Михаил Веллер - Легенды Арбата
…Ну, а дальше все было прекрасно и даже неплохо. За утесом на катере бросали из бочек рыбу, она плыла, президент и премьер закидывали спиннинги, аквалангисты цепляли добычу, подручные подхватывали ее сачками, свита палила костер и готовила уху и шашлыки.
В заздравном тосте, у огня под таежными кронами, Хасимото сказал, что никогда в жизни не был на такой замечательной, веселой и обильной рыбалке. А насчет очков его друг Ельцин-сан прав: все главное без очков видно даже лучше. Двусмысленность предпочли не заметить. Рыба была вкусной.
Также японский премьер удостоил своего благосклонного внимания Ковригина. Он поинтересовался, много ли у него родственников и в каких областях экономики они трудятся? Он впечатлен умелостью и квалификацией российских специалистов. С такими людьми успехи вашей экономики закономерны, и будущее не вызывает сомнений.
В азиатском комплименте усмотрели гнусную издевку. Дедушка загремел с гримасой оскорбленной добродетели, но поскольку орать на японского премьера после 1945 года не принято, пришлось виновному Ковригину служить пуделем для пинков и огребать неподъемный груз монаршей благодарности. Кто высунулся - тот и громоотвод.
Начальник охраны сожрал глазами верховное начальство и загнал Ковригина вон в темь и кусты, улюлюкая вслед.
А японцы дули на уху и улыбались сладко, как садисты.
…Вследствие ли того, или просто после того, но продавить на переговорах Хасимото не удалось. Бетонное нежелание Ельцина вернуться к обсуждению отдачи Южных Курил, оно же возвращение Северных Территорий, вызывала у него острое неодобрение. Япония вложила в развитие Дальнего Востока и Приморья ровно одну иену. За неимением монеты мельче Хасимото кинул ее в фонтан во Владивостоке - примета, на счастье, чтоб вернуться. Он пообещал вернуться обязательно. И глянул вдаль, словно к воротам города приближалась Квантунская армия.
Поскольку ни одно хорошее дело не остается безнаказанным, ответственного за культурную программу выгнали с госслужбы. А Ковригина на эхе президентского крика уволили из охраны, о чем исправно доложили наверх, но президент работал с документами так регулярно и углубленно, что фамилии различал не каждый день. И уволенный Ковригин устроился на хорошую зарплату в хорошую фирму, где друг по Девятому управлению возглавлял службу безопасности.
В тех кругах прошел слух, что он, поддавшись моде, тоже решил написать книгу о Ельцине; но это домыслы. Академический словарь русского языка содержит около двухсот тысяч слов и выражений - но ни одного из той сотни, какими Ковригин вспоминает Ельцина; кроме числительных. Ограниченный же лексический запас «Словаря ненормативной лексики» не позволяет создать сколько-то масштабное литературное произведение.
К. чести Ельцина надо заметить, что через год он, уже на другой рыбалке, вспомнил с улыбкой сметливого охранника, поинтересовался, и приказал наградить к ближайшему празднику орденом «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени. Наименование награды, все давно и ехидно отметили, несколько неудачное: не то заслуги у тебя четвертой степени, не то отечество третьестепенное и еще незначительней. Пока награда искала героя, спускаясь все ниже по вертикали власти, чиновничек на одном из этажей перехватил орденок себе. Видимо, по заслугам и отечеству он счел это для себя как раз подходящим.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ГАЙДАРА
Из всех произведений Аркадия Г а й д а р а наибольшее впечатление на читающую аудиторию, а равно нечитаю-щую, а также на вовсе неграмотную и ч у ж д у ю литературе, произвел его внук Егор. До девяносто первого года он был известен преимущественно даже не подписчикам журнала «Коммунист», где руководил, а среди любителей фантастики. И не как творец утопий, и даже не внук своего революционного романтика деда, а в качестве зятя братьев Стругацких. Такое определение родства развлекало фэнов. Понятно, что в силу физиологии и брачного законодательства тестем являлся один брат; старший, Аркадий. (Интересно, есть ли закономерность в совпадении имен деда и тестя?) Нехитро обыгрывалось и подразумевалось двуединство великих фантастов как ипостасей одного писателя.
Фантасты докаркались, грянула перестройка. И ближайший родственник четырех великих сказочников - Гайдара , Бажова (неплох и второй дед) и двух Стругацких - пришел в политику. В эпоху поршневой авиации была предзапусковая команда «О т винта!».
