Робер Мерль - Уик-энд на берегу океана
А может, нынче вечером он молиться не станет? «Нет, – подумал Майа, – обязательно станет», Он – Пьерсон – человек порядка. Уж кто-кто, а он с богом плутовать не будет. А сейчас лежит себе на правом боку, свернулся калачиком. Свою безупречно чистую рубаху защитного цвета он не снял, не снял также и коротенькие штанишки, в которых он особенно похож на бойскаута. Подсунул сложенные ладони под свою румяную щеку и молится. А когда я наступил на Пино, он хохотал невиннейшим смехом школьника. Он обожает разные розыгрыши, и безобидную подначку, и вольные шуточки. А сейчас он лежит себе на правом боку, опустил свои длинные ресницы на розовые щеки и молится. Просит своего папочку «на небеси» уберечь его от зла.
Уже давно легкий шорох внизу утих – Пьерсон кончил раздеваться. А Майа все еще лежал в темноте с широко открытыми глазами.
– Не спишь? – окликнул его чей-то тихий голос. Майа разжал сцепленные на затылке пальцы и повернулся влево. Глаза его уже привыкли к полумраку фургона, и он смутно различил на противоположной койке лицо Александра. Должно быть, Александр приподнялся на локте и тоже напрягает зрение, стараясь разглядеть Майа.
– Нет, – так же тихо ответил Майа.
– О чем ты думаешь?
– О войне.
– Да не думай ты о таких вещах.
– А о чем прикажешь думать?
– Откуда я знаю. Ну, думай хотя бы о женщинах.
– Не всегда удается. И потом, я чаще думаю о женщинах по утрам.
– А все-таки попробуй.
– Нет, – сказал Майа, – не стоит даже пытаться, все равно не выйдет. Потому что, даже когда думаешь о женщинах, все равно в голову лезут печальные мысли.
– А мне нет, – сказал Александр. – Когда я думаю о жене, мне никогда не лезут в голову печальные мысли…
– Ведь это твоя жена.
– Да, – сказал Александр, – это моя жена.
Наступило молчание, потом Александр снова заговорил. Боясь разбудить остальных, он всячески старался приглушить громовые раскаты своего голоса.
– Как это так получилось, что у тебя, Майа, нет жены?
– Да так, не женился.
– Я не про то спрашиваю.
– Да и вообще у меня никого нет.
– Это-то и удивительно, – сказал Александр. – Такой парень, как ты…
– Сам не знаю, почему так вышло. Видно, не нашлось.
– Так-таки совсем никогда не находилось?
– Ну нет. Два или три раза было серьезно. А потом, под конец, как-то разлаживалось.
– Значит, не тех выбирал.
– И я так думаю.
– А теперь жалеешь?
– Нет… Но вовсе не они были в этом виноваты. Возможно, я сам в конце концов был виноват.
– Вряд ли. Ты ведь не из тех парней, которые ведут себя подло с женщинами.
– Не в этом дело, – сказал Майа.
– Тогда в чем же дело?
– Возможно, я недостаточно в это верил.
– Но все-таки ведь немножко верил?
– Вначале-то я верил, и очень верил.
– Вот видишь?
– Однако недостаточно. А чтобы любовь оказалась удачной, необходимо в нее сильно верить. И потом в нее надо продолжать верить, даже если верится всего наполовину.
– И ты был счастлив?
– Да, был. Был даже очень счастлив, по-моему. Делал то, что мне нравилось.
– А я тоже делал то, что мне нравилось, – сказал Александр.
– И к тому же еще имел жену?
– Да.
Снова оба замолчали, потом Майа проговорил:
– А ты жену обманывал?
– Случалось!
– Ну и как потом?
– Это же не в счет. Это же на стороне.
– Верно, и, очевидно, после измены ты еще сильнее любил жену, потому что чувствовал над ней свое превосходство.
– Что это ты мелешь? – с досадой сказал Александр. – Вовсе я не чувствовал никакого превосходства. Ведь это жена.
– А другие?
– Какие другие?
– С которыми ты ее обманывал?
– Ну, эти! – сказал Александр… – Я на них не сержусь.
Майа рассмеялся.
– Почему ты смеешься? – удивленно спросил Александр. – Смеяться тут нечему.
– Смеюсь потому, что люблю тебя.
– Совсем сдурел.
И про себя Майа мельком отметил, что впервые за сегодняшний вечер Александр употребил грубое выражение.
– Твоя жена, твоя работа, твой фургон, твой дружок! – сказал Майа.
– Ну и что?
– Значит, я твой дружок? – поддразнил его Майа.
– Сдурел.
– Значит, я твой дружок, Александр?
– Заткни свой бредофон, – сказал Александр. – Я спать хочу.
