Эдуард Багиров - Идеалист
– Очнись, чего ты гонишь, – я налил перцовки, залпом опрокинул, вытаращил глаза, шумно выдохнул и закинул в рот лимонную дольку. – Во-первых, не Хохланд, а Украина. Это я могу ее Хохландом называть, потому что жил там. А во-вторых, не надо верить всему, что про неё пишут в газетах. Не те ты газеты читаешь. Да и тошнит уже от Москвы, честно говоря, – слукавил я. – А в Киеве – красота. Город и сам по себе красивый, жратва обалденная. А девки! Ты знаешь, какие там красивые девки?
– Ага, – заржал он. – Видал я этих красивых, все обочины подмосковных трасс ими утыканы. Если это называется красивые, то я уж лучше сам, вручную. Да и не собираюсь я из-за девок переться черт-те куда, у меня и в Москве с этим все ништяк. К тому же меня дико раздражает хохляцкий акцент, все эти гы и гля, и особенно от девок, тьфу. У меня от этого похабного акцента случается эректильная дисфункция. Вон, – он мотнул головой в сторону монитора, где была развернута страница сайта знакомств, откуда, демонстрируя плохие зубы, улыбалась какая-то посетившая его анкету очередная досужая девица. – Вон, глянь, чучело какое ко мне привязалось. Из Ивано-Франковска какого-то. Это ваше?
– Это в Украине, да, – я покосился на монитор и фыркнул. – А чего, вполне себе...
– Угу, вполне, – передразнил меня Ренат. – Пишет, ептыть, с ошибками, но кадрится, хе-хе. У меня под окном есть автомойка, там вот таких полно работает... Да еще и зовут ее Аня Жабенко. А у девушки с фамилией Жабенко никогда ничего не будет хорошо.
– Ренат, – я встал с кресла, подошел к столу, взялся за бутылку и достал с полки банку с маринованными огурцами. – Те несчастные украинские шлюхи, что ты видел на трассах, – это не девушки, а мясо. Они вообще любой национальности могут быть – какая разница-то? В Киеве девушки говорят почти без акцента. Чего тебе тут торчать? Сидишь всё время в городе, как мудак, и никуда тебя не сдвинешь, ничего тебя не интересует. Вот как ты можешь делать резкие заявы об Украине, ни разу там не побывав? А музыку-то вон украинскую слушаешь у меня с удовольствием! – я мотнул головой в сторону колонок, откуда весь вечер звучал очередной альбом «Ундервуда». – И водку украинскую пьем вот.
– Украинская музыка! – ехидно фыркнул Ренат. – В каком месте она украинская-то? Они давно живут в Москве и по-русски без акцента говорят. А перцовка, ну, я ж не виноват, что лучше хохляндской ее пока не придумали.
– Отож! – я назидательно поднял палец.
– Вот тебе и отож, – передразнил он меня. – Тоже мне, хохол нашелся. И ты перегнул насчет «ничего не интересует», меня не интересует именно Хохланд. Сало вот там вкусное, да, сало я люблю, но этот стимул для поездки явно недостаточный. На Сахалин бы вот я съездил, – Ренат закурил сигарету, выпустил клуб дыма и задумчиво уставился в окно. – Но Сахалин слишком далеко. И билеты дорогие очень. Тебе-то командировки оплачивает редакция твоя, а мне кто оплатит? Да и погода там сейчас говно, хуже, чем в Москве.
– Ну вот, – продолжал я уговоры, – а в Киеве тепло, девки, сало... Хреновуха опять же. Любишь хреновуху-то?
– Люблю. Лень только ехать. Да и это, брат... Ну, не люблю я хохлов. Извини уж.
– Да с чего ты их не любишь-то, если ни одного и не знаешь даже? Достал херню нести. К тому же тут и ехать-то нечего, – я взглянул на дисплей мобильного телефона. – Сейчас семь вечера, выходим на улицу, ловим тачку – и на вокзал. А там до Киева поездов навалом, по-любому уедем. И денег особо не надо, там все дешево, плюс не придется платить за гостиницу, у меня там друг живет. Давай, собирайся. Утром уже будем там. А если не понравится, то и черт с ним, в любой момент можешь уехать назад. В конце концов, революции не каждый день случаются.
– Ладно, – Ренат чуть замешкался и, словно принимая очень непростое решение, махнул рукой. – Хрен с тобой, уговорил. А чего брать-то с собой? Может, мне домой заехать?
– Да ничего не бери. Мы там пару дней будем, не больше. Газету можешь какую-нибудь взять в дорогу почитать. Я возьму причиндалы свои, диктофон там, ноутбук, это все влезет в рюкзак, зубную щетку тебе на вокзале купим. А больше тебе ничего не понадобится.
Ренат разлил еще водки, мы выпили, хрустнули маринованными огурцами и вышли на улицу. С такси в Москве проблем никогда не было: стоило подойти к обочине, сразу выстраивалась очередь из желающих подвезти.
– С Машей своей увидеться не планируешь? – спросил он, шаркнув колесиком зажигалки и приоткрывая окно.
