Пьер-Жакез Элиас - Золотая трава
Она повернулась к нему. Две крупные слезы катились у нее по щекам.
— Неужели правда, Корантен Ропар, что у меня красивое лицо? Не сказали ли вы это, чтобы посмеяться надо мной или просто пожалеть меня?
— До того красивое, что я не осмеливаюсь смотреть на него.
— А ведь вам придется к нему привыкнуть. Потому что оно станет лицом вашей жены.
— Вот как все это произошло. Она вернулась в церковь. А я в одиночестве поднялся в деревню. Старик зажег лампу, поставив ее на подоконник, чтобы я нашел его дом. Остаток ночи я отдыхал у него, но спать я не мог — до того был растревожен. Он тоже не спал. Мы не переставая говорили об Элене Морван. Она в отдаленном родстве с его семьей, но не в этом суть, там держатся друг за друга до четвертого колена. Он был доволен, что Элена нашла кого-то, не для того, чтобы заботиться о ней, в этом смысле ей никто не нужен, но для того, чтобы дать ей фамилию мужа вместо фамилии матери. Наутро он надел все самое лучшее и пошел вместе со мной, чтобы, как полагается, просить ее стать моей женой. Как только произвели оглашение, она стала моей. Совсем скромная свадьба. С моей стороны один лишь Ян Кэрэ. Я мог бы пригласить друзей из Логана, вас первых, мы могли бы нанять автобус Жоза, чтобы подняться туда, вверх, и наполнить весельем весь городок, но она не захотела. Она твердила: «Дайте мне привыкнуть. Вы мне расскажете, каковы они там — на юге, тогда я пойду представиться им». Ну и вот. В настоящий момент она ждет нас у твоей матери.
Оба матроса сидели, прижавшись друг к другу в отсеке на носовой банке шхуны, почти соприкасаясь дыханием, поджав ноги к животу. Две белые неподвижные фигуры. Пар шел у них изо рта. Ален Дугэ слушал Корантена всем своим существом. О чем думал он в это время? Он не проронил ни звука, пока говорил его товарищ. Когда тот кончил, он с усилием сказал:
— Гляди-ка. Снег прекратился.
Наступило довольно длительное молчание, которое нарушил голос Корантена:
— Возможно, теперь поднимется ветер. Надо сбросить весь этот снег в воду, — добавил Корантен. — Нельзя допустить, чтобы он растаял на барке… А ведь у нас ничего нет, кроме рук. Давай начнем! — Корантен вздохнул.
Чувствовалось, что он разочарован. Ален лег на спину, вытянул ноги. Издал короткий смешок.
— Времени у нас достаточно. Что называется — не горит. Ну и удивил же ты меня, Корантен. Неужели и впрямь ты не умеешь читать?
— Вот именно, не умею читать. А ведь я почти на десять лет старше тебя. Когда я был ребенком, знаешь ли, бедняки… И писать, разумеется, не умею. Только подпись свою могу нарисовать, в конце страницы, когда требуется что-то подписать. Для меня исписанная бумага, все равно что гречиха, полная отрубей.
— Но я видел иногда газету у тебя в руках.
— Ты видел, как я рассматриваю картинки, если они есть.
— Но когда мы возвращаемся на берег, тебя часто поджидает на почте письмо от твоей жены.
— Правильно. Я распечатываю письмо и прячусь в уголок, делая вид, будто читаю. Но ничего не разбираю в нарисованных знаках. Голова у меня идет кругом. Но, заметь, я очень доволен. Ведь это рука моей жены написала для меня. И я знаю, что последняя строчка внизу означает: Элена Морван, жена Ропара.
— Но послушай, Корантен, если бы я только знал… Почему было не попросить читать тебе твои письма? Меня или еще кого-нибудь? А если бы там содержались важные известия?
— Тогда она послала бы мне телеграмму. Или позвонила бы к Лик Малегол. Она умеет управляться с телефоном. Она все умеет, эта Элена.
— Но зачем же ей писать тебе, когда ты не умеешь читать?
— Это — любовные письма. Они означают, что она меня не забывает. Подобное письмо, понимаешь ли, это как подарок, драгоценный подарок. Тут не обязательно читать. Достаточно держать в руках, чувствовать его в своей блузе. А дать прочитать кому-либо, даже лучшему другу, для меня — немыслимо. Я не хочу тебя обидеть, Ален Дугэ, но в этом было бы нечто недостойное.
— Можешь рассчитывать, что я никому ничего не скажу. Никогда.
— Дело не в отсутствии доверия. Ты был бы сконфужен, читая то, о чем она мне пишет.
— Это возможно! Таких парней, как ты, Корантен, только в романах описывать. Я говорю не в насмешку. Ты — счастливец.
— Да, знаю. Я себя чувствую переродившимся с тех пор, как узнал эту женщину. Странно, что во время бури мы лишь чудом не пошли ко дну. Но я ни минуты не думал, что утону, потому что Элена Морван держала меня на поверхности с высоты своих гор. И даже если бы я утонул, я бы не умер до тех пор, пока она жила бы на свете. Можешь думать, что я ополоумел.
