Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— Да, — ответил Рудольф. Ему было любопытно, что Бойлан называет оружейной.
— Идем. Это поможет тебе, когда ты сам станешь предком. Будешь знать, как досадить своим потомкам.
В холле стояла большая бронзовая скульптура: тигрица, вцепившаяся когтями в спину буйвола.
— Искусство, — задумчиво сказал Бойлан. — Будь я патриотом, мне следовало бы отдать ее переплавить на пушку. — Он распахнул створки огромной двери, украшенной резными купидонами и гирляндами. — Бальный зал.
— И он включил там свет.
Комната была, пожалуй, не меньше гимнастического зала в их школе. С высокого потолка свисала закутанная в простыню огромная хрустальная люстра. Вдоль отделанных темными деревянными панелями стен стояли ряды стульев, накрытых чехлами.
— Отец мне рассказывал, что мать однажды пригласила сюда на бал семьсот человек. Оркестр играл вальсы. Двадцать пять вальсов подряд. Ничего себе, правда? — Он погасил свет, и они прошли в глубь дома. Бойлан приоткрыл дверь в громадную комнату с множеством книг. Здесь пахло кожей и пылью. — Библиотека, Вольтер и так далее. Киплинг… А вот оружейная. — Бойлан распахнул следующую дверь и включил свет.
В застекленных витринах красного дерева стояли дробовики и охотничьи ружья. Стены увешаны трофеями — оленьи рога, чучела фазанов с длинными яркими хвостами. Ружья поблескивали свежей смазкой. Чистота необыкновенная, нигде ни пылинки.
— Ты умеешь стрелять? — спросил Бойлан, усаживаясь верхом на кожаный стул в форме седла.
— Нет. — У Рудольфа чесались руки от желания потрогать эти изумительные ружья.
— Если хочешь, я тебя научу. У меня где-то валяется старый учебный стенд для стрельбы по тарелкам. Сейчас, правда, здесь уже не на что охотиться. Разве на кроликов, да иногда попадется олень. — Он обвел комнату взглядом. — Подходящее место для самоубийства. Да, когда-то в этих владениях устраивали отличную охоту. Перепела, куропатки, олени. Но это было так давно! Я уж и не помню, когда последний раз выстрелил из ружья. Может, если буду учить тебя, и сам вспомню молодость. Это мужской спорт. Мужчина по природе своей — охотник. Может быть, когда-нибудь в будущем тебе поможет репутация хорошего стрелка. В колледже я учился с парнем, который женился на одной из самых богатых наследниц в Северной Каролине, и только потому, что у него был меткий глаз и твердая рука. Его звали Ривз. Из бедной семьи, но с прекрасными манерами. Это и помогло. А тебе хотелось бы быть богатым?
— Да.
— Чем ты намерен заняться после колледжа?
— Пока не знаю. Там видно будет.
— Я бы посоветовал тебе стать юристом, — сказал Бойлан. — Америка — страна юристов. И год от года потребность в них растет. По-моему, твоя сестра говорила мне, что ты капитан команды в школьном дискуссионном клубе. Это так?
— Так. — Упоминание о сестре насторожило его.
— Мы с тобой могли бы как-нибудь съездить в Нью-Йорк и навестить твою сестру. — Они вышли из оружейной. — Я прикажу Перкинсу отыскать на этой неделе учебный стенд и купить несколько голубей. Когда все будет готово, я тебе позвоню.
— У нас нет телефона.
— Ах да! Помню, я как-то раз пытался найти его в телефонной книге и не нашел. В таком случае напишу. Кажется, я помню твой адрес. — Он задумчиво скользнул взглядом по ступенькам мраморной лестницы. — Там, наверху, ничего интересного. Гостиная моей матери и спальни. Большинство комнат закрыто… Если ты не возражаешь, я на минуту поднимусь переодеться к ужину. Чувствуй себя как дома. — И он стал подниматься на второй этаж, который не мог представлять никакого интереса для его молодого гостя, разве что тому было любопытно увидеть кровать, на которой его сестра потеряла невинность.
Рудольф вернулся в гостиную и наблюдал, как Перкинс накрывает к ужину стол у камина.
— Я позвонил насчет сапог, сэр, — сказал Перкинс. — Их починят к среде.
— Спасибо, мистер Перкинс.
— Рад быть вам полезным, сэр.
Сэр! И два раза подряд!
Рудольф потягивал виски, чувствуя, что алкоголь уже действует на него. Может быть, в один прекрасный день он вернется сюда и купит этот дом вместе с Перкинсом и всем остальным. В конце концов, он живет в Америке!
Вошел Бойлан. Он всего лишь сменил замшевую куртку на вельветовый пиджак.