Запуск произошел, Союз рухнул, невыразимая родина развалилась на части, и эти части свалились в рынок, обретая отличья и увечья. Незабвенный девяносто второй. Свобода приходит нагая, как возбужденно заметил поэт, и эта нагота напоминала предостережение парторга о стриптизе: «Мерзкое это зрелище!…» Реформы вылетели из мешка Пандоры, и реакция на их бесчинства наяривала симфонию трещотки и пыльного мешка с подстоном издохшей волынки: щелкали зубами более от неожиданности, чем даже от голода или злобы. Сбережения сгорели, денежный прах рассеялся, впереди были ваучеры и то место, которое на них раз-зявилось.
Благодарность современников своим реформаторам всегда была безграничной по размеру и многообещающей по форме. Не полагаясь на свои внешние данные Винни-Пуха и харизму Пятачка, Гайдар никогда не любил публичности, а уж нарубив лесов на щепки в должности премьера стал не то чтобы вовсе мизантропом, но по характеру начал склоняться к схимничеству. Истрепанные нервы и переутомленный мозг взывали к идеалу Робинзона Крузо.
И с удалением из штормовых потоков сумасшедшего дома, именуемых «коридорами власти», он преподнес себе в подарок привычку: на день рождения улетать куда-нибудь к чертовой матери подальше, чтоб не видеть никого и ничего знакомого, и наслаждаться там хоть раз в год одиночеством. Это наслаждение делилось разве что с женой Машей. Остальное население и ландшафт страны ему наслаждения не сулили и скорее портили праздничное настроение. А день рождения Гайдара, если кто не знает, первого апреля. Самое то. Вот вам всем. Шлите телеграммы. Наш с вами общий праздник. У Господа с чувством юмора тоже нормально.
Итак, наступает первое апреля. В данном случае - девяносто шестого года. Сколько бы ни было сейчас дураков в стране - тогда их было намного больше (отрицательный прирост населения!). И они были еще беднее. Это вполне определяло настроения.
А что такое девяносто шестая весна? Забылись граждане, зажрались, вымерли, ослабли памятью от компостирования мозгов и недостатка фосфора… Лишь четыре года с развала Союза. Империя расчленена, но единое кровообращение еще не иссякло. Рождаемость в ноль, пенсионеры вымирают, старушки в булочной считают обесцененные стольники на полбуханки. Зарплата раз в год - тазами, трусами и чашками. Натуральный обмен. Барахолки на месте всех стадионов. Тротуары и переходы забиты ларьками с пестрым фальшивым ширпотребом. Братва надела кашемировые пиджаки цвета крови и крышует страну. Спортсмены - в бандиты, студентки - в проститутки, инженеры - в челноки, офицеры - в охранники, ученые - в задницу. Поезда пустые и холодные, авиарейсы отменяются.
Нефть!!! - по пятнадцать долларов. Добыча падает. Управление экономикой страны сводится к выклянчиванию кредитов на любых условиях. Кто больше напо-прошайничал - тот лучший экономист.
Ужас, ужас, ужас… - опера «Иван Сусанин». Аптеки - шаром покати: все лекарства сожрали от ужаса, а деньги кончились. Заказные убийства на улицах идут длинным списком ежесуточных новостей. Интеллигенция в умственном затруднении от бескормицы. Все на продажу. Кто не украл - тот опоздал. Приватизация.
Чеченская война, шестисотые мерседесы и пронзительная ностальгия электората по колбасе за два двадцать. Просторечной формой кисло-сладкого слова «демократия» стало исключительно произношение с мягким «р» после «е».
И шансы Ельцина на грядущее летом переизбрание равняются шансам жестянщика победить на конкурсе Чайковского. И рейтинг его колеблется, как нитевидный пульс реанимируемого, в пределах двух процентов. А у коммунистов - выше пятидесяти. Знамена реют, лозунги гремят, «Эльцина - на фонарь!», и мальчики кровавые в глазах маршевыми колоннами движутся к командным высотам. Дореформировались, сионисты?! развалили страну, бандюки, обокрали, американские наймиты? пакуй чемоданы! петли намылены.
Так что Новый девяносто шестой год ельцинское окружение встречало без энтузиазма. С очень умеренным оптимизмом. Искали выход, как в темном кинозале перед пожаром. Ну неподъемен Ельцин.
Обратились и к изгнанным «молодым реформаторам»: н-ну? а вы что думаете? утописты от слова «утопили»… Гайдар говорит: ничего. Придумаем. Поднимем. Раскрутим Ельцина. Просчитаем. Победим. Ему отвечают коротким словом, в контексте означающим «ничего не выйдет». И пальцами у виска крутят. Реалисты, то есть. Демократия демократией, но пора и о священных правах собственной личности подумать. Например, о праве на жизнь. Или свободу.
