сильному порыву ветра и внутрь со свистом проникал сквозняк. Рима вынула из сумочки пластиковый дождевик. Ланарк помог ей одеться и спросил:

— Где останавливается твой трамвай?

— На перекрестке.

— Отлично. Мой тоже.

Снаружи им пришлось сражаться с ветром. Ланарк взял Риму за руку и, желая ощутить, что тащит ее, с усилием рванулся вперед. Перекресток располагался неподалеку, рядом с трамвайной остановкой был вход во двор. Беззвучно смеясь, они шагнули туда, чтобы укрыться от ветра. Волосы Римы, выскользнувшие из пряжек, двумя водопадами струились вдоль ее спокойного лица; большие глаза смотрели на Ланарка. Она пальцами зачесала волосы назад, морщась и повторяя: «Мешают, сил нет».

— Мне нравится такая прическа.

Они постояли молча у противоположных стен, выглядывая на улицу. Наконец Ланарк откашлялся.

— Ну и паршивка эта Фрэнки.

Рима улыбнулась.

— Она безобразно обращалась с Тоулом.

— Видишь ли, она была на взводе.

— Почему?

— У нее к Сладдену те же чувства, что и у Нэн. Когда Сладден и Гэй уходят парой, Нэн начинает рыдать, а Фрэнки грубить. Сладден объясняет это тем, что у Нэн эго негативное, а у Фрэнки — позитивное.

— Бог мой! Неужели все приятельницы Сладдена в него влюблены?

— Я — нет.

— Рад это слышать. О, гляди! Гляди!

— На что?

— Гляди!

Перекресток был местом, где сходилось несколько широких улиц, и Ланарку с Римой были видны две из них, хотя даль окутывала сгустившаяся тьма. Приблизительно в миле, на вершине большого плоского холма, обе улицы упирались в жемчужно-серый небосклон. Большая часть неба оставалась черной, бледное зарево не добралось еще до крыш домов, и можно было подумать, что в концах двух улиц занимаются два отдельных дня. Рима повторила:

— На что глядеть?

— Видишь? Видишь это… как же оно называется? Когда-то это обозначалось специальным словом…

Рима проследила, куда указывал его палец, и спросила холодно:

— Ты говоришь об этом зареве?

— Рассвет. Вот как это называлось. Рассвет.

— Довольно сентиментальное слово, не так ли? Он уже блекнет.

Ветер стих. Ланарк ступил на тротуар и, наклонившись, стал попеременно вглядываться в конец то одной, то другой улицы, словно собирался прыгнуть, но еще не решил куда. Рима не разделяла его волнения, и потому он на миг выбросил ее из головы. С легкой неприязнью она произнесла:

— Не знала, что ты неравнодушен к таким предметам. — И добавила, помолчав: — Ладно, мой трамвай.

Миновав Ланарка, она вышла на дорогу. По шпалам пригромыхал древний-предревний, почти совсем пустой трамвай и остановился, заслонив Ланарку вид. Это был его трамвай. Рима вошла в вагон. Ланарк шагнул за ней, потом, заколебавшись, произнес:

— Слушай, мы ведь еще увидимся?

Когда трамвай тронулся с места, Рима небрежно махнула с площадки. Надеясь, что она обернется и махнет снова, Ланарк следил, как она поднялась наверх и села. Она не обернулась. Ланарк взглянул в конец одной улицы, потом другой. Тусклый размытый свет заметно померк. Внезапно Ланарк кинулся на середину самой широкой улицы и пустился бегом.

Он бежал, не отрывая взгляда от горизонта и смутно надеясь, что, если достигнуть его, пока свет окончательно не погаснет, день продлится дольше. Поднялся ветер. Порывы подталкивали Ланарка в спину, и бежать было проще, чем идти. С тех пор как Ланарк прибыл в этот город, он не знал более захватывающего занятия, чем гонки с ветром к блекнувшему рассвету. Когда небо окончательно почернело, он остановился, перевел дыхание и поплелся на перекресток ждать трамвая.

