Маша Трауб - Плохая мать

Аня не только охотилась на тараканов, но и «занимала» продукты – холодильник был общий. Доставались продукты тяжело, поэтому мама проводила дознание.

– Анька, где курица? В морозилке лежала, – спрашивала мама.

– Какая курица? – таращила глаза та и торжественно заявляла: – Наверное, кто-то украл.

– Кто?

– Понятия не имею!!! Слушай, точно, я вспомнила, форточка была открыта.

– При чем тут форточка?

Разговор продолжать было бессмысленно – Аня никогда не признавалась. У меня она воровала шоколадные конфеты. Я даже специально оставляла одну на столе и выходила на секунду. Возвращалась – конфеты не было. Аня ее дожевывала.

– Где моя конфета? – спрашивала я.

– Не знаю, малыш, – отвечала она, сглатывая остатки.

Когда мама уезжала в командировки, за мной присматривала Аня. Хотя еще неизвестно, кто за кем присматривал.

Дядя Юра появлялся редко и ненадолго – его комната чаще всего стояла закрытой. Он был профессиональным вором. Приезжал из мест лишения свободы и сразу же отправлялся в ванную. Лежал там долго. Аня надевала красивое платье и делала прическу. Мама варила борщ. Я наливала чай в чашку, размешивала сахар и остужала – дядя Юра не любил горячий. Он выходил, садился за стол и ел. Все тоже сидели за столом, молчали и смотрели, как он ест. Это был такой ритуал.

А потом он грабил квартиру и опять отправлялся в тюрьму. Маме после «дела» всегда приносил бутылку ликера или вина из бара в ограбленной квартире, Ане – что-нибудь из косметики, а мне – конфеты или игрушку. Когда его уводили в наручниках, он гладил меня по голове и говорил: «Веди себя хорошо. Не хулигань». Я обещала. Аня каждый раз рыдала, заламывая руки, как будто уводили ее мужа.

– ...Ольчик, привет! – заскакивала к нам она. – Умоляю, давай кофейку попьем, очень надо!

– Ань, не до тебя сейчас. Я исковое пишу.

– Ольчик, пожалуйста!

С Анькой было бесполезно спорить. Мама доставала джезву, варила кофе, разливала по чашкам. Аня сидела за столом и торжественно отпивала несколько глотков. Молчала. Допивала, переворачивала и не мигая смотрела на расплывающееся по блюдцу озерцо.

– Ну, что там? – спрашивала она, когда мама брала чашку и рассматривала узоры на дне. – Говори мне все как есть!

– Не надо тебе с работы уходить, – говорила мама, – перспективы туманные на новом месте.

– Где? Где ты это увидела? – Аня наклонялась и тоже заглядывала в чашку.

– Вот, видишь, тут черепаха? А вон там как облако на небе?

– Вижу... – кивала Аня и даже я, ребенок, понимала, что ничегошеньки она там не видит. – Я так и знала, – сокрушалась она, – так и знала!

– И завязывай со своим романом. Он женат.

– Как? Не может быть! Где, где ты увидела?

– Вот, видишь, кольцо одно и второе.

– Да, да...

– Ань, ну ты совсем дурная? – Маме, видимо, надоедала эта комедия и надо было вернуться к исковому. – Что ж ты такая доверчивая? Ну какая черепаха, какие кольца, какое облако? Я тебе сто раз говорила – не умею я гадать, не умею.

Аня загадочно улыбалась.

– Я знаю, ты боишься, что к тебе все ходить начнут. Но я же никому не скажу.

И мама, и Аня знали, что это неправда. Соседка уже рассказала кому могла и даже наш домашний телефон дала, который пришлось отключить.

Все неприятности у Ани – главной красавицы города – начались после того, как она стала телеведущей. Собственно, «начальник» города и, так уж сложилось, любовник Ани решил поставить телевизионную вышку. Чтобы было как в больших городах – с собственным кабельным каналом. Специалисты его отговаривали – вышка стоять не будет, упадет, потому что вместо почвы – песок, а вместо погодных условий – непечатные выражения. Но он сказал «надо», и вышку поставили. Аня стала телеведущей главной и единственной телевизионной программы – «по заявкам телезрителей». Она должна была глубоким сексуальным голосом зачитывать поздравления с днями рождения заслуженных работников города, желать счастья работникам буровых и исполнять музыкальные заявки. В день первого эфира Аня металась в поисках пива.

– Мне нужно пиво! – требовала она у начальника.

– Где я тебе его достану? – пожимал плечами он. – Спирт медицинский или самогон не подойдет?

– Нет! Как я буду укладку без пива делать?

А тут еще от мороза прорвало трубу у соседей, и стояк вырубили на время починки, а у Ани голова грязная. И начальник-любовник уперся и не захотел выходить на лестничную клетку наводить порядок – подгонять слесарей. Мол, жена узнает, что не на совещании. Голову ей пришлось мыть мукой – посыпать и расчесывать. Зато платьем она была довольна – подарок начальникалюбовника, только с Большой земли привезенное. Черное, с огромными расшитыми золотом накладными плечами-эполетами.

