Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
На кухонном столе между двумя приборами стояли цветы. Флоксы. Темно-голубые. В этом доме она работала и за садовника. Она знала, как ухаживать за цветами.
«Наша Клотильда — чистое золото, — говорила тетя Эльза. — В этом году розы у нас в два раза крупнее, чем в прошлом».
— Тебе бы иметь свой сад, — сказал Том, садясь за стол. Пусть он сделает ей подарок хоть в мечтах. Линолеум приятно холодил его босые ступни. Темно поблескивали еще влажные, тщательно зачесанные тугие кудри. Клотильда любила, чтобы все вокруг было чистым, аккуратным и начищенным до блеска, будь то кастрюли, сковородки, стол, прихожая или парни. Хотя бы в этом он мог доставить ей радость.
Она поставила перед ним большую тарелку густой рыбной похлебки, а сама села напротив.
За рыбой последовала нежная баранья ножка с молодым жареным картофелем, посыпанным свежей петрушкой, миска молодого горошка в масле, хрустящий салат со свежими помидорами. Сбоку на столе стояло блюдо с только что испеченными горячими булочками и большим куском сливочного масла, а рядом — кувшин холодного молока.
Клотильда сосредоточенно наблюдала за ним и улыбалась, когда он протягивал тарелку для добавки. Пока Джордахи всей семьей отдыхали в Саратоге, она каждое утро ездила на автобусе за продуктами в соседний город. Продавцы в Элизиуме наверняка немедленно доложили бы миссис Джордах, что в ее отсутствие служанка покупала лучшие куски мяса и отборные фрукты.
— Клотильда, почему ты здесь работаешь? — спросил Том.
— А где же мне работать? — удивилась она.
— Да где угодно. В магазине или на фабрике. Но не прислугой.
— Мне нравится домашняя работа. Нравится готовить, — ответила она. — Твоя тетя хорошо со мной обращается. Она меня ценит. И спасибо ей, что она взяла меня к себе, когда я приехала сюда два года назад. Я ведь тогда никого в городе не знала, и у меня за душой не было ни цента. Что мне делать в магазине или на фабрике? Считаю я медленно, а станков просто боюсь. Мне нравится работать по дому.
— Но это чужой дом. — Том приходил в бешенство от мысли, что две эти жирные свиньи помыкают ею как хотят.
— На эту неделю — это наш дом, — сказала Клотильда, ласково касаясь его руки.
Следующим вечером, проезжая после работы мимо библиотеки, он неожиданно для себя остановился, прислонил велосипед к решетке и вошел в здание. Он почти никогда ничего не читал, даже спортивные новости в газетах. Возможно, это было своего рода протестом — его брат и сестра вечно сидели уткнувшись носом в книгу, и головы у них забиты смехотворными возвышенными идеями.
Тишина в читальном зале и негостеприимный изучающий взгляд, которым библиотекарша окинула его грязную, засаленную одежду, смутили Тома. Оробев, он неуверенно бродил между полками, заставленными тысячами книг, и не знал, какая из них содержит нужные ему сведения. В конце концов все же пришлось обратиться к библиотекарше.
— Извините, мэм, мне хотелось бы найти что-нибудь о святом Себастьяне.
— А что вас о нем интересует?
— Да так, вообще, — сказал он, жалея, что пришел сюда.
— Посмотрите в Британской энциклопедии в справочном зале.
— Большое спасибо, мэм.
Он решил, что с завтрашнего дня после работы будет переодеваться в чистое прямо в гараже и постарается отмывать хотя бы верхний слой грязи, въедающийся в кожу. Сейчас к тебе относятся как к собаке, а ведь можно этого избежать. Да и Клотильде будет приятно.
Ему потребовалось целых десять минут, чтобы разыскать нужный том энциклопедии. Он положил его перед собой на стол и начал листать. Вот оно. Себастьян, св. — христианский мученик. Всего один абзац. Значит, он не такая уж важная птица.
«Когда лучники оставили его умирать, — читал Том, — набожная женщина Ирина пришла ночью и забрала его тело, чтобы похоронить, но увидев, что он еще жив, принесла к себе домой и стала врачевать его раны. Еще не успев выздороветь, Себастьян поспешил вновь предстать перед императором. Тот велел тут же схватить его и запороть насмерть. — (Дважды! О господи! — подумал Том. — Эти католики — ненормальные.) — Молодой красивый воин, святой Себастьян — излюбленный образ религиозной живописи. Как правило, его изображают нагим и пронзенным стрелами. Он истекает кровью от тяжелых, но не смертельных ран».
Том задумчиво закрыл книгу. Молодой красивый воин… его изображают нагим… Теперь все ясно. Клотильда. Удивительная женщина. Она не умела говорить о своей любви словами, но ее любовь находила выражение в образах ее религии, в том, как она для него стряпала, в том, как ласкала его.
