Анчи Мин - Императрица Орхидея

В детстве я тоже говорила на мандаринском наречии китайского языка. Раз в месяц к нам приходил учитель маньчжурского, но из его уроков я запомнила только то, что они были очень скучными. Я бы вообще не стала бы терпеть этих уроков, если бы не родители, которые считали, что тем самым они выполняют свой долг. В глубине души я точно знала, что они сами относятся к маньчжурскому языку несерьезно и не собираются делать из нас знатоков маньчжурской культуры. Все делалось только ради видимости, чтобы мать перед гостями могла сказать: «О, мои дети разговаривают по-маньчжурски». Потому что маньчжурский язык уже умер, он превратился в пересохшую реку, из которой уже никто не может напиться.

Я сходила с ума по пекинской опере. В этом тоже сказалось влияние матери. Она была столь горячей поклонницей оперы, что в течение года экономила понемногу деньги и на китайский новый год нанимала местную труппу для представления спектаклей на дому. Каждый год труппа разыгрывала новый спектакль. На него мать созывала всех соседей с детьми. Когда мне исполнилось двенадцать лет, труппа разыгрывала спектакль под названием «Юй Мулан». Я просто влюбилась в покорителя женщин Юй Мулана. После представления я отправилась за кулисы нашей самодельной сцены и все содержимое своего кошелька отдала актрисе, которая позволила мне примерить ее платье. Она даже научила меня петь арию «Прощай, мое платье!». В течение следующего месяца все соседи на милю кругом только и слышали, как я распевала «Прощай, мое платье!».

Отец находил удовольствие в том, чтобы растолковывать нам содержание этих опер. Ему вообще нравилось демонстрировать свои знания. Он постоянно напоминал нам о том, что мы маньчжуры, правящий класс Китая.

— Именно маньчжуры стали истинными ценителями и пропагандистами китайской культуры, — говорил он, особенно воодушевляясь, когда в голову ему ударял алкоголь.

Особенно любил он останавливаться на деталях древней маньчжурской системы знамен (военных, а затем и гражданских чиновничьих корпусов, принадлежность к которым передавалась по наследству). При этом отец не успокоился до тех пор, пока все его дети не выучили назубок, каким образом в каждом знамени идентифицируются ранги, какова их иерархия и чем они знамениты. В Манчжурии существовало восемь основных знамен: низшие — окаймленные, более высокие — одноцветные, среди которых выделялись белое, желтое, красное и синее.

Однажды отец принес нам свиток с графическим изображением Китая. На нем Китай имел форму короны и был окружен цепью более мелких государств, жаждущих и привыкших выражать свою полную покорность Сыну Неба, то есть китайскому императору. Среди этих государств на юге находились Лаос, Сиам и Бирма, на западе Непал, на востоке и юго-востоке Корея, острова Рюкю и Сулу, на севере и северо-западе Монголия и Туужестан. Годы спустя, когда я вспоминала эту сцену, то понимала, что отец показывал нам карту, но с тех пор форма Китая значительно изменилась. К тому времени, когда отца настиг злой рок, в последние годы правления императора Дао Гуана, в Китае значительно усилились крестьянские восстания. Иногда в жаркие летние месяцы отец месяцами не появлялся дома. Мать очень беспокоилась за нашу безопасность, потому что ходили слухи, будто в соседней провинции восставшие крестьяне жгут чиновничьи усадьбы. Тогда отец переселился в свою рабочую контору в городе и пытался взять ситуацию в уезде под контроль. Но однажды из Пекина пришел императорский указ, согласно которому, ко всеобщему ужасу, отец был разжалован.

Он вернулся домой, сгорая от стыда. Заперся в своем кабинете и отказывался принимать посетителей. За один год его здоровье сильно пошатнулось. Врачебные рецепты громоздились в нашем доме стопками. Стало ясно, что он долго не протянет. Мать распродала все семейное имущество, но мы все равно не могли оплатить долгов. Вчера мать продала последнюю вещь: отцовский подарок на свадьбу, нефритовую заколку для волос в форме бабочки.

Прежде чем нас покинуть, солдаты вынесли гроб на берег реки, чтобы мы могли видеть проплывающие мимо лодки и попросить кого-нибудь о помощи. Жара усиливалась, воздух был абсолютно неподвижен. Запах разложения из гроба тоже усилился. Мы провели ночь под открытым небом, мучимые жарой и москитами. В животах у нас громко урчало.

Я встала на рассвете и услышала отдаленный топот копыт. Мне показалось, что я продолжаю спать, но через некоторое время передо мной действительно появился всадник. От голода и усталости я едва не падала в обморок. Всадник спешился и направился прямо ко мне. Не мешкая ни минуты, он вручил мне сверток, перевязанный лентой. Он сказал, что это от таотая здешнего города. Испуганная, я бросилась к матери, и вместе мы развязали сверток. В нем находились три сотни серебряных монет.

