Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Потом я увидела чью-то картину с названием «Ночь». И рассердилась. «Это, — говорю, — не ночь. Ночь — это сказка, тайна. Серо-черные тона. Завораживающая луна. А тут зеленые деревья и голубая вода». Художник Дворянчиков поставил картину в тень и пояснил: «При ярком солнце она не смотрится. Великолепная картина! Прекрасная живопись! Я сам каждый раз нахожу в ней все новые и новые штрихи, из которых во мне слагаются удивительные ощущения...»
Эх, жаль, что у меня не было времени поговорить с ним. А знаете, мне картины написанные маслом больше нравятся, чем те, что обычными школьными красками. Тут мазки крупные, объемные. Оттенки богаче. Они под разными углами да еще при разном освещении иначе, по-новому смотрятся. Ранее не замеченные тонкости проявляются. Каждый раз подходишь и сомневаешься: вроде бы та же картина, а вроде бы и нет! Мне кажется, что настоящие художники обладают секретами смешивания красок, тайнами мастерства изображения и еще чем-то непонятным, но исключительно важным для проявления своего таланта. Может быть, чутьем, особенным вкусом?
Художник рисовали одновременно слушал меня. Мне было приятно его искреннее внимание.
Закончив свой монолог, я не удержалась и задала следующий вопрос: «Дядя, а что такое вдохновение?»
— Без вдохновения вот это дерево было бы просто моментальным фотоснимком. А у меня оно дышит, живет. В моей картине есть динамика. Ты знаешь, что осенью вода в ручье не струится так же легко, как летом и весной? Она будто замирает, течет без весеннего звона и летней радости. Ты чувствуешь в картине запах свежести, аромат опавших листьев? Видишь прозрачность неба? Тебе не кажется, что этот листок вот-вот оторвется и полетит?
— Нет. Зато муравей точно ползет по дереву. А вот эта гусеница обязательно доест цветок! — воскликнула я.
— Кое-что уловила, — улыбнулся художник широкой открытой улыбкой.
— Скажите, пожалуйста, этот ваш Филонов, наверное, был очень скромным человеком? Слово «мастер» для меня означает человека, очень хорошо знающего свое дело, но не обязательно талантливого.
— Ты права. Талантливый видит то, чего не дано заметить обычному человеку. Если это художник, то он предмет так изобразит, что какой-нибудь посетитель выставки увидит его в другом свете, под иным, неведомым ранее углом зрения, как бы по-новому откроет для себя, — терпеливо объяснял мне художник.
— Вот портрет жены артиста Щепкина один художник так написал, словно в ней заключена доброта всего мира. И я считаю его талантливым. Ваши красные деревья я не совсем понимаю, но они уводят меня в фантастический мир. И это здорово! Для меня талантливый человек, прежде всего, должен быть умным, тонким, чувствительным. Он может изобрести, открыть или прочувствовать что-то новое. Умную по замыслу картину я скорее пойму. Как вам это объяснить? Вот, например, «Девятый вал» и просто «Море». Чувствуете разницу? Первая трогает больше. Там и стихия, и красота, и острый сюжет! — разошлась я, не в силах сдержать эмоции.
— У тебя есть зачатки художественного восприятия. Ты училась где-нибудь? — поинтересовался собеседник.
— Нет. Я в селе живу. Моя городская подружка ходила в художественную школу. Иногда она и меня приглашала на занятия. Еще у меня была книга «Эрмитаж». Я часто уединялась с ней и подолгу рассматривала прекрасные картины. Но мне не с кем было поговорить про них. Не прогоняйте меня! Я очень хочу вас понять. Мне интересно вас слушать. Честное слово! Вы рисуете для удовольствия или по необходимости?
— Изучая искусство, я постепенно расширяю свои горизонты, осознаю глобальность мира и бесконечность мироощущений. Есть выражение «добиться абсолюта».
— Что значит «абсолюта»? — не поняла я.
— Одному хочется взобраться на гору высотой пять километров, другому достаточно напиться до чертиков, а некоторым, чтобы почувствовать себя Человеком, нужно много больше — ощутить себя частичкой загадочной Вселенной, проникнуть в тайны структуры Земли или подняться на ступеньку выше в чувственном познании человека. Художник стремится приблизиться к таланту Всевышнего, создавшего чудо-природу.