Он поставил книгу на место и собрался уже уходить, как вдруг ему пришло в голову, что имя Клотильды тоже принадлежит какой-то из святых. Имея уже некоторый опыт, он быстро нашел нужный том энциклопедии. «Клотильда, св. — дочь бургундского короля Хильперика, супруга Хлодвига, короля франков».
Том вспомнил, как Клотильда, обливаясь потом, стоит у духовки в кухне или стирает грязное белье дяди Харольда, и помрачнел. Дочь бургундского короля Хильперика, супруга Хлодвига, короля франков… Родители определенно не думают о будущем, давая ребенку имя.
Проходя мимо стола библиотекарши, он остановился.
— Спасибо, мэм, — а затем неожиданно спросил: — Скажите, пожалуйста, я могу записаться в эту библиотеку?
Она удивленно взглянула на него, но все же достала карточку и вписала в нее фамилию, возраст и адрес Тома.
Они ужинали на кухне, изредка перебрасываясь словом. Когда Клотильда начала убирать со стола, он подошел к ней, обнял и сказал:
— Клотильда — дочь бургундского короля Хильперика, супруга Хлодвига, короля франков.
— Что, что? — спросила она, взглянув на него расширившимися от удивления глазами.
— Мне захотелось узнать, откуда произошло твое имя, — сказал он. — Я зашел в библиотеку и посмотрел в энциклопедии. Ты королевская дочь и жена короля.
Клотильда долго смотрела на него, потом поцеловала в лоб. Словно благодарила за подарок.
В соломенной корзинке уже пестрели на мокром папоротнике две рыбины. Как и говорил Бойлан, форель в ручье действительно водилась в изобилии.
Рудольф был в старых вельветовых брюках и резиновых сапогах, какие носят пожарные. Сапоги он купил уже поношенные, к тому же они были ему здорово велики.
Накануне всю ночь лил дождь, и даже сейчас, в конце дня, серый воздух был по-прежнему насыщен влагой. В мутной воде форель клевала плохо, но уже одно то, что вокруг ни души и ни звука — только плеск воды о камни, — доставляло ему наслаждение.
Он стоял у одного из двух декоративных мостиков, перекинутых через ручей. Послышались чьи-то шаги. Намотав леску на катушку спиннинга, он замер в ожидании. На мостике появился Бойлан без шляпы, в замшевой куртке, с пестрым шарфом и в брюках для верховой езды.
— Добрый день, мистер Бойлан, — поздоровался Рудольф, чувствуя себя немного неловко и волнуясь, что вдруг тот уже забыл о своем приглашении или сказал это тогда просто из вежливости.
— Ну, как успехи?
— Да вот, пока только две.
— Не так уж плохо для такого денька, как сегодня, — заметил Бойлан, вглядываясь в мутную воду. — Не буду тебе мешать. Я просто вышел прогуляться. Обратно пойду этой же дорогой и, если ты будешь еще здесь, надеюсь, не откажешься выпить рюмочку в моем доме.
И, помахав ему рукой, пошел дальше.
Рудольф сменил блесну. Ему пришлось забрасывать удочку трижды, прежде чем рыба клюнула. Он осторожно подтягивал леску, стараясь обойти камни и водоросли. Дважды рыба чуть не сорвалась. Наконец, когда она устала, Рудольф взял сачок и вошел в ручей. Ледяная вода тут же хлынула ему за голенища. Только когда рыба была уже в сачке, он заметил, что Бойлан вернулся и снова стоит на мостике, внимательно за ним наблюдая.
— Браво, — сказал он, когда, хлюпая сапогами, Рудольф вышел на берег. — Чистая работа.
Рудольф прикончил форель и положил ее в корзинку.
— Я никогда не мог бы это сделать, — заметил Бойлан. — Убить собственными руками… — Он был в перчатках.
Рудольф с удовольствием снял бы сапоги и вылил из них воду, но носки у него были заштопаны, и ему совсем не хотелось демонстрировать Бойлану грубые толстые стежки — материнское рукоделие.
Словно читая его мысли, Бойлан сказал:
— Мне кажется, тебе следует разуться и вылить воду из сапог. Вода, должно быть, холодная.
— Это точно, — согласился Рудольф, стягивая сапоги. Бойлан, казалось, ничего не заметил. Он оглядывал густой лес, который стал собственностью его семьи сразу после окончания гражданской войны.
— Раньше отсюда просматривался дом. Этих зарослей тогда не было. Круглый год здесь работало десять садовников, а сейчас не нанять ни одного… Впрочем, в этом нет и смысла… Да, кстати, у меня, кажется, где-те валяются болотные сапоги. Не помню уж, когда я их купил. Если они тебе как раз, можешь взять. Зайдем в дом, ты их померишь.
