Дмитрий Вересов - Огнем и водой
– Дурдом, – пробормотал Переплет.
Глядя на этот нелепый разгул, он вспоминал вечеринки в доме у отца, который каким-то образом умудрялся даже при меньших средствах устраивать их так, чтобы никому не было тошно. Не то чтобы Переплет преклонялся перед папашей, но в такие моменты особенно чувствовалась разница между «теми» и «этими». Разница, которую Акентьев-младший, хоть и воспитанный в самом демократическом государстве на свете, ощущал очень хорошо. «Становлюсь снобом», – думал он. А Дрюня, черт побери, кажется, хочет и его вовлечь в эту компанию. Правда, отец и сам, при всем презрении к партийным деятелям, не гнушался обществом оных, когда это ему было нужно. Но одно дело общаться в силу надобности, а совсем другое самому превратиться в одного из них!
Если и существовала в Советской империи времен застоя каста отверженных, на которую смотрели с легкой усмешкой как интеллигенция, так и рабочий класс, то входили в нее именно эти товарищи. Те, кому принадлежала власть, те, кто вещал неусыпно о благе народа в будни и праздники. Потом будут реформы, и каста эта трансформируется, приспосабливаясь к новым условиям с ловкостью, достойной восхищения. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Дрюня же чувствовал себя в этой мутной компания как рыба в воде. «Скорее лягушка, – подумал Переплет, – или пиявка». Вскоре Григорьев попросил хозяина показать какую-то знаменитую винтовку, из которой тот якобы уложил когда-то медведя.
Никитин расплылся в тщеславной улыбке и повернулся к брюнетке, указывая пальцем в сторону дома.
– Соня, детка, принеси нам ружьишко! Похвастаться хочу!
Нести «ружьишко», однако, Соня категорически отказалась, мотивируя тем, что, оно может выстрелить. Никитин клялся, что винтовка не заряжена.
– Он даже не знает, как ее заряжать… – крякнул Лапин. – У него и разрешения, наверное, нет!
Однако девушка осталась непреклонной. Никитин, недовольно кряхтя, поднялся и сам пошел в дом; Дрюня с Акентьевым двинулись следом. Винтовка висела в гостиной на втором этаже, рядом со шкурой якобы убиенного хозяином косолапого. Переплет хорошо помнил, что если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить. Но это ружье являлось исключением – в нем отсутствовали патроны, а хозяин даже не мог сказать толком, какого именно калибра они полагались. Долго безуспешно дергал затвор, потом сунул оружие Дрюне, который едва не уронил его себе на ногу.
– Тяжелая, сволочь! – пояснил он.
Наконец, к большому облегчению Акентьева, винтовка вернулась на стену.
– Он, наверное, в зоопарке охотился! – прошептал Переплет товарищу.
Дрюня нахмурился и, пока Переплет не ляпнул еще что-нибудь, попросил хозяина уделить несколько драгоценных минут для приватного разговора. Тот кивнул, и они удалились вдвоем куда-то вглубь дома, оставив Акентьева в одиночестве. В комнате, помимо винтовки и шкуры, были книжные полки и несколько кресел-качалок, в одном из которых Переплет и устроился с журналом «Наука и жизнь» годичной давности. В доме было тихо. Акентьев покачивался в кресле, пытаясь понять что-либо в статье о вавилонской астрономии. Потом, однако, он заскучал и вышел из гостиной в коридор, где исчезли Дрюня с Никитиным.
Дом комсомольского работника был, само собой, роскошнее стандартной советской дачи на шести сотках, но на Переплета особого впечатления не произвел – коттедж отца в Комарово был ничуть не хуже. Он прошел по коридору, украшенному банальными пейзажами – березки да речки. За одной из дверей раздавалось утробное сопение. Переплет остановился и, движимый каким-то бесом, подошел послушать – одна из парочек уединилась здесь на время, чтобы предаться плотским удовольствиям.
– Нельзя, товарищи, отрываться от коллектива! – пробормотал Переплет и пошел прочь, стараясь ступать как можно тише по скрипящим половицам. В конце коридора вышел на вторую лестницу. Окно здесь, видимо, забыли закрыть, а за окном гудели комары и гости. Переплет отодвинул тюль и увидел лысину Лапина, освещенную уличным сиреневым фонарем; над лысиной вился дымок. Переплет сунул руку в карман, нашаривая сигареты. Потом вспомнил, что сигареты остались в машине. Он уже собирался спуститься, но в этот момент услышал там, внизу, свое имя.
– Да о чем вы вообще толкуете? – Акентьев узнал голос хозяина. – Сознательный рабочий, вышедший из интеллигенции – это, конечно, хорошо, только при чем здесь ваш переплетчик? Будь он слесарь, куда ни шло! А переплетное дело – это не производство, это сфера обслуживания. Ну, если бы он часы чинил, и то было бы понятно, а вообще дело-то не в этом!
