Алексей Кирносов - Два апреля
Но все на свете имеет конец, кончился и туман.
Овцын поставил на вахту Соломона, услал старпома спать, а сам прилег на кожаный диван тут же в рубке. Когда он проснулся, колонна еще шла малым ходом, собираясь, выравниваясь, поджидая заблудившихся в тумане. Он спустил ноги, сунул их в туфли и тут заметил, что под головой была подушка. «Конечно, не Соломон подсунул, - подумал он. - Впрочем, дело полезное, - он погладил подушку ладонью, - пусть тут и живет».
В Баренцевом море, сразу за Каниным Носом, еще не успела вся колонна лечь на новый курс, налетел вдруг при ясном небе шторм от норд-веста, и тут «Кутузов» показал, что такое высота надводного борта, чуть ли не в десяток раз превышающая осадку. Его валяло на обе стороны и неудержимо несло к берегу, на камни. Самоходки хоть извивались змеями на волне, могли идти своим курсом, а «Кутузова» несло. Овцын связался по рации с Балком.
- Придется попрощаться, Иннокентий Юрьевич,- сказал он. - Я лягу на ветер. Ничего другого не придумаешь.
- Вижу, - сказал Балк.
- Идите без меня, я потом догоню.
- Добро, - разрешил капитан «Гермеса». - Воюйте в одиночку. Постойте, Эра Николаевна хочет сказать вам несколько слов.
- Как она держится - спросил Овцын.
- Как подобает.
- Работает?
- О да, - пробасил Балк. - Бледнеет, но работает.
- Передайте поклон, - сказал Овцын. - А «несколько слов» я выслушаю на Вайгаче. Некогда. Успеха вам, Иннокентий Юрьевич.
- И вам.
Овцын застегнул крышку рации, приказал ворочать, на ветер. «Кутузов», подставив ветру обтекаемый нос, медленно пополз от камней на северо-запад. Караван уходил все дальше, и скоро в штормовом море остался один вычурный речной пассажир. Внушительно выглядел он у невской набережной. Беспомощным и жалким оказался здесь, в чужой ему и недоброй стихии.
- Иван Андреевич, - позвал старпом с крыла мостика. - Узнаете?
- Вот дьявол! - выразился Овцын, вернулся в рубку и включил рацию. Когда аппарат согрелся, стал вызывать: - «Шальной», «Шальной», я «Кутузов», прием...
- Ну, чего тебе, «Кутузов»? - услышал он насмешливый голос Бориса Архипова.
- Ты зачем увязался, отец? - спросил Овцын, стараясь построже.
- По привычке, - ответил Борис Архипов.
- А ты хоть видишь, что на море делается?
- Ничего такого, чего бы я еще не видел, я не вижу, сынок.
- А если твою скорлупу накроет?
- Тогда у меня е будет риска погибнуть под трамваем, - сказал Борис Архипов. - И вообще мне суждено умереть, от инфаркта. Ты не волнуйся. Ты же старый морячина и знаешь, что накроет или не накроет - это зависит не от волны, а от рулевого. Пустяки, здесь казаки на кочах ходили.
- Милый мой, - сказал Овцын, - эти кочи были по шестнадцать тысяч пудов водоизмещением. А у тебя сколько, помнишь?
- Двести сорок тысяч поллитров, - хохотнул Борис Архипов.
- Видишь, в два раза меньше. Валяй обратно, догоняй колонну.
После недолгой паузы Борис Архипов сказал серьезно:
- Слушай, сынок. Раз я за тобой пошел, значит, так надо. Авось пригожусь.
Когда Канин скрылся из виду, Овцын спустился с мостика. На камбузе Алексей Гаврилович, сквернословя, привязывал к плите бачки. На бледном, похудевшем лице повара проступили морщины.
- Почему буфетчица не помогает? - спросил Овцын.
- Пыталась помогать, - проворчал Алексей Гаврилович.
- Ясно... А вы прекрасно держитесь, - польстил он. - Не подумаешь, что первый раз в море.
- Иначе нельзя. Не будет обеда, меня съедят. Приходится держаться, чтоб ему, этому морю...
Овцын терпеливо дослушал все, что Гаврилыч пожелал в сердцах Баренцевому морю, и пошел к буфетчице. Ксения лежала навзничь, вцепившись пальцами в борта койки, упираясь ногами в переборку. Она скосила глаза на капитана, подняла руку, чтобы поправить сползшее с бедер платье, но в этот момент «Кутузова» снова положило на борт. Ксения, охнув, вцепилась в койку. Овцын поправил ей платье с сел рядом.
- Как это страшно! - проговорила Ксения. - Такого со мной еще не
было.
Он вынул из кармана лимон, очистил его.
- Сядьте и съешьте.
- Я не смогу сидеть.
- Сможете, мне лучше знать.
Он усадил ее и держал, пока она, давясь и морщась, ела лимон.
- Теперь наденьте сапоги и пойдем наверх
- Вы с ума сошли! - простонала Ксения.
- Во-первых, капитану так говорить нельзя. Во-вторых, выполняйте, что приказано.