В импровизированной студии Аня выпила водочки, чтобы согреться и успокоиться, но тут отключили свет. Она кое-как при свечке поправила макияж и еще раз глотнула водочки. В эфир Аня вышла седая от муки, пьяная, вся в черном. Сосредоточенно глядя в глазок камеры, она медленно произнесла: «Эта песня посвящается уважаемому В.П. (то есть начальнику-любовнику)». Потом подумала и зачем-то добавила: «Светлая вам память. Мы вас никогда не забудем». Народ, конечно, решил, что В.П. умер. Законная жена В.П. в это время смотрела на Аньку, красующуюся в точно таком же платье, как у нее. Один в один. Смотрела и гадала, устроить мужу скандал или терпеть дальше, как терпела много лет. Когда она услышала про «светлую память», ей стало плохо от всего буквально за пять минут пережитого... Хорошо, что успела «скорую» вызвать.

Начальник-любовник ушел в запой. А пока он был в запое, телевизионная вышка упала, не выдержав порыва ураганного ветра.

Аня, которой пришлось расстаться с начальником-любовником, мечтала о новых отношениях, другой жизни, но, главное, она мечтала вернуться на Большую землю.

– А как ты все узнаешь? – спрашивала она мою маму.

– Ань, что тут узнавать? Если ты иногда будешь думать, то тоже все будешь знать.

– А про то, что он женат? – Аня упиралась и стояла на своем. – Даже я этого не знала!

– Знала, – устало отвечала мама, – он тебе сразу сообщил.

– Нет, ты все-таки ведьма, – удовлетворенно кивала Аня, – все верно, он мне сразу сказал. Это ты как узнала? Ольчик, ты мне лучше скажи, мне его бросить? Посмотри еще разок в чашку, а?

– Бросить, конечно, – выдыхала мама, не глядя в чашку.

– А вдруг он разведется? Он говорил, что они с женой не живут...

– Тебя жизнь ничему не учит? Все, иди, мне работать надо.

– А почему ты не уезжаешь? – в очередной раз спрашивала Аня мою маму.

– Потому что я деньги зарабатываю.

– И сколько тебе надо для счастья?

– Много.

– Как можно было уехать из Москвы? Сидеть здесь, отмораживать матку, терять зубы и молодость... Слушай, Ольчик, давай вместе уедем? Я больше не могу так. А Машка твоя? Ну что она здесь видит? Ты бы хоть о ней подумала...

– Я только о ней и думаю...

Аня сидела и долго вглядывалась в кофейные узоры. Вздыхала, вставала, уходила... И так – почти каждый день, если мама не уезжала.

На самом деле мама умеет гадать на кофе. Ее Варжетхан научила еще в молодости. Только в чашку она даже не смотрит, я же вижу, а куда-то в сторону, продолжая думать о чем-то своем.

– Мам, а как ты узнаешь? – спросила я.

– Тут и знать нечего, – бурчит она.

– А почему ты не гадаешь по-настоящему?

– Не надо.

– Почему?

– Не надо, и все. Не знаешь, чем расплачиваться придется.

Она переворачивает чашку, когда... Когда рука сама это делает.

Мы возвращались в Москву. Мама еле-еле достала билеты. Уже собранные, на чемоданах, застыли на пороге.

– Сейчас, две минутки, кофейку глотну, а то не стою, – сказала мама, глядя на часы, – успеем.

– Мама, мама! Мы же опоздаем, – тормошила ее я.

Мама застыла над чашкой.

– Что-то мне нехорошо, – пожаловалась она, – форточку открой. Сейчас уже поедем.

Мама поставила чашку в мойку, случайно перевернув ее на блюдце.

– Я еще посижу пять минут, – сказала мама.

– Мы опоздаем, – ныла я.

– Не могу. Еще две минутки...

Мы попали в снежную бурю и приехали в аэропорт на пятьдесят минут позже. На наш самолет опоздали. Следующий рейс, на который уже все билеты были выкуплены, – через неделю. Мама упала в кресло.

– Сейчас согреемся и поедем домой. – Она была совершенно спокойна.

Мы вернулись домой. Мама бросила сумки и легла спать. Через час в квартиру ворвалась женщина, через которую она доставала билеты.

– Вы? Здесь? Как? Слава Богу! – закричала женщина и села, тяжело дыша, в прихожей, разрывая на груди пуховый платок, чтобы отдышаться.

Самолет, который улетел без нас, попал в снежную бурю и разбился. Никто не выжил.

Уже поздно вечером я заплакала.

– Что ты? – подошла мама.

– Мне страшно. Мы ведь могли умереть!

– Нет, не могли. Ты в рубашке родилась.

– Это как?

– Так. Все будет хорошо. Ты будешь счастлива. Рубашка тебя сбережет.