Карлос Сафон - Узник Неба

— Горячей воды нет. Цистерну наполнят только утром, так что вам придется или подождать, или обойтись кувшином.

Пока Фермин в спартанских условиях приводил себя в порядок, отец Валера сварил кофейный напиток из цикория, смешав его с какими-то слегка подозрительными ингредиентами. Сахар отсутствовал, но бурда в чашке была горячей, а общество — умиротворяющим и приятным.

— Почему бы не представить, что мы находимся в Колумбии и дегустируем отборнейший сорт кофе? — предложил Фермин.

— Вы необыкновенный человек, Фермин. Можно задать вам личный вопрос?

— Тайна исповеди на него распространяется?

— Пожалуй, да.

— Стреляйте.

— Вам доводилось убить человека? Я имею в виду на войне.

— Нет, — ответил Фермин.

— А мне — да.

Фермин замер с чашкой у рта. Священник потупился.

— Я никому раньше не рассказывал.

— Тайна исповеди не будет нарушена, — пообещал Фермин.

Священник потер глаза и вздохнул. Фермин задался вопросом, как долго этот человек живет в одиночестве, в компании со своими мыслями о совершенном грехе и памятью о погибшем брате.

— Уверен, что у вас были серьезные причины, святой отец.

Священник слегка качнул головой.

— Бог покинул страну, — сказал он.

— Не переживайте, как только он увидит, как обстоят дела на чужом подворье к северу от Пиренеев, он тотчас вернется, поджав хвост.

Священник молчал, казалось, целую вечность. Они допили суррогат кофе, и Фермин налил по второй чашке, желая поднять настроение служителю Господа, который с каждой истекшей минутой как будто все глубже погружался в пучину уныния.

— Вы предпочитаете истину?

Фермин кивнул.

— Хотите, я выслушаю вашу исповедь? — неожиданно предложил священник. — На сей раз я говорю серьезно.

— Не обижайтесь, святой отец, но я не очень-то верю во все эти штучки…

— Но вдруг Бог верит в вас?

— Сомневаюсь.

— Не обязательно верить в Бога, чтобы исповедаться. Это тонкая материя ваших отношений с совестью. Что вы теряете?

Два часа Фермин рассказывал отцу Валере обо всем, что накопилось в душе и что он молча носил в себе с тех пор, как убежал из тюрьмы, — уже больше года назад. Святой отец слушал его внимательно, время от времени кивая головой. Наконец Фермин почувствовал, что иссяк. С его плеч свалилась огромная тяжесть, на протяжении многих месяцев не дававшая ему вздохнуть, чего он никак не ожидал. Отец Валера вынул из ящика фляжку с ликером и, не задавая вопросов, налил то, что осталось от его стратегических запасов.

— Вы не дадите мне отпущение грехов, святой отец? Только глоток коньяку?

— Вы не почувствуете разницу. Кроме того, Фермин, я уже не имею права никого прощать или осуждать. Полагаю, вы испытывали потребность облегчить душу. Что вы намерены делать теперь?

Фермин пожал плечами.

— Если я вернулся, рискуя при этом головой, то лишь из-за клятвы, которую дал Мартину. Я должен найти адвоката, а потом сеньору Исабеллу и ее сына Даниеля и защищать их.

— Как?

— Я не знаю. Что-нибудь придумаю. Подсказки принимаются.

— Но вы совсем не знаете этих людей. Лишь то, что вам рассказал о них человек, с которым вы познакомились в тюрьме…

— Я понимаю. Когда начинаешь говорить, все это кажется безумием, не так ли?

Священник проницательно посмотрел на гостя, словно мог разглядеть правду за завесой слов.

— Может статься, что вы видели столько человеческого горя и лишений, что вам хочется совершить что-то хорошее, пусть и безумное?

— А почему бы и нет?

Валера улыбнулся:

— Я знал, что Бог не утратил веры в вас.

7

На другой день Фермин вышел на цыпочках, чтобы не разбудить отца Валеру. Священник крепко заснул на диване с томиком лирики Мачадо[34] в руках, издавая богатырский храп, мощью не уступавший реву быка на корриде. Прежде чем уйти, Фермин поцеловал его в лоб и оставил на столе серебро, которое священник, завернув в салфетку, тайком сунул ему в чемодан. Затем он поспешил вниз, перескакивая через ступеньки, в чистой одежде и с чистой совестью, исполненный решимости прожить по меньшей мере еще несколько дней.