Она взмолилась:
- Зачем вам надо меня мучить? Ради всего святого, дайте мне умереть спокойно! Оставьте меня!
- Ксана, я вас не оставлю, и не заставляйте меня повышать голос.
Она добралась до шкафа, надела брюки, сапоги, куртку.
- Боялась, что меня вырвет, - сказала она, пытаясь улыбнуться.
- Это лимон, - объяснил он.
Овцын вывел ее на палубу, на ветер и брызги, заставил ходить вверх и вниз по ускользающим из-под ног трапам.
- Какое страшное море! - сказала Ксения. - Волны выше нашего корабля.
- Раза в два ниже, - улыбнулся он. - Они выше вон того бедолаги. - Он указал рукой за корму.
- «Шальной»? - изумилась Ксения. - Почему он пошел за нами?
- Чтобы подобрать команду, когда мы перевернемся.
- А мы перевернемся? - спросила Ксения.
- Нам нельзя переворачиваться. Идите, Ксана, помогите Гаврилычу. Если опять станет муторно, поднимитесь наверх и постарайтесь замерзнуть. А потом, не уходя с палубы, постарайтесь согреться.
- Спасибо, что вы вытащили меня из каюты, - сказала Ксения. - Там я умерла бы.
- Это мне невыгодно, - покачал головой Овцын. - Кто же будет ставить цветы в мою вазу?
Ксения вскрикнула:
- Я же .забыла убрать ее со стола! Она разбилась.
- Найдем другую, - сказал Овцын. - В трюме того добра хоть ушами
ешь.
В конце концов он добрался и до своей каюты, и там был совершенный разгром: по ковру метались книги, карандаши, пепельницы, туфли и осколки хрусталя. Приятно пахло ромом. Он заглянул в буфет. Недопитая в то утро бутылка упала и пролилась. Вспомнилась Эра, захотелось увидеть, обнять ее. Как ей там сейчас? Конечно, мучается. Бог даст, это ее последний шторм. В Карском море будет лед, там волне не разгуляться. А вдруг она не выдержала и сломилась, как Ксения? Нет, Иннокентий не позволит сломиться, он поддержит, заставит. Он человек, капитан Иннокентий Балк...
Овцын подобрал вещи, заглянул в ванную, навел и там порядок. Выйдя на палубу, кинул с подветренного борта осколки вазы и бутылку из-под рома. Ветер не стихал, и волны росли, потому что «Кутузов» выходил все мористее. С запада потянулись ничего хорошего не сулящие облака.
В рубке, кроме штурманов, был еще и старший механик. Он смотрел на разбушевавшуюся воду и едва ответил на приветствие капитана.
- Мили три-четыре в час проходим ? - спросил Овцын у старпома.
- Не больше, - сказал Марат Петрович. - До Шпицбергена еще далеко.
- Зато вот эта гадость близко, - Овцын указал на зловещее, обложенное темно-фиолетовыми тучами небо на западе. - Не хочется в нее попадать, верно?
- М-да-с, - причмокнул губами старпом.-И снег и ветер...
Овцын подозвал его к карте.
- Подойдите-ка сюда, Марат Петрович... Попробуем уйти из заряда. Так как если нас обложит, закрутит, мы со своим магнитным компасом надолго заблудимся. Надо удирать.
- Обратно к Канину? - сказал старпом. - Пять часов - и камни.
- Зачем же нам на камни?.. Попробуем выйти на южную оконечность Колгуева. Вы знаете, что у Колгуева высокий восточный берег? Я знаю. Если сумеем обогнуть остров и стать под восточный берег, тогда плевали мы на этот норд-вест и всех его ближних.
- Часов десять до Колгуева, - прикинул Марат Петрович. - Ветер будет и корму, немного слева. Скользящий, не так страшно. Но поваляет. Потом поворот. Бортом к ветру?
- Точно, - сказал Овцын.
Старпом поднял голову от карты и неодобрительно посмотрел на капитана.
- За десять часов в природе кое-что может перемениться, - сказал Овцын. - И не обязательно в худшую сторону. Рассчитайте курс.
Он включил рацию.
- На Колгуеве мы в пятьдесят пятом мину нашли, - сказал старший механик. - Как раз на восточном берегу. Волны вынесли.
- И что с ней сделали? - спросил старпом.
- А что с ней можно сделать? - искоса глянул на него механик. -Поджарили и съели.
Он нахлобучил кепку, вытянул из-под кителя рукава свитера и ушел.
- «Шальной», «Шальной», «Шальной»... - звал Овцын. Буксир не откликался. Старпом уже рассчитал курсы, записал и держал бумажку перед капитаном. - Батареи экономят, чтоб их...
- Правильно, - сказал старпом. - Сядут, где тут добудешь?
- Ладно, погудите им.
Старпом дал несколько гудков, но на «Шальном» не услышали за воем ветра, и рация все молчала. Только после того как Овцын сам выпустил в небо три - со зла - красные ракеты, аппарат зашуршал, забулькал и он услышал голое Бориса Архипова:
- В чем дело, сынок, что за сигнал бедствия?
- Бедствие перед носом, на весте, - сказал Овцын. - Надо ворочать, не то попадем в кашу.