— Я уж не стал принимать ванну, чтобы не заставлять тебя ждать. Надеюсь, ты меня извинишь, — сказал он, подходя к бару. От Бойлана пахло каким-то одеколоном. — В столовой было бы холодно, — заметил он, глядя на стол перед камином. — Когда-то там ужинал президент Тафт. Стол был накрыт на шестьдесят персон — все высокопоставленные лица. — Он подошел к роялю, сел на табурет, поставил стакан рядом с собой и взял несколько аккордов. — Ты случайно не играешь на скрипке?
— Нет.
— Ни на чем, кроме трубы?
— В общем-то нет. Могу, конечно, что-нибудь подобрать на рояле.
— Обидно. Мы могли бы разучить с тобой какие-нибудь дуэты. К сожалению, я ни разу не слышал о дуэтах для фортепьяно и трубы.
Бойлан начал играть. Рудольфу пришлось признать, что играет он хорошо.
— Узнаешь, что это такое?
— Нет.
— Шопен. Ноктюрн ре-бемоль мажор.
В комнату вошел Перкинс.
— Ужин подан, сэр.
Рудольф пожалел, что остался. У него было ощущение, что Бойлан пытается заманить его в ловушку.
Сложный он, этот Бойлан. И тебе Шопен, и болотные сапоги, и виски, и философия, и оружейная, и сожженный крест, и отравленная собака… Рудольф чувствовал, что не подготовлен ко всему этому и с Бойланом ему не справиться. Теперь он понимал, почему Гретхен решила, что ей необходимо бежать от этого человека.
Бойлан перестал играть, встал, вежливо взял Рудольфа за локоть и повел к столу. Перкинс наполнял бокалы белым вином. В центре стола в глубоком медном блюде лежала отварная форель в каком-то соусе. Рудольф был разочарован — он предпочитал форель жареную.
Они сели друг против друга. Перед каждым три разных бокала и целый набор ножей и вилок. Перкинс переложил форель на серебряное блюдо с отварным молодым картофелем и, подойдя к Рудольфу, остановился сбоку. Рудольф осторожно взял с блюда кусок форели и пару картофелин. Он растерялся от обилия столового серебра, но старался не выказывать своего замешательства. Некоторое время они ели молча. Рудольф внимательно следил, как Бойлан действует ножом и вилкой. Меткий стрелок, прекрасные манеры…
— Она уже нашла работу? — спросил Бойлан, словно они не прерывали начатый разгр. — Она говорила мне, что хочет стать актрисой.
— Не знаю. Я давно не получал от нее писем, — соврал Рудольф, не желая делиться с Бойланом своими сведениями.
— Ты считаешь, она может иметь успех? — продолжал Бойлан. — По-твоему, у нее талант?
— Думаю, да. Что-то в ней есть. Когда в школе она выходила на сцену, все сразу прекращали кашлять. — Бойлан рассмеялся, и Рудольф сообразил, что сказал это по-детски. — Я хочу сказать, чувствовалось, что зрители начинали смотреть только на нее, следить за ней — не так, как за другими актерами. Наверное, это и есть талант.
— Согласен. — Бойлан утвердительно кивнул. — Она необыкновенно красивая девушка. Но ты, как брат, вероятно, не сознавал этого.
— Почему же, сознавал.
— Правда? — безразличным тоном сказал Бойлан. Казалось, он уже утратил интерес к разговору. Махнув Перкинсу, чтобы тот убрал грязные тарелки, он встал, подошел к большой радиоле и поставил Второй фортепьянный концерт Брамса. Музыка звучала так громко, что десерт они ели в полном молчании.
Ужин кончился. Бойлан налил себе рюмку коньяку и поставил пластинку с какой-то симфонией. Рудольф устал после целого дня рыбалки. От двух бокалов вина в глазах у него зарябило, и он чувствовал, что его клонит ко сну. Бойлан держался вежливо, но отчужденно. Рудольф догадывался, что он разочаровал Бойлана, ничего не рассказав про Гретхен.
Погрузившись в кресло, прикрыв глаза и потягивая коньяк, Бойлан весь ушел в музыку. С таким же успехом он мог бы сидеть один или со своим ирландским волкодавом. Может, он собирается предложить мне должность своей собаки, обиженно подумал Рудольф.
На пластинке была царапина, и, когда послышалось щелканье, Бойлан раздраженно поморщился, встал и выключил радиолу.
— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой сейчас?
— Да, пожалуйста, — вставая, с облегчением сказал Рудольф.
Бойлан взглянул на его ноги.
— Но ты же не можешь так идти. А сапоги у тебя наверняка еще сырые. Подожди, я что-нибудь тебе найду. — Он вышел из гостиной и поднялся по лестнице. Вскоре он вернулся, неся в руках небольшую дорожную сумку и пару темно-бордовых мокасин. — Примерь, — предложил он.
Мокасины были старые, но идеально вычищенные. С кожаной бахромой, подошва толстая. Рудольфу они пришлись точно по ноге.
