Цырлин - По поводу майского снега

Здесь Олег не поленился сбегать в комнату и принести "Правду" с фотографией каких-то переговоров. Забормотал, умело изображая еврейский акцент: "Вы посмотрите на его шнобель! Внимательно посмотрите на его шнобель! Наш человек! Типично ведь еврейский шнобель, разве вы не находите?"

Я к этому времени уже сильно забалдел. Не ел ничего с самого утра, а теперь выпил без закуски, тем более - водки с пивом. Увидев в руках у Олега пачку "беломора", не понял, отчего он вдруг закурил "беломор", когда на столе лежит несколько пачек сигарет с фильтром. Не сразу обратил внимание, что рядом с ним лежит пакетик с табаком ярко-зеленого цвета. "Беломора" была полная пачка, но они курили не каждый свою папиросу, а одну на всех: потянут и передадут соседу. Запах шел тоже не вполне табачный: несколько напоминал дым от жженой кожи - когда в новом ремне горячим гвоздем прожигают дырки. Я сидел слева от Олега, против движения папиросы, так что мне досталась лишь холодная обслюнявленная трубочка.

Мойша на другом конце стола произносил длинные и умные рассуждения: "…Потребление подобных веществ органически входит, например, в индийскую культуру, но не в такой примитивной форме, в какой в европейскую входит алкоголь, а, скорее, это можно сравнить с религиозным причащением…"

Олег рассказал об опубликованном недавно рассказе Битова: "Очень точное описание. Собрались люди, сидят и курят. Что именно курят - прямо, конечно, не сказано, но знающий человек легко догадается."

Закурили вторую. На этот раз я заметил, как Олег перед этим выпотрошил из "беломорины" табак на бумажку, добавил туда табака из пакетика, перемешал и при помощи карандаша затолкал смесь обратно в гильзу. На этот раз папироса дошла до меня не совсем искуренной, я затянулся раз, другой - ничего не почувствовал, кроме вкуса едкого дыма.

Мойша: "Я думаю, ему лучше не давать."

Я: "Это тебе лучше было не давать!"

Олег: "Я полагаю, что ты понимаешь, что об этом рассказывать никому не следует. Ни знакомым, даже самым близким, ни, тем более, родителям."

Я: "Да что ты меня одного предупреждаешь?"

Олег: "Я предупреждаю об этом всех, кто впервые при этом присутствует."

Так что они - регулярно, что ли, тут обкуриваются?.. Меня по пьяни дернуло спеть песню из фильма "Бриллиантовая рука", немного переиначенную в духе происходящего:

Храбрым станет тот,

Кто три раза в год

В самый жуткий час

Курит трын-траву!

(В оригинале песни, как известно, сказано "косит трын-траву", хотя очень непонятно, какая может быть связь между косьбой и бодростью духа.)

Олег: "Теперь я вижу, что тебе действительно не надо было давать!"

Я: "Я же тихо. Или у тебя тоже микрофон? Но ладно. Мы люди простые, можем покурить обычный табачок."

Я вытащил из пачки "беломоринку", закурил, но спичку бросил неудачно: от нее загорелась лежавшая в пепельнице целлофановая обертка; я дунул на нее и пепел разлетелся по всему столу.

Олег: "Мне кажется, что тебе давно пора домой."

Я: "Сейчас - докурю вот и пойду." И начал вылезать из-за стола.

Бонифаций: "Да и мы тоже пойдем."

Мойша, несомненно, собирался посидеть еще, но Олег стал настойчиво прощаться и с ним тоже.

-

(*) (30) Год спустя Министра внутренних дел Щелокова сняли с должности и вскоре он покончил с собой.

Ломая стулья

Пред ликом Родины суровой

Я закачаюсь на кресте.

(Блок)

Когда нальют мне водки с пивом,

зажгут мне "беломор" курить,

когда прикажут быть счастливым,

а также Родину любить,

тогда я выругаюсь матом,

я сброшу непосильный груз

и по одной - отдельно - взятой

ломая стулья я пройдусь.

Тогда, плюясь вонючим дымом,

пройдусь я, фраер и пижон,

вдоль по единой - неделимой -

по Родине своей чужой.

Но, посторонний и нездешний,

я мертвым упаду под стол.

И мент, небритый и похмельный,

по мне напишет протокол.

1982 - 1983 г.г.

5.8. "Когда меня вывел конвой"

18.III.83

Берите, ироды, берите! Берите быстрее, а то скоро даже таких, как я, уже не останется!

Ну а теперь пою я той,

Кто улыбнулась без затей

В тот лютый час несчастных дней,

Когда меня вывел конвой.

Это ничто, но жил я вновь,

Будто нашла меня любовь…

(Песня А. Хвостенко, которую слышал по Би-би-си.)

