Феликс Кандель - Коридор
– А мне скоро платье пошьют‚ – гнусавит Нинка и пяткой пятку чешет. – От за мной убегаетесь.
– Я не буду‚ – мотает головой Костик.
– Будешь. Мамка сказала‚ все убегаются.
Мамка у Нинки портниха. Мамка приносит с фабрики всякие лоскутки и шьет Нинке платья. Нинка ходит яркая‚ пестрая‚ разноцветная‚ как лоскутное одеяло: тут в горошек‚ там в цветочек‚ здесь в полосочку. Очень удобные платья‚ рви с свое удовольствие. На таком платье и пятно не пятно‚ и заплата не заплата.
– Если я за тобой не бегаю‚ – удивляется Костик‚ – чего это я стану бегать за твоим платьем?
Нинка шлепает по дубовому паркету голыми пятками‚ упирается пузом в пузо‚ молча хватает Костика за волосы. У нее никогда не поймешь‚ что к чему. Держит за волосы и ждет: то ли драть‚ то ли бежать‚ то ли еще как.
Костику драться неохота. Драться – это хлопотно: махать руками‚ плеваться‚ потом реветь. Уж лучше пострелять из пулемета‚ или водой побрызгаться‚ или к дяде Пуду пойти‚ супу поесть.
– Жили-были дед да баба‚ и была у них курочка Ряба‚ – начинает Костик обстоятельно‚ не торопясь‚ а Нинка за волосы держит‚ не отпускает‚ сопит сырым носом. – Снесла курочка яичко‚ не простое‚ а золотое. Дед бил-бил‚ не разбил. Баба била-била‚ не разбила. Мышка бежала‚ хвостиком махнула‚ яичко упало и разбилось. Дед плачет‚ баба плачет... – Тут Костик останавливается‚ вздыхает в изумлении: – А чего плакать-то? Сами не разбили‚ а мышка помогла. Надо радоваться‚ спасибо ей сказать.
Нинка хмурится‚ морщит остренький нос‚ сдвигает белесые брови‚ пыхтит‚ будто надувается‚ еще раз пяткой пятку чешет.
– У‚ зараза! – сурово басит Нинка и что есть силы пихает Костика пузом. Костик тяжело вздыхает‚ вовремя вспоминает советы брата и нехотя наступает каблуком на голые Нинкины пальцы. Нинка верещит не хуже кошки Машки‚ когда ей прищемляют хвост‚ и‚ грозя кулаком‚ размазывая хлынувшие сопли‚ ковыляет к себе в комнату. Должно быть‚ за валенками.
В коридоре опять темно стало. Костик лезет с ногами на ямалутдиновскую корзину‚ ложится на живот‚ стреляет по Нинкиной двери из пулемета. На корзине лежать неудобно‚ лучше ходить по ней: крышка у корзины прогибается‚ хрустит‚ как сухарики‚ а Ямалутдиновы за это не ругают. Они веселые‚ Ямалутдиновы. Они песни поют. "Дан приказ ему на запад‚ ей в другую сторону..." Ренат поет‚ Самарья шепотком подпевает. "Люди! – говорит Софья Ароновна. – Перестаньте петь‚ люди! Уже начните детей рожать". А они не рожают. Им не до этого. У них гости каждый день. Кто из деревни в Москву едет‚ тот у них останавливается. Кто из города едет – тоже у них. Вся Татария знает их адрес. Вся Татария у них. Гостиниц мало‚ в гостиницу не пробьешься‚ и потом как это я поеду в гостиницу‚ когда в городе Москве живет мой родственник‚ мой друг‚ мой земляк‚ знакомый моих знакомых‚ такой же татарин‚ как и я‚ Ренат Ямалутдинов. Нельзя обижать человека. Он ко мне приедет – он у меня остановится. Поэтому у Рената раскладушка в углу стоит. Специально для гостей. Временами на ней по два земляка лежат. Какие уж тут дети! Их не то что растить – им и появиться-то невозможно. Кругом гости. "Дан приказ ему на запад‚ ей в другую сторону..."
А Лопатин Николай Васильевич‚ ответственный по квартире‚ никак на это не реагирует‚ хоть и обязан сообщать куда следует о посторонних людях. Обязан, а не сообщает. Потому и пишет на него дядя Паша‚ Нинкин отец‚ обстоятельные доносы‚ хочет быть ответственным по квартире дядя Паша‚ тщеславный мужичишка. Давно бы уж пришли из милиции и проверили‚ да пишет Нинкин отец неграмотно и путано‚ а, увлекшись‚ добавляет невероятные для человеческого понимания подробности про ответственного из соседней квартиры‚ который чего только не делает: и стенгазету‚ и ящик для заметок‚ и листки-молнии "Позор товарищу .... своевременно не уплатившему квартплату"‚ и собрания ежемесячно. Не врет дядя Паша‚ – есть на самом деле такой ответственный‚ – да не может милиция уразуметь подобного‚ выше это ее понимания: если бы хоть выслуживался‚ а то куда ответственному дальше идти? В управдомы‚ что ли? И потому отправляет милиция эти доносы в архив: не простая бумажка – письма трудящихся‚ где их и подшивают к делу.