— Очевидно, таотай был другом твоего отца! — ликующе воскликнула мать.

С помощью всадника мы снова наняли сбежавших солдат. Но счастье наше длилось недолго. Буквально через несколько миль дорогу нам преградила группа всадников во главе с самим таотаем.

— Произошла ошибка, — сказал он. — Мой подчиненный вручил деньги не тому семейству.

Услышав это, мать бросилась на колени. Люди таотая снова забрали у нас деньги. От всех этих переживаний силы меня окончательно покинули, и я упала на гроб своего отца

Таотай подошел к гробу и сел рядом с ним на корточки, словно для того, чтобы получше разглядеть рисунок на крышке. Это был коренастый человек с грубыми чертами лица. Потом он посмотрел на меня, и я от страха вся напряглась.

— Ты не китаянка? — наконец спросил он, глядя на мои незабинтованные ноги.

— Нет, господин, — ответила я. — Я маньчжурка

— Сколько тебе лет? Пятнадцать?

— Семнадцать.

— Так, так. — Глазами он продолжал меня изучать с ног до головы.

— На дороге полно бандитов, — продолжал он. — Такой хорошенькой девушке нельзя путешествовать без охраны.

— Но моему отцу необходимо вернуться домой! — Я начала плакать.

Таотай взял меня за руку и вложил в нее отобранные деньги.

— Ради уважения к твоему отцу, — сказал он.

Позже я не забыла этого таотая. Став китайской императрицей, я отыскала его и в виде исключения продвинула по службе без чьих-либо рекомендаций. Он стал губернатором области и до конца своих дней получал хорошую пенсию.

2

Мы вошли в Пекин через южные ворота. Я испытала потрясение при виде массивных розовых городских стен. Казалось, что этим стенам нет конца, они возвышаются одна за другой и вьются вокруг всего города. Высотой они были около сорока футов, толщиной — около пятидесяти. В самой сердцевине этого многослойного цветка из стен находился Запретный город, резиденция китайского императора.

Столько людей в одном месте я не видела никогда. В воздухе витал запах жареного мяса. Перед нами открывалась совершенно прямая улица более шести футов шириной. Она шла до самых Ворот зенита, ведущих в Запретный город. По обеим ее сторонам стояли палатки из натянутых на каркасы циновок и лавочки, украшенные гирляндами разноцветных флажков. На флажках были нарисованы те изделия, которыми торговали в лавочке. Везде было столько интересного! Вот пляшут на канате канатоходцы, вот предсказатели судьбы рассуждают о смысле разных предзнаменований, вот акробаты и фокусники дают представления с медведями и обезьянами, вот певцы в причудливых костюмах, париках и масках распевают старинные народные песни. Вот мебельных дел мастера изготавливают мебель прямо на глазах у публики. Уличная жизнь в точности напоминала сцены из старинных китайских опер. Вот лекари выставляют на продажу сушеные травы и огромные черные грибы. Вот мастер акупунктуры утыкал своими иголками голову пациента, так что она стала похожа на дикобраза. Вот искусный ремесленник чинит разбитую фарфоровую вазу с помощью маленьких заклепок. Его работа похожа на плетение кружев. Вот брадобреи обслуживают клиентов и при этом напевают свои любимые песенки. Мне так захотелось попробовать засахаренные, на палочках фрукты! Вот важно шествуют нагруженные тюками верблюды с заспанными глазами, и дети, глядя на них, радостно визжат.

Вот кули тащат на бамбуковых жердях тяжелые ведра с нечистотами. На канале их ждут специальные лодки, которые ночью вывезут нечистоты за город.

Нас принял дальний родственник с отцовской стороны, которого мы называли Одиннадцатым Дядюшкой, — маленький, щуплый человечек с кислым выражением лица. Он не обрадовался нашему появлению и постоянно жаловался на то, что дела в его магазине сушеных продуктов идут плохо.

— В последние годы мало продуктов для засушки, — рассказывал он. — Все съедается. Мне уже нечего продавать.

Мать извинялась за доставленные нами неудобства и обещала, что мы съедем, как только снова встанем на ноги. Дядюшка кивал в ответ, а затем предупредил, что входная дверь выпадает из рамы. Он жил в трехкомнатном домике на Линии посудников и лудильщиков в одном из огороженных семейных кварталов. На местном диалекте такие кварталы назывались хутонгами. Эти хутонги обвивали весь Пекин, как паутиной. В центре находился парк — Запретный город, а вокруг него — паутина из тысяч хутонгов. Дядюшка жил в восточной части города возле канала, вырытого вдоль стен императорской резиденции и считавшегося личным императорским водным путем. Я видела, как по каналу плывут лодки под желтыми императорскими знаменами. Из-за стен пушистыми зелеными облачками выглядывали кроны высоких деревьев. Соседи предупредили, чтобы мы не глазели в сторону Запретного города, потому что там полно драконов.