Максим Кантор - Учебник рисования
Некоторое время движение антифашистов и борцов с неофашистами было популярным среди интеллигенции, но, в отсутствие видимого врага, движение потеряло актуальность. Имена Бертольда Брехта, Георга Гросса, Эрнста Буша и Генриха Белля — имена некогда славные и гордые — стали звучать анахронизмом. Ну, кому же интересен сейчас Генрих Белль? Это, если не ошибаюсь, тот немец, который борется с фашизмом? С каким таким, простите, фашизмом? Его ведь и нет вовсе — стало быть, и Белля нет. Интеллектуал предпочел вовсе забыть о фашизме, как о грехе разгульной молодости, тем самым исключая нормальную связь событий, отвергая предположение, что фашизм был вызван логикой истории. Говорить о фашизме, как о феномене западной истории, сделалось неприличным. Еще более неуместным сделалось говорить о нем перед лицом коммунистической угрозы: все-таки именно либеральный Запад противостоит монстру большевизма — Брежневу с выпадающей челюстью, маразматику Суслову и кровососу Андропову. Неуместно напоминать воинам света, что держат щит перед полчищами варваров, что они сами сорок лет назад утюжили танками поля и палили домики бессмысленных селян. Ну не скажешь же барону фон Майзелю, приехавшему в Москву на конгресс мира в 82-м году и бросившему гневные слова упрека в адрес Афганской кампании, не скажешь же ему: а вы, простите, барон, сорок лет назад случайно Могилев не жгли? Ах, так это ваш однофамилец жег, кузен, вероятно? Ну, можно ли такое сказать? Дикость какая-то. Невозможно так сказать. И не спросишь у барона де Портебаль: не входил ли случайно родственник барона в Вишистское правительство? А почему бы и не входить ему, если даже сам президент Франции, благородный прогрессист Франсуа Миттеран — в упомянутое Вишистское правительство входил? В приличном обществе, за хорошим столом, в пристойном разговоре упоминать о таких вещах не рекомендуется. Нельзя, и точка. Прочертить прямую связь между идеями фашизма и состоянием современного прогрессивного мира не то чтобы невозможно, но совершенно невежливо. Так, замужняя дама, достигшая положения в свете, может упомянуть о своих предыдущих браках, но никак не о буйном разврате и любовниках — такого факта в ее биографии просто быть не может. Признать, что в жизни уважаемой особы порок столь же естественно присутствует, как званые обеды и музыкальные вечера — признать такое, согласитесь, невозможно. Как, вот она, мать семейства, украшение журфиксов, вот именно она и вытворяла такое? Что угодно говорите, только не это. Этого быть попросту не могло — значит, и не было никогда. Иными словами, фашизм предстал не феноменом западной истории, но инородным явлением, забредшим в жизнь фон Майзелей, де Портебалей и графов Тулузских по недоразумению.
Руководствуясь этим победительным соображением, в историческое сознание просвещенного обывателя была внедрена теория, гласящая, что своим возникновением фашизм обязан коммунизму, и возник западный фашизм как ответная реакция на русскую большевистскую революцию. Появились прогрессивные исследователи, показывающие как дважды два, что не будь Ленина и Сталина, их оппоненты Гитлер и Муссолини к власти бы не пришли никогда, и идея газовых камер, лагерей смерти, мирового рейха и нового порядка их бы ни в коем случае не посетила. Если и был виновник европейских насилий и погромов семитского народонаселения, гласит эта теория, то виновника следует искать среди славянских суглинков и пустырей — но уж никак не в баварских благословенных землях и не на славных берегах Тибра.
Распространенным определением фашизма сделалось определение «от противного» — так, авторитетный исследователь определил фашизм как «анти-марксизм». Вне зависимости от того, насколько правомочно определение одного социального феномена через другой, данная теория обладала неоспоримым преимуществом — она не искала виноватых в поджоге Рейхстага даже и среди большевиков, но отодвинула первопричину скандала еще дальше, туда, где действительно зарождался план антиевропейских диверсий — к черному сыну Триpa. Это он, оголтелый, это он все устроил. Простые исторические факты, напоминающие о том, что Муссолини в годы юности считал себя марксистом, подкреплялись и общей красотой теории: в самом деле, не следует искать двух виноватых там, где виноват всего один. Помимо известного удобства в употреблении, данная теория привлекательна еще и тем, что выстраивала иерархию в исторической пенитенциарной системе: если вдуматься, так инициатором Холокоста оказался очевидный семит — вряд ли кто возьмется отрицать еврейское происхождение марксизма. В известном смысле данная теория также облегчала и положение российского либерала — компрадорской интеллигенции требовалось представить своего нового хозяина безгрешным. Действительно, русский свободомыслящий субъект частенько оказывался в неудобном положении — как, в самом деле, получать пособия и премии от тех, кто еще недавно жег дома твоих родных; определенная двусмысленность такого положения дел очевидна. Куда как спокойнее рассматривать случившееся с Европой как следствие коммунистической вины, той самой вины, что привела русских к построению тоталитарного государства, и — как оказалось — еще и спровоцировала соседей-европейцев на неблаговидные поступки. Не было более желанной цели у российского интеллигента, нежели оправдание Запада, а если для этого требуется взять дополнительную вину на себя или — вот уж совсем несложная задача! — повесить еще одно обвинение на бородатого ублюдка Маркса, — то на это был готов любой, и рассматривал это как свой интеллектуальный долг.