— Я ничего такого не думаю. Но, если хочешь, я научу тебя читать.
— Нет, это она меня научит. В данное время я предпочитаю — не уметь.
— Но почему?
— Я предпочитаю слушать голос Элены, пусть она читает мне свои письма, когда я возвращаюсь из плавания. В вечер моего прихода я вынимаю из своей блузы кусок клеенки, достаю ее письма и протягиваю ей их по порядку. Потом начинаю скручивать сигарету и дрожа слушаю ее серьезный голос, в котором звучит столько чувства, что иногда я закрываю глаза, желая лучше вслушаться. Моя жена все прочитывает и поясняет, если находит нужным. В конце, от счастья, я рассыпаю весь табак по столу и порчу всю папиросную бумагу. Элена Морван смеется и говорит: «Вам лучше бы перейти на трубку, Корантен!» Погляди! Вот чехол, в котором я держу ее письма.
— На этот раз у тебя всего лишь одно.
— Да, только одно. Прошло всего две недели с тех пор, как я побывал у нее… в общем, у нас. Я должен был вернуться туда вчера или, по крайней мере, встретить ее на полпути. Она так радовалась возможности провести рождественскую ночь у твоей матери и познакомиться с жителями Логана. Мы собирались пойти к полуночной мессе — в память о прошлогодней. Я все время мучаюсь вопросом, что она подумала обо мне.
— Она, безусловно, знает, что мы попали в бурю, что ты никак не мог…
— А вдруг она ничего не знает. Я просил ее не читать газет. Пойми, она ведь никогда не видела океана, она не представляет себе, что это такое. Скажи, Ален Дугэ, не хочешь ли ты прочитать мне это письмо один раз? Все из-за проклятой бури. Душа-то ведь не на месте.
— Но тут почти ничего не видно, Корантен.
— Я посвечу тебе моей зажигалкой. Она так хорошо закрывается, что никогда не намокает. Вот! С первого же раза. И даже нет надобности укрывать огонь, он нисколько не колеблется.
— Давай твое письмо. Посмотрим! «Господину Корантену Ропару, рыбаку у госпожи вдовы Дугэ, Логан» У нее очень хороший почерк.
— Почтальонша тоже так считает. Несколько удивляет только, что она называет меня господином. Не могу привыкнуть к этому слову. Но, кажется, на конвертах его ставят для всех.
— «Мой дорогой Корантен. Хочу вам сказать, что здесь все обстоит благополучно и я окончила до заморозков вскапывать землю за домом. С молока от коровы, которую вы купили, я снимаю все больше и больше сливок. Большое удовольствие иметь такое животное, и я ею очень горжусь. Я не жалею времени, которое на нее трачу».
— А уж она тратит. Она никакой работы не боится. У этой женщины корова не будет ходить с грязными боками. Шкура так и лоснится.
— «Вчера начало холодать. И я сразу подумала, что на вас недостаточно шерстяных вещей. Не надо винить меня в этом. Ведь я еще так недавно вышла за вас замуж. Я не знаю еще как следует ничего о вашей моряцкой одежде, как вы все там одеты, когда ловите рыбу. Я сбегала в город — купила шерсти. Бежала так быстро, что задохнулась и заплакала, придя к торговке. Надо бы мне подумать, что замужней женщине не пристало как козе скакать по дорогам».
— Вот видишь, какая она.
— «Говорят, у вас там плохая погода. Поостерегитесь от простуды. Возможно, вы не сумеете вернуться в порт вовремя, чтобы прийти за мной. Это не помешает мне, что бы ни произошло, появиться у Мари-Жанн Кийивик вечером под рождество. Мы ведь поклялись не пропустить ни одной рождественской мессы до конца нашей жизни, вы знаете почему. Я принесу вам новую фуфайку. Так-то вот. Элена Морван, жена Ропара».
— В добрый час. Я почти услышал ее голос за твоим. Я отлично знал, что это письмо меня излечит. Я очень беспокоился из-за полуночной мессы, ведь до полуночи-то уже недалеко. Но она решила, и одна появится у твоей матери. Она там будет. Она уже несомненно там. Иногда я думаю, что она — чуточку колдунья. Вынь-ка часы твоего отца. Который час они показывают?
— Скоро девять часов. А этот проклятый ветер о нас и не думает. Когда у меня будет своя лодка, я поставлю ей сзади мотор.
— И правильно сделаешь. Я этого уже не увижу. По уговору с Эленой Морван я волен делать что вздумается. Разумеется, и она тоже. Если я решил бы просить ее об этом, она поселилась бы со мной в Логане. Но произойдет обратное — я поднимусь наверх. У нее и у меня достаточно денег, чтобы расширить дом и увеличить загон на две свиньи. Есть там неплохая земля, которую сдают внаем. Заживем припеваючи. Придется мне приобрести новые привычки. Но если из крестьян получаются хорошие моряки, почему бы моряку не стать хорошим крестьянином? Элена научит меня всему, что требуется знать о земле.