– Будь он в самом деле слесарь, – резонно отвечал Дрюня, – на кой он нам бы сдался?
– Нет, нет! Нечего фантазировать! Ты на руки его посмотри, выражаясь словами классиков. Совершенно не тот типаж. Но это не значит, что мы отказываемся! Где он, кстати?
Акентьев покачал головой. Вот в чем штука, оказывается! Дрюня решил свести его со своей комсомольской стаей, чтобы протолкнуть наверх. Откровенно говоря, Переплет был только рад, что план этот потерпел фиаско, и его кандидатура «не катит». Чувствовал, что, стоит попасть к этим деятелям в лапы, и пути назад не будет. И лет через…дцать станет он таким же, как они. Будет глушить горькую, запивать импортными таблетками от похмелья, попутно рассуждая о благе государства. Благодарим покорно!
А Дрюня, похоже, всерьез рассчитывал на успех. Так ему и надо, придурку. Думать нужно, хотя чем бедняге думать? В голове его опилки, не беда! Внизу раздались торопливые шаги.
– А, вот ты где! – Григорьев появился в лестничном пролете и поманил Акентьева.
Переплет вздохнул и стал спускаться. Внизу Дрюня подвел его к группе мужчин, сидевших в плетеных креслах на обвитой хмелем террасе. Именно их разговор Александр подслушал минуту назад. Сейчас, однако, беседа шла о другом.
– Главное, держать руку на пульсе… – говорил Никитин. – Вот где они у нас уже все! – Он сжал кулак и потряс им перед носом у своих собеседников, которые согласно закивали. – Так что не разводите нелепые слухи, товарищи!
– Я лишь повторяю то, что мне говорили! – буркнул Лапин.
– А вы меньше слушайте и больше делайте!
Заметив Акентьева, хозяин перестал махать кулаками и расплылся в дежурной улыбке. Переплет вынужден был выслушать еще раз все, что он уже знал и так. Человек он, конечно, хороший, но в качестве выдвиженца не пойдет – не то происхождение.
– Но мы будем иметь вас в виду! – пообещал Никитин. – В любом случае, приезжайте к нам почаще. Здесь такой воздух, такая атмосфера… Знаете, Александр, эта работа меня доконает. В моем возрасте нужно жить на природе, а не в этом чертовом мегаполисе, будь он хоть трижды культурной столицей!
Акентьев согласно кивнул.
– А вот наш стратег! – сказал Никитин, глядя на подходящего молодого человека – того самого, что привлек внимание Переплета сразу по прибытии. – Может, у него спросим, что век грядущий нам готовит?
– Не уполномочен разглашать! – сказал тот, разводя виновато руками. – Сие есть государственная тайна!
Молодой человек был рыжим. «Рыжий, красный – человек опасный!» – вспомнил Переплет. Он сразу почувствовал в «стратеге» гэбиста. Нюх у него был на такие вещи. И этот нюх не подводил даже в таком гадючнике. Опытный орнитолог так же различает в какофонии лесных голосов нужную ему трель. А от таких вот птиц, Акентьев это хорошо знал, следовало держаться подальше, если, конечно, получится.
– Геннадий! – представился стратег-гэбист. – Раков.
Акентьев пожал протянутую руку и огляделся в поисках отступления. Похоже, отступать было некуда.
– Нет-нет! Давайте поговорим, – предложил «стратег», подмигнул заговорщицки и, не дожидаясь ответа, побрел куда-то за дом, отвесив поклон хозяину и гостям.
Акентьев поплелся за ним, как на заклание. Мимо розовых кустов, к террасе. Раков остановился и пригладил свои рыжие волосы.
– Не будем мешать товарищам! – предложил он. – Пусть они развлекаются, крамольничают, а мы с вами о деле пока потолкуем… Кстати, о крамоле! Вот ведь парадокс! Никто с таким удовольствием не критикует власть, как те, кто эту власть и представляет! Вам не кажется это забавным?
Акентьев сдержанно улыбнулся.
– А вы, значит, по военной линии? – спросил он.
– Не совсем, – сказал молодой человек, – я по линии Совмина, аналитик. Стратегическое планирование и тому подобные вещи, которые обывателю кажутся скучными и бесполезными…
– Вы не обидитесь, – спросил Акентьев, – если я скажу, что и сам, пожалуй, отношусь к обывателям?
– Не обижусь, но и не поверю, – сказал Раков. – Я много наслышан о вашем батюшке. Мы, знаете, не только водку пьянствуем, но и в театре иногда бываем…
– Сын вина – уксус! – сказал Акентьев. – Боюсь, и сотой доли таланта мне не удалось унаследовать.
– Так ведь талант вещь такая странная! Неизвестно, в чем может вдруг проявиться, – сказал совминовец. – Даже в переплетном деле! Вам оно нравится?