VIВ рамках прошедшей в Нюрнберге научной конференции, посвященной проблемам европейской цивилизации, а также выбора Россией нового вектора развития (ах запоздала конференция, катастрофически запоздала — уже отворачивалась Россия от Европы, хватит, нагляделись) состоялся знаменательный диалог Бориса Кирилловича Кузина и Питера Клауке. Профессор Клауке вскользь упомянул об исторической вине немцев и даже сравнил зверства нацистов с бесчеловечным режимом Сталина. В докладе своем Питер Клауке в частности отметил, что сходная историческая судьба двух соседних народов привела их обоих к сходной же и беде, к сходной исторической катастрофе — и Клауке показал, сколь схожи два режима, национал-социалистический и большевистский. С горечью и гневом оппонировал ему Борис Кириллович. Как можно, спросил собрание Борис Кириллович, возводить напраслину на немецкий народ, на великую немецкую культуру, когда происхождение зла, его первоисточник очевиден — и находится этот первоисточник не в Германии, отнюдь нет, и не на Западе, ни в коем случае. Озирая собравшихся баварцев, русский профессор спросил, мыслимо ли видеть в этой благословенной земле, в залитых солнцем холмах, в золотом пиве, в румяных сосисках — почву, из коей произрастают человеконенавистнические теории? Не кощунственно ли сравнивать этот изобильный край, располагающий к медитации и добру, с землями, о которых Чаадаев некогда сказал, что они самой природой не предназначены для жизни разумных существ? Так спросил Борис Кириллович у баварцев, и бюргеры в коротких кожаных штанишках возгласами одобрения поддержали его речь. Да, продолжил свою мысль Борис Кириллович, природа фашизма представляется нам загадочной, и не раз задавались исследователи вопросом, отчего это в стране Канта и Гете могли к власти придти нацисты — и не находили исследователи ответа: ведь не Гете же с Кантом виноваты? И баварцы, слушавшие речь Кузина, возмущенно отвергли эти предположения. Нет, не Кант и не Гете, только не они — вот что читалось в пылких взглядах баварцев. Иные недоуменно озирались вкруг себя: а что же тогда явилось причиной исторической неразберихи? Не Кант — это очевидно, да и не румяные сосиски — сосиски ведь не могут быть виноваты, так что же тогда? Что?! И голову сломаешь, гадая. Чтобы ответить на этот вопрос, объяснил им русский профессор, надо внимательнее вглядеться в природу российского коммунизма. Да, иные факты способны нас ввести в заблуждение. Что уж греха таить, были и на немецкой земле известные нарушения прав человека, да, случалось подчас и такое. Впрочем, взыскующий правды исследователь (так сказал Борис Кириллович) сумеет отделить причину от следствия, нетипичное от типического. Сделать это необходимо именно сегодня, когда в очередной раз меняется карта мира, когда мы со всей определенностью должны понять, что для победы — окончательной победы — цивилизации над варварством требуется сплотить усилия ревнителей прогресса. И русские, и европейцы должны задаться сегодня одним вопросом: а вполне ли мы цивилизованные люди? Все ли мы сделали для окончательного торжества цивилизации? Скажу вам больше, подчеркнул Кузин, Запад должен подтвердить свою готовность следовать западной идее — прогресса и цивилизации! Сегодня вызов брошен, и Запад должен поднять перчатку! И баварцы привстали над плетеными стульчиками и соединили крепкие ладоши в овациях. Конференция проходила в теплое время года, и слушатели собрались под открытым небом в большем саду, носившем название Biergarten, поскольку в нем были предусмотрены столики для закуски и разливали пиво в большие кружки. Вот и сейчас, слушая исполненную провиденциального пафоса речь русского профессора, баварцы нет-нет, да и прикладывались к холодному пивку.