Ну вот и я дождался, господа. И за мной конвой пожаловал. С той только разницей, что и улыбнуться мне вслед абсолютно некому. А самое обидное - никто мне так и не удосужился растолковать, отчего же американцы до сих пор не завоевали Канаду.

…Лед твоих губ простил меня,

Видел я снова любовь.

Сегодня я не выдержал и позвонил в военкомат. Сам. Оказалось, что они там меня давно ожидают. Ожидают и даже разыскивают, хотя я пока что не начал от них прятаться. Военкомат не районный, а тот, куда вызывали осенью. Дурацкий, тесный - в подвале и первом этаже жилого дома. Нужную дверь нашел не сразу - гоняли из кабинета в кабинет. Как будто это мне нужно, а не им. Полковник сразу попросил у меня паспорт - "показать", как он выразился. Всего просто показать. И мой бедный паспорт сразу же исчез в ящике его стола. Я и вякнуть не успел. Мне даже показалось, что он запер ящик на ключ. Наверное, опасался, что я брошусь на него и попытаюсь отнять паспорт обратно. Может, и были такие случаи - ничего удивительного. Заметил мое замешательство: "Не бойтесь, вам там удостоверение выдадут." Утешил, утешил. Сообщил, что 28 марта мне следует явиться в войсковую часть по такому-то адресу - написал на бумажке.

Раньше я почему-то думал, что паспорта полагается изымать лишь у солдат. А лейтенант, все же, звание ответственное и так далее. А впрочем - какая разница? Вспомнил эпизод из "Прощай, оружия" Хемингуэя. Военный, по чину тоже лейтенант, съебался с фронта, переплыл на лодке озеро, вынул из кармана паспорт и предъявил пограничнику. И все - он уже вольный человек, турист, изучающий архитектуру. Конечно, паспорт у него был не какой-нибудь, а американский, но я теперь, честное слово, с невыразимой тоской вспоминаю даже о своем советском.

Кроме того, полковник подписал мне ведомость в кассу, где мне выдали деньги - 120 р.. Как он пояснил - половина месячной получки. Четверть тыщи, стало быть, мне причитается; не понимаю только, на что их там у них в армии тратить, кроме как на водку.

Знайте, граждане, если вам в военкомате угрожают, даже орут на вас - то это фигня. Не надо бояться. Орут на человека только тогда, когда ничего с ним не могут сделать. Когда собака гавкает - она тебя не укусит. А волк бросается молча. Если с вами вдруг заговорили любезно, а особенно если вам вдруг всучили какие-то деньги - это значит вам конец пришел.

Так когда-то вербовали в английский флот: присмотрят в пивной мальчика поглупее и предлагают ему на халяву кружку пива. А на дне кружки мальчик обнаруживает монету - свое первое матросское жалованье. Но я же первым даже кружки пива у них не брал! Что же это такое, я не понимаю…

По поводу майского снега (Восьмой фрагмент второй редакции)

…Мы сидели с Колькой у меня дома перед телевизором. Показывали юбилейную передачу в честь какого-то знаменитого в двадцатые годы "комсомольского поэта". Поэт - теперь уже древний дедушка - сидел в своем рабочем кабинете на фоне шкафов с рядами подписных изданий и одним пальцем стучал по клавишам пишущей машинки.

"Ты погляди только на этого писателя! - закричал вдруг Колька. - Даже печатать нормально не умеет, фиг ему в задницу! Да я хером своим, хером - и то лучше напечатаю! Писатель, я балдею! Пишет, видите ли! Творит! За шестьдесят лет даже печатать нормально не научился! Только инструмент портит. А ты его еще и обязан защищать до последней капли крови. А то, глядишь, завоюют нас проклятые капиталисты, так козла этого даже в машинистки не возьмут, не то что в писатели. Явиться помытым и обритым и защищать, не щадя самой своей жизни. А кого еще? Тебя, что ли? Нет, именно его и всю их засратую контору. На зоне самая подлая работа считается - ограждение проволочное ремонтировать, лучше уж парашу выносить… Ах, суки, суки гнойные! Нет, ты расскажи мне, чем это я им всем так понравился? Почему вдруг Красная Армия не может без меня обойтись? Какая же гадская организация! Я же их не трогаю! Ты можешь это понять, что я никоим образом их не трогаю! А то говорят - КГБ. Да всему КГБ жопу можно целовать в сравнении с армией. Ты представь, если бы так было - вызывали бы людей в какой-нибудь госбезкомат или как еще могут назвать, по достижении призывного возраста и человек был бы потом обязан два года подряд стучать на всех вокруг. Кто Галича слушает, кто Солженицына читает… Священный долг, почетная повинность. Все мужчины поголовно, у кого нет отсрочки… Что бы ты сказал, если бы они так вздумали устроить?.."

Идеология должна уметь себя защитить (ТАСС, 18 марта 1983 года )