Сильви Тестю - Девочки
«Он» сидит и все так же улыбается, а у меня такое чувство, будто передо мной — обреченный человек.
Чем-то «Он» растрогал меня. Я вижу, что, когда «Он» берет свой стакан с лимонадом, его рука слегка дрожит. Его броня не очень-то крепка, понимаю я. Интересно, а в покер он умеет играть?
Я замечаю среди прохожих Коринну. О Боже мой! Мне отсюда видно, что лицо моей старшей сестры пылает кровавым румянцем. Ее волосы, обычно тщательно причесанные, стоят дыбом. Глаза лихорадочно блестят, движения судорожны. Можно подумать, у нее начальная стадия полиомиелита. Хреново же моей старшей сестре.
Должна ли я предупредить блондина?
Коринна, в свой черед, толкает стеклянную дверь. Она не здоровается со своим дружком. Он в засаде. Мимоходом косится на дружка Жоржетты. С ним тоже не здоровается. Он в засаде.
Коринна поворачивает голову в сторону нашего стола. Я улыбаюсь ей. «Все в порядке. „Он“ нормальный мужик» — это я посылаю старшей сестре мысленный сигнал. Боюсь, как бы она не вспылила, не обозвала его мужланом, не вздумала полезть в драку или плюнуть ему в лицо. На собрании было решено мы придем не для того, чтобы сводить счеты. И не для того, чтобы разом получить ответы на все наболевшие вопросы — их слишком много. Мы не станем вываливать скопом тридцатидвухлетние обиды на столик кафе.
Мы придем познакомиться с ним — «вот и все». Улыбаясь улыбкой стюардессы, я пытаюсь напомнить ей об этом. Как, спрашивается, ее умиротворить?
Коринна приближается так же стремительно, как только что я. Она все делает в ускоренном темпе, и это бросается мне в глаза — теперь, когда я успокоилась.
Вот она уже стоит перед блондином. «Он» дрожит, это тоже стало заметнее.
— Кто это?
«Он» ее не узнает. «Он» не знает, которая из его дочерей стоит перед ним. «Он» бросает отчаянный взгляд на меня. «Он» хочет, чтобы я его просветила. «Он» никогда ее не видел. Лицо Коринны ведь не набило оскомину в приемных врачей и парикмахерских, его не встретишь в глянцевых журналах. И у экранных персонажей никогда не было ее черт.
— Это Коринна.
«Он» неловко встает.
Кориннин полиомиелит обостряется. Она расплющивает лицо блондина, слишком бесцеремонно целуя его. Какой же чудной жест… Эти два приветственных поцелуя в щеки — сколько в них ярости… Ее связь с этим человеком была иной. От этого жеста у меня возникает ощущение встречи двоих после долгой разлуки.
— Я старшая.
Коринна тем не менее информирует его о том, кто она есть, какое место занимает в семейной иерархии. Ко мне она головы не поворачивает. В горле у нее уже запущена словесная мельница:
— Я преподаватель, мне тридцать шесть лет, у меня двое детей, я живу в Лионе…
Она что, на собеседовании у начальника отдела кадров?
— Здравствуй! — говорю я ей: пусть глотнет воздуху, не то захлебнется этим потоком слов.
Коринна хохочет мне в лицо. На меня обрушивается та же кара, что и на него. Она с такой же яростью тычется в мои щеки. Я потираю правую скулу, останется синяк, точно.
Когда Коринна снимает пальто, я вижу, что дела совсем плохи. Это разве Коринна, всегда такая ухоженная? Взмокла, как футболист на поле. «Он» познакомится не с Мисс Фуфырой. «Он» познакомится с Мисс Неряхой.
«Надень пальто», — хочется мне шепнуть ей на ухо.
— Хорошо, что пришла…
«Он» и не заметил, что его старшая дочь — неряха.
— Да. Когда Сибилла сказала мне, я сразу решила, что приду.
«А душ принять не подумала?» — хочется мне спросить.
— Это хорошо.
— Вы живете в Лионе?
— Да.
— Один?
— Да.
— Вы больше не женились?
— Нет… То есть, когда вышел такой облом… после… Мне больше этого не хотелось…
«А мы? Нас повидать вам тоже не хотелось?» Я не задаю вопроса, мы не для этого пришли.
— Вы… У вас есть друзья?
— Да. Соседи по дому… Я уже рассказывал Сибилле, мы играем в шары…
— А… Ну… Вы занимаетесь спортом?
— Да… рыбачу… То есть… Это не совсем спорт, но я люблю рыбалку… Еще на велосипеде езжу… Правда, редко… Обычно когда гощу в Дроме у тети Иоланды.
— Она живет в Дроме?
Так, откуда Коринна знает тетю Иоланду? Бывшие Ушки-на-макушке утаили информацию или забыли поделиться?
Беседа продолжается. Коринна задает те же вопросы, что и я, разве что в другом порядке. Мы не спросим: «Где вас, черт возьми, носило тридцать два года?» Не спросим: «Как вы ухитрились держать в страхе целую семью, ни разу носа не показав?» Не скажем ему, что даже его имя у нас никогда не произносили, такой ужас он вызывал. Облом обломом, а вам не хотелось повидать трех девочек, трех маленьких дочек?