Следующий трамвай повез его по одинаковым улицам с рядами многоквартирных домов. У остановки, где он вышел, дом стоял лишь с одной стороны, а с другой тянулась сплошная фабричная стена. Через двор он добрался до плохо освещенной лестницы, достиг верхней площадки и тихонько вошел в прихожую своей квартиры. Это была пустая комната с шестью дверьми. Одна вела в спальню Ланарка, другая — в уборную, еще одна — в кухню, где жила квартирная хозяйка. Другие соединяли прихожую с пустыми комнатами, где сквозь провалы в потолке виднелся гигантский чердак, по которому гуляли сквозняки. Когда Ланарк распахнул дверь своей спальни, хозяйка крикнула из кухни:

— Это ты, Ланарк?

— Да, миссис Флек.

— Иди сюда, я тебе кое-что покажу.

Кухня была чистая, но очень заставленная. Там стояли кресла, буфет, оттертый до блеска белый стол, неуклюжая газовая плита, а над ней полки с горшками. Большую часть одной из стен занимал железный стеллаж; под окном помещалась раковина и доска для сушки. Все горизонтальные поверхности были заполнены медными и фарфоровыми безделушками, а также бутылочками и банками с искусственными цветами — из пластика, подкрашенного воска и бумаги. Еще в одной стене имелась ниша с кроватью, и рядом с нею стояла миссис Флек — невысокая женщина средних лет. Кивком подозвав Ланарка, она сказала строго:

— Посмотри!

Под стеганым одеялом лежали в ряд трое детишек с серьезными лицами и широко раскрытыми глазами. Это были худой мальчик и девочка лет восьми, а также пухлая малышка четырех-пяти лет. Ланарк узнал в них соседей по площадке. Он сказал:

— Привет, компания.

Старшие дети широко улыбнулись, младшая хихикнула и заслонила лицо руками, словно желая спрятаться. Миссис Флек проговорила сердито:

— Их мать, эта чертова кукла, исчезла.

— Исчезла? Куда это?

— Почем мне знать, куда исчезают люди? Минуту назад была, и вдруг ее не стало. Так вот, что мне делать? Я не могу оставить их без присмотра. Гляди, какие они маленькие! Но я не такая молоденькая, Ланарк, чтобы возиться с сосунками.

— Но ведь их мать, конечно, вернется?

— Она? Нет. Из тех, кто исчезает, когда гаснет свет, не возвращается никто.

— О чем это вы?

— Я стояла у раковины и мыла посуду, как вдруг погас свет. Это не был перебой с электроэнергией: фонари за окном продолжали гореть. Я подумала вначале: «Кто-то исчезнет, — а потом еще: — А что, если исчезну я?» Сердце бухало, как барабан, хотя с чего бы мне пугаться? Я ведь так устала, и спина болит, не утихает. Часто думаешь: вот бы исчезнуть, и дело с концом. Так или иначе, свет снова загорелся, и я пошла заглянуть в твою спальню. Я знала, что ты ушел, ну а если ты потихоньку вернулся и это случилось с тобой?

— Почему? — тревожно спросил Ланарк.

— Я говорила уже: откуда мне знать, почему люди исчезают.

— Если бы я находился в спальне и… и исчез, как бы вы об этом узнали?

— О, обычно бывает какой-нибудь знак. От моего последнего жильца остался ужасный разгром, одежда была раскидана по всей комнате, платяной шкаф опрокинут, с потолка осыпалась добрая половина штукатурки — ту комнату мне с тех пор так и не сдать. А эти крики! Просто жуть. Но ты, Ланарк, так себя не поведешь — в этом я не сомневаюсь. Ты человек тихий. Так или иначе, тебя не было, и я вышла на лестничную площадку. Дверь была открыта, я сунула голову внутрь и позвала: «Сьюзи!» Я с ней всегда обращалась дружески, даром что она была уличная девка и совсем не следила за детьми. Только и делала, что пихала им сладости, и вот результат. Открой рот! — скомандовала она младшей девочке.