А дяде Паше обидно‚ неутомимо ищет дядя Паша‚ как бы ему возвыситься над Лопатинской семьей. Они бедно живут‚ Лопатины. У них денег никогда нет. Откуда? Он в банке служит‚ у него только на работе денег полно. Запавшие глаза‚ втянутые щеки‚ прямые светлые волосы на стороны: честности профессиональной‚ иссушающей. "Ответственный по квартире‚ – в кулак хрюкает дядя Паша‚ – а жрет черт-те что". А сам картошки с салом навернет‚ киселя нахлебается‚ ремень на пузе распустит и по квартире гуляет‚ на Лопатина снизу вверх свысока смотрит. Ему‚ главное‚ унизить Лопатина‚ ущемить похитрее. Они последними въехали‚ Нинкины родители‚ к ним по всем правилам семь звонков полагалось звонить‚ но к Лопатиным был один звонок‚ и дядя Паша тоже захотел один. К Лопатиным один короткий‚ к ним один длинный. Дядя Паша человек гордый. Он на Историческом музее крышу клал. А Исторический музей‚ знаешь‚ где стоит? Как напьется‚ прямо туда идет и вахтера успокаивает. "Небось‚ – говорит‚ – у нас не протекёт".
"Раз! – слышит Костик. – Два! Раз! Два! Раз! Два!" Дядя Пуд командует. Вся квартира на работе‚ а дядя Пуд с тетей Мотей из одной миски деревянными обкусанными ложками суп хлебают. Они его утром хлебают‚ потому что с работы оба. "Раз!" – ложку дяде Пуду. "Два!" – ложку тете Моте. "Раз!" – дяде Пуду. "Два!" – тете Моте. Она монахиня бывшая. Он ее из монастыря украл. За красоту несравненную. Ей тридцать было‚ ему – сорок. Лукавый попутал. Подлетел дядя Пуд на дутиках‚ лихач-лихачом‚ барыню в монастырь привез‚ а тетя Мотя в одном платке выбежала‚ деньги от барыни вынесла. Глянули‚ словечком перекинулись – подхватил ее и увез. Он и не красив был: ноги короткие‚ туловище длинное‚ да не разглядела она, времени не было‚ и сидел он – ног не видно. Зато кудри до плеч. Борода – во! Лошади – огонь: свои лошади‚ не от хозяина. "Поехали‚ красавица!" – "Ай бросишь..." – "Эдакую-то?" – "Побожись!" Он на купола перекрестился‚ она руки протянула. Только колокола вслед забухали‚ только бубенцы звоном захлебнулись. До сих пор тетя Мотя прощение у Бога вымаливает, вымолить не может.
"Раз!" – ложку дяде Пуду. "Два!" – ложку тете Моте. "Раз!" – дяде Пуду. "Два!" – тете Моте. "Раз!" – дяде Пуду. На дворе жара‚ а он в черном пиджаке‚ а под пиджаком‚ вместо рубахи‚ суконная гимнастерка с белой кальсонной пуговицей. Живот толстый‚ руки короткие: если прямо к столу сесть‚ до тарелки не дотянешься. Он боком сидит. "Два!" – тете Моте. Она женщина добрая‚ набожная. Уборщица. На работе уборщица и в квартире уборщица. Чья очередь‚ она за того места общего пользования убирает. "Кукины – с 4-го по 7-ое. Лопатины – с 8-го по 13-ое. Экштаты – с 14-го по 21-ое..." Кто не хочет платить‚ тот сам унитаз моет. "Раз!" – дяде Пуду. "Два!" – тете Моте. "Раз!" – дяде Пуду. "Два!" – тете Моте. Молча‚ бездумно. Чего говорить? Давно переговорено. Суп наваристый‚ из костей. К закрытию рынка придешь‚ почти задаром отдают. На что они‚ кости? Не везти обратно. А из костей и бульон‚ и студень‚ и кошке Машке погрызть. Кошка Машка – их кошка.
– Здравствуйте‚ – торопится Костик и лезет в ящик за ложкой‚ пока суп не выхлебали.
– Здравствуй‚ здравствуй‚ сокол ясный‚ – вздыхает тетя Мотя‚ добро и бессмысленно глядя на Костика. – На дворе солнца какая – прямо ужасть.
А дядя Пуд молчит‚ только ложкой усердно махает: лысое темя росой покрылось. За столом болтать – продукт переводить. Скажешь – со счета собьешься. "Раз!" – ложку дяде Пуду. "Два!" – ложку Костику. "Раз!" – дяде Пуду. "Два!" – тете Моте. "Раз!" – дяде Пуду. Ему супа не жалко. Пускай мальчонка хлебает. Не его порцию. А тетя Мотя кого хошь пои-корми, ее дело. Костика‚ собаку‚ тигру прожорливую. "Раз!" – дяде Пуду. "Два!" – тигре прожорливой. Он добрый‚ дядя Пуд. Не хуже тети Моти. Проси – отдаст. Скажи – сделает. Он на еду жадный. Денег мало – еды мало‚ еды мало – сил не будет. А он мужчина‚ ему больше требуется. Ноги под табуретку поджаты – ванька-встанька: внизу толсто‚ кверху сужается‚ и голова детского размера‚ на конус. В парке культуры есть зеркало в комнате смеха. Там все такие. "Раз!" – дяде Пуду. "Два!" – тете Моте.
3
– Костик! – слышно из коридора.
Няня с улицы пришла. С утра все на работу‚ а няня по магазинам. Магазин – та же работа‚ только потяжелее‚ потому что там не тебе‚ а ты деньги платишь. Да прежде чем заплатишь‚ в очереди настоишься. Да прежде чем настоишься‚ побегаешь‚ поищешь‚ где же она‚ родимая‚ тесная‚ двужильная: в одном конце номера на ладонях пишут‚ в другом друг за дружку держатся‚ чтобы посторонний не влез. Льет дождь‚ печет солнце‚ трещит мороз сорок градусов‚ но очередь знает свое дело. Всё движется вперед‚ а она стоит на месте.