«Что же получается? Человек не может придумать ничего лучше, чем создала Природа? Мы только стремимся ее познать и использовать в науке, искусстве и в быту? — удивленно подумала я.
— Я не сложно говорю? — озабоченно спросил молодой человек, как бы очнувшись от философских раздумий.
— Нет, Вы объясняете как самый умный и добрый учитель! — выпалила я.
— Я читаю детям лекции об искусстве, — радостно и благодарно улыбнулся художник-преподаватель.
— Разрешите задать еще один вопрос? — все напористее наступала я.
— Спрашивай, — с приятной улыбкой позволил он.
Мне нравилась его манера говорить с мягкой благородной и в то же время непререкаемой интонацией. И я намеренно старательно продлевала себе удовольствие:
— Я не понимаю, зачем некоторые художники в своих картинах уродуют красоту? Глаз человека рисуют на коленке, лицо изображают квадратным?
— Они ищут новые пути воздействия на человека и с их помощью пытаются пробудить в людях новые чувства, мысли, стремление взглянуть на мир их глазами. Это отдельный и очень сложный вопрос. Я сам еще не изучил его основательно.
Художник замолчал, погруженный в изучение цвета неба на картине. В правом нижнем углу холста я разглядела мелкие красные буквы, сложившиеся в фамилию Колобовников.
Я тоже задумалась. Как и год назад, суетливые муравьи бежали по корням поваленного в сторону обрыва дуба, так же слышался занудный писк комаров... Но мои мысли теперь были о другом, о параллельном мире: высоком, недосягаемом, но удивительно притягательном. Смогу ли я его познать?
ЯНТАРНОЕ ЯБЛОКО
Воскресное утро. Вышла во двор. Вчерашний ураган взъерошил старые крыши сараев. Серая солома топорщится, как куриные перья на ветру. Октябрь вплел бурые ленты в желто-зеленые косы ракит, что приютились за хатой. Моросит. Как в слезах красная рябина и черная бузина у соседского плетня. Шорох осеннего ненастья тревожит меня и нарушает душевный покой.
Вдруг промчался крупный торопливый, минутный дождик. Отворила калитку на огород. Пустынно, неуютно. Кое-где торчат одинокие поникшие сорняки. Щир и лебеда уже давно разбросали семена. Приставучая повилика клоками свисает с кустов крыжовника, красной и белой смородины. Почувствовала одиночество, неприкаянность. Зябко пожимая плечами, засунула руки в карманы фуфайки. Когда они согрелись, пощипала мелкой красной смородины. Много ее у нас, до зимы хватает. Почему крыжовник осыпается быстро, а смородина — нет?
Где-то требовательно замяукал кот. А у меня мелькнула мысль: «Недавно отец обозвал меня зверьком, потому что я сердито глянула на него за очередную «шпильку». А зверька погладить надо, чтобы ласковым был. Отступают зло и печаль, если встречаешь доброе...»
Посмотрела вдаль. Тяжелый туман висит над сонным лесом. Над головой линялый шелк неба тоскует вместе со мной. В нем надолго поселилась грусть. Птицы летят на юг. Наверное, не хотят видеть разверзнутых хлябей дорог и тоскливую жизнь, которая с дождями поздней осени приходит в маленькие деревеньки.
Прошла к самой последней яблоне. Еще ни разу не удавалось нам съесть ее зрелых плодов. Глупые мальчишки отряхивают их зелеными.
Покачалась на ветке яблони, как на турнике, и уже хотела повернуть к дому, да что-то яркое на самой верхушке дерева привлекло мое внимание. Боже мой! Какое чудо! Опавшие листья открыли золотистое яблоко! Влезла, осторожно сорвала. Медовый запах был настолько сильным, что я ощутила легкое головокружение. Один бок плода красно-оранжевый, другой — желтый, как молодой воск. Яблоко просвечивалось насквозь, и в нем тенью вырисовывались черные семечки. Положила драгоценный дар за пазуху и галопом помчалась домой. Семья готовилась завтракать. Я влетела на кухню.
— Что глаза распахнула? Жар-птицу увидела? — улыбнулась бабушка.
— Чудо принесла! Никто не угадает, какое!