– Значит, я твой дружок, Александр?
Александр повернулся на другой бок, и Майа видел теперь только его широченную спину. А через минуту он лег навзничь, вытянул свои длинные ноги и сцепил на затылке пальцы.
Воскресенье. Утро
Куда собрался?
– Сам не знаю, просто пройдусь по берегу. Может, и в Брэй-Дюн загляну.
Александр критически оглядел Майа.
– Смешно, ей-богу, – сказал он, – неужели не можешь на месте посидеть? Вечно тебя мотает туда-сюда, зуд у тебя, что ли? И какой тебе от этого прок? Слышишь, я спрашиваю, какой тебе от этого прок?
Майа неопределенно пожал плечами.
– К полудню вернешься?
– Ясно, вернусь.
– Ну ладно, – сказал Александр.
Майа пошел по аллее санатория, свернул влево, очутился на берегу. Вдруг он услышал за спиной чьи-то торопливые шаги.
– Майа!
Это оказался Дьери. Он совсем запыхался от бега.
– Что это ты как морж пыхтишь?
– Я не спринтер, – сказал Дьери.
И пошел рядом с Майа.
– День-то какой прекрасный выдался!
Майа повернулся и посмотрел ему в лицо.
– Ты, очевидно, собирался со мной поговорить?
– Да.
– Ну что ж, валяй.
Майа присел на песок, вынул из кармана сигарету и закурил. Дьери постоял с минуту в нерешительности, потом тоже опустился прямо на песок. Майа молча курил.
– Дело вот в чем, – сказал Дьери, – я не желаю, чтобы меня сцапали фрицы.
– Ага! Тоже хочешь попасть на корабль?
– Я, слава богу, пока еще с ума не сошел.
Наступило молчание.
– Тогда в чем же дело? – сказал Майа.
Дьери взглянул на него.
– Дело вот в чем, – сказал он. – Я переоденусь в штатское, поселюсь где-нибудь здесь поблизости, а когда фрицы придут, останусь и никуда бежать не буду.
– А если фрицы тебя сцапают?
– Меня-то не сцапают.
– Они же у тебя документы потребуют.
– Пусть требуют, документы в полном порядке.
Дьери вытащил из кармана воинский билет, раскрыл и протянул его Майа. В билете было написано, что рядовой Дьери увольняется из армии 2 февраля 1940 года в связи с болезнью сердца.
– Сирилли, да?
– От тебя ничего не скроешь.
– Что ж, чудесно. Но фрицы-то захотят узнать, чего ты здесь болтаешься.
– Не болтаюсь, а живу.
Дьери вынул из портмоне бумажку и протянул ее Майа. Это оказалась квитанция от 1 января 1940 года на квартирную плату.
– Из этой квитанции видно, что я уже полгода живу в Брэй-Дюне.
– Поддельная?
– Ничуть не бывало. Самая подлинная, за исключением даты. Я, вообрази, являюсь съемщиком небольшой фермы рядом с Брэй-Дюном.
– С какого же времени?
– Со вчерашнего дня.
Майа присвистнул.
– А ребята знают?
– Нет, я тебе первому говорю.
– Подожди-ка, подожди, – сказал Майа, – почему именно мне?
Он захватил в кулак горсть песка и стал, не торопясь, пропускать его сквозь пальцы.
– Потому что я хотел поставить тебя в известность.
Майа вскинул голову.
– Меня? А почему именно меня?
– Сам не знаю, – принужденно рассмеялся Дьери. – Вероятно потому, что ты мне симпатичнее других…
– Ладно, не старайся зря.
– Э, черт, – сказал Дьери.
Майа снова поглядел на него.
– Послушай, – сказал он, – я вовсе не собираюсь оспаривать, что я тебе симпатичен, но отнюдь не из симпатии ко мне ты поставил меня в известность.
– Тогда почему же?
– Вот я и спрашиваю: почему?…
– Но, поверь… – сказал Дьери.
– Не строй из меня кретина.
Дьери, в свою очередь, взглянул на Майа, и глаза его сразу же исчезли за стеклами очков.
– Ну ладно, ладно, – сказал он. – Ты ведь говоришь по-немецки?
– А-а, вот оно в чем дело, тебе переводчик нужен.
Ладонью Майа аккуратно сровнял маленькие кучки песка, которые сам же насыпал.
– А зачем тебе нужен переводчик?
– Зачем? – сказал Дьери. – Но всегда пригодится кто-нибудь, кто владеет языком оккупантов. Как-то доверие внушает. Ну, взять хотя бы документы.
– Тебе для документов переводчик не требуется. Они в полном порядке, просто идеальнейшие документы.
– Верно, верно. А все-таки мало ли что бывает.
– Дело ясное, – сказал Майа.