День выдался солнечным, и свежий ветер с моря надувал тугим парусом сверкающее, крахмальное полотнище неба, стелившее удлиненные тени под ноги пешеходам. Целое утро Фермин бродил по знакомым улицам, останавливался у витрин или присаживался на лавочки поглазеть на хорошеньких девушек, проходивших мимо, и красотками ему казались все до одной. В середине дня он зашел в кабачок, находившийся в самом начале улицы Эскудельерс по соседству с рестораном «Лос караколес», с которым было связано так много приятных воспоминаний. Сам-то кабачок не пользовался славой среди настоящих гурманов, но тут без претензий предлагались самые дешевые закуски в Барселоне. Самое главное, утверждали эксперты, не спрашивать, из чего они приготовлены.

В приличном костюме и надежных доспехах из подложенных под одежду свернутых экземпляров «Вангуардии», которые придавали внушительность фигуре, видимость мускулатуры и могли пригодиться в нештатной ситуации, Фермин чувствовал себя уверенно. Он уселся у барной стойки и, ознакомившись с перечнем деликатесов, доступных для самых тощих кошельков и непривередливых желудков, приступил к переговорам с барменом.

— У меня вопрос, молодой человек. В «предложении дня» у вас бутерброд из мортаделлы и холодной телятины на деревенском хлебе. А помидоры к хлебу вы подаете свежие?

— Только что сорваны на наших огородах в Прате, что за фабрикой серной кислоты.

— Благородный bouquet. Скажите, уважаемый, в этом заведении отпускают в долг?

Бармен утратил приветливую улыбку и с угрожающим видом перегнулся через барную стойку, забросив полотенце на плечо.

— Никогда.

— А вы не делаете исключения для орденоносцев или инвалидов войны?

— Иди проветрись, или мы сообщим в Социальную бригаду.

Осознав, что разговор принял нежелательный оборот, Фермин протрубил отступление и отправился на поиски тихого местечка, где можно было бы без помех разработать новую стратегию. Не успел он устроиться на ступеньках лестницы под сенью какого-то портала, как проходившая мимо девчонка не старше семнадцати лет, но уже обладавшая волнующими формами, споткнулась и растянулась на земле.

Фермин вскочил, чтобы помочь девушке, но как только он схватил ее за руку, сзади послышались шаги, и прозвучала тирада, по сравнению с которой давешнее грубое предложение официанта, пославшего его подышать свежим воздухом, показалось божественной музыкальной фразой.

— Эй, грязная шлюха, со мной такие штучки не пройдут. Живо разукрашу физиономию и выкину в сточную канаву, где тебе самое место.

Оратор, типичный альфонс, страдал разлитием желчи, судя по цвету его лица, и сомнительной склонностью украшать свою персону вульгарной бижутерией. Оставив без внимания факт, что упомянутый персонаж вдвое превосходил его габаритами и держал в руке предмет, сильно напоминавший режущее или колющее оружие, Фермин, которого уже утомили хамы и дебоширы, встал между девушкой и ее обидчиком.

— А ты куда лезешь, убогий? Чеши отсюда, пока я не набил тебе морду.

Фермин почувствовал, что девушка, от которой исходил необычный запах смеси корицы и фританги, испуганно вцепилась в него. С первого взгляда на скандалиста стало ясно, что шансы разрешить ситуацию с помощью диалектики равны нулю, и Фермин решил не вступать в напрасные пререкания, а переходить к действию. Оценив in extremis[35] своего противника, Фермин пришел к выводу, что большую часть его массы составлял жир, в то время как избытком мускулов или серого вещества он похвастаться не мог.

— Не стоит со мной разговаривать в подобном тоне, а с сеньоритой тем более.

Альфонс остолбенело уставился на него, словно не уловил смысла сказанного. Мгновение спустя здоровяк, ожидавший от заморыша чего угодно, кроме драки, получил в качестве сюрприза тяжелый удар чемоданом по самым чувствительным частям тела и рухнул на землю, схватившись за причинное место. За первым ударом последовало еще четыре или пять ощутимых тычков по стратегическим точкам углом кожаного кофра, которые вывели дебошира из строя: по крайней мере временно он обездвижен и деморализован.

Прохожие, оказавшиеся свидетелями поединка, зааплодировали. Фермин обернулся к девушке, желая удостовериться, что с ней все в порядке, и встретился с восторженным взглядом, исполненным благодарности и бесконечной нежности.

— Фермин Ромеро де Торрес к вашим услугам, сеньорита.

Девушка привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— А я Росиито.

Распростертый у ног паскудник попытался сесть и отдышаться. Фермин предпочел покинуть ристалище, удалившись на безопасное расстояние прежде, чем соотношение сил изменится не в его пользу.