– Не знаю. Думаю, вряд ли. Третьяченко какого-то из кандидатов чуть ли не впрямую спонсирует, так что они там в мыле все сейчас. На днях в Москве была, так даже доверила мне чемодан какой-то с места на место перевезти, до того занята была, носилась по городу.
– Мне вообще неясно, что ты в ней нашел, старик. Зачем тебе чужая хохлушка? Чего ты время-то тратишь? На что надеешься?
– Ренат, прекрати. Мы с тобой не о торговке с базара щас говорим, а о моей любимой женщине. У Машки харизма, как у сверхзвукового истребителя, она умна, как дьявол, и горда, как колонна Траяна. Я посвящу ей столько времени, сколько потребуется. К тому же, вне зависимости от раскладов, никогда не пожалею ни о единой потраченной минуте.
– Да не горда она, брат. Просто деньги любит. Впрочем, – он немного помолчал и неуверенно махнул рукой, – в наше время, когда эпитет «тупая сука» превратился уже чуть ли не в комплимент... такие отношения, да, очень ценны. Даже если они ненадолго.
– Ну, вот и не комментируй тогда. Сам разберусь. На себя лучше посмотри, супруг хренов.
– А чего? Я не такой дурак, чтоб на всю жизнь пристегивать себя к одной пизде. К тому же, – словно убеждая сам себя, балагурил он, – я принципиальный холостяк. Как выяснилось. И баб у меня немерено.
– Мудак ты, а не холостяк. Твое скаканье по койкам ясно показывает, что ты недозрелый мудак. Му-дак. И давай закончим на этом.
– Ты не обессудь, старик, – Ренат отвел взгляд. – Не мне тебя учить, конечно. Сам такой же идиот. Но не нравится мне все это. Я просто видел, как она на тебя смотрит. А у любящей женщины, поверь, совсем другой взгляд.
Я скрипнул зубами и отвернулся к окну. Знаю я. Сам все знаю.
Но ничего поделать не могу.
II
Несколько лет назад
– Э, слышь! Встал, давай, быстро! – Я проснулся от резкого тычка ментовской дубинкой в ребра. – Встал, кому сказал! Документы! Билет показал!
Я открыл глаза, сразу же впрочем зажмурив их снова: по сетчатке больно резануло – мощную иллюминацию тяжеловесных люстр в Девятом зале ожидания Казанского вокзала никогда не приглушали. На здоровенном табло можно было разглядеть время – полпятого утра. Несколько минут назад уполз пассажирский на Иркутск, и теперь, кроме челябинского в пять ноль две, отправления не планируется аж до семи утра, а пассажиры электричек этим залом не пользуются. Поэтому здесь было почти пусто, и моя растянувшаяся на четыре сиденья тушка здорово бросается в глаза.
– В Рязань еду, командир, – пробормотал я, выпрямляя затекшую спину. – Тетка у меня там.
– Билет где? – Свинорылый сержант лениво перелистывал мой украинский паспорт. – Билеты прибытия и убытия должны быть.
– Не купил еще... билет-то. В семь пятнадцать, командир, рязанский сто десятый. Позже куплю.
– Да хорош в уши-то ссать, – подошедший второй мент на паспорт даже не взглянул. – Какая Рязань, на хер? Я его тут уже третье дежурство вижу. Бомжара это, ептыть. Ну-ка, че у тя в торбе? Показал быстро. Муфлон, ептыть.
– Да ничего там нет, командир, – я суетливо расстегивал молнию рюкзака. Пальцы дрожали, молнию заклинило, открылась не враз. – Так, рыльно-мыльные всякие приблуды, мелочь разная. Книжка вот, фотоаппарат старенький.
– Открывай, ептыть. Карманы вывернул, давай, рязанец херов, – он внимательно ощупывал мое почти пустое портмоне, в недрах которого шуршала лишь какая-то мелочь. – На что билет-то покупать собрался, хер собачий? Че лапшу-то на уши вешаешь?
Я, опустив глаза, молчал. Второй мент бегло осмотрел скудное содержимое рюкзака, повертел фотоаппарат, брезгливо поморщился, швырнул его обратно.
– Че делать-то с ним, Сань? В отделение?
– Да на хер он нужен в отделении-то? – второй, поморщившись, отмахнулся. – Че там с ним делать будут? У него ж бабла даже на штраф не хватает. Возись с ним, гнидой хохляцкой. Э, – ткнул он в мою сторону дубинкой, – ну-ка встал и свалил давай отсюда. Пока ноги ходят. Еще раз увижу, отведу вон за пути, кишки поотшибаю. Пшел!
Я сгреб рюкзак, тяжело поднялся и, сгорбившись под безразличными взглядами пассажиров, побрел в сторону выхода. В голове шумело, и к страшному желанию спать вдруг добавилось проснувшееся вместе со мной острое чувство голода. Но спать все же хотелось сильнее. Я спустился на перрон и двинулся к электричкам. Ровно в пять отходит голутвинская, путь долгий, и я смогу выспаться. А оттуда в восемнадцать ноль семь таким же макаром потом вернусь. Что-что, а уж расписание Казанского вокзала я знал назубок, хоть ночью разбуди. Это, впрочем, неудивительно – на данном моем жизненном этапе Девятый зал ожидания – место моего проживания.