Мы и не заметили, как подоспела младшая. Жоржетта здоровается с ним совсем иначе. Руку ему протягивает.
А молодец блондин, с каждым из трех характеров считается. Я его в щеки не расцеловала и руки не подала. Я ему проорала, что, мол, место не годится, и «Он» пошел за мной. Коринна его дважды боднула, «Он» и бровью не повел.
Жоржетта здоровается с ним, будто с торговым представителем. «Он» пожимает ей руку. Жоржетта тащит стул, усаживается рядом с Коринной. Мы сидим не по порядку, но все трое напротив светловолосого мужчины. Вот теперь «Он» по-настоящему потрясен. Его глаза бегают туда-сюда: «Он» смотрит на нас.
Его руки дрожат сильнее прежнего.
Мы этого не хотели, но так вышло само собой. Мы и вправду выглядим как три поросенка перед большим злым волком. Жоржетта тоже говорит ему «вы». Она задает по новой те же вопросы, что и Коринна, те же, что и я. А мужчина нас рассматривает.
«Да, вот так-то… Это мы». Над нами словно реет невидимый транспарант. Мы — три маленькие девочки. Три дочки Анны.
Беседа продолжается. Никаких обид — ни по одну сторону стола, ни по другую. Мы заказываем ему еще лимонад. Я себе — еще кофе. Воду с мятным сиропом, воду с клубничным сиропом.
Пришел черед Жоржетты рассказывать о себе.
— Я учительница в школе. Работаю в Во-ан-Велен.[20]
— Ух ты… Это не опасно?
— Да нет, ничего… Детей у меня нет.
«Он» не реагирует.
Почему «Он» не запрыгал от радости, когда Коринна сообщила ему, что «Он» давно дедушка?
Я слушаю их. Слушаю, как они обмениваются информацией. Я больше не открываю карт, жду, пусть сыграет мой визави.
— Я горжусь, — говорит он.
«Он» гордится той, что «живет с размахом».
Этот человек — полная противоположность тому, чего мы опасались. Это тишайший человек Смиренник «Он» гордится той, за которой наблюдает издалека вот уже десять лет.
— А в Париж вы ездите иногда?
— Да! Я обожаю Париж, а вы?
— Я там был только один раз, лет двадцать назад, кажется.
— Съездите непременно, изумительный город!
Жоржетта все-таки туповата, заключаю я, услышав этот совершенно неуместный совет.
— Сибилла замечательно пишет и говорит. Я не все журналы смог купить. Всего прочесть не удалось.
«Он» извиняется, что потратил недостаточно денег.
— Вот как? Почему же?
Да, Коринна, кажется, еще тупее.
«Он» меняет тему:
— Да уж, умеет она баламутить народ, Сибилла!
«Он» констатировал сей факт, когда мы уже с полчаса сидим вместе.
— Сибилла у нас всегда была заводилой.
В голосе Коринны бесконечная нежность — не ко мне, а к той маленькой девочке, которой я была.
— Сибилла — наш неудавшийся мальчик, — вставляет «Он».
Коринна смотрит на меня повлажневшими глазами. «Вот видишь, „Он“ тебя помнит».
Что «Он» такое говорит? Почему «Он» это сказал? Откуда «Он» знает? В какой газете это написано? Да нет. Нигде это не написано. Этого «Он» не мог прочесть. Это «Он» знает. Это было в жизни светловолосого мужчины.
«Он» жил со мной до моих двух лет и месяца, какой-никакой срок, чтобы узнать человека! Неудавшийся мальчик Того и гляди, «Он» назовет меня «номером вторым».
О Ди Баджо «Он» не говорит ничего плохого. «Он» знает всех.
— Как поживает Анжела?
«Он» знал Анжелу.
— А вы? Вы купили дом?
— Я купила квартиру.
— Вот и хорошо… Ты не на мели?
За старшую «Он» спокоен: эта дочь прочно стоит на ногах.
«Он» поворачивает голову к Жоржетте.
— А я снимаю квартиру в Круа-Русс.
— Концы с концами сводишь?
Теперь он тревожится за младшенькую.
— Да, да…
— Согласись, на государственной службе лучше всего. У тебя есть… уверенность в завтрашнем дне…
— Да, социальные гарантии.
— Зато Сибилла — та живет с размахом…
Это надо кончать, как «Он» не понимает? Я чувствую, что Коринна с минуты на минуту разрыдается. У этого человека нет денег. «Он», сам того не зная, поделился с нами своими финансовыми трудностями. Этот человек страдает от одиночества, все в нем выдает его боль. Этому человеку не повезло — «Он» не состоялся, такого не скроешь. Этого человека жизнь подмяла, без очков видно. Этому человеку оказался не по силам лежавший перед ним путь. «Он» так и остался на обочине. Весь его вид и повадки прямо-таки кричат об этом